Панический страх матери перед НКВД привел к тому, что об отце Макс знал только одно: тот был офицером Советской Армии. Знал Романов также, что и он сам, и его мать обязаны жизнью эмигрантке, графине Катерине Казимир. Эта женщина приютила беременную беглянку у себя в Лондоне, помогла ей, а потом отправила вместе с младенцем в Нью-Йорк, где жили дед и двоюродный дед Макса, давным-давно оставившие надежду вновь увидеть родных.
Доброту графини Катерины, католички и аристократки по отношению к родственникам братьев Романовых, низкородных московских евреев, в юности – пламенных большевиков, в семье никогда не забывали. С годами отношения обоих семейств только укреплялись, тем более что они, как и множество других обосновавшихся в Америке и Европе эмигрантских общин, активно помогали своим соотечественникам избежать ужасов коммунизма и начать новую жизнь на Западе. И теперь, хотя старшее поколение ушло из жизни, а царство террора рухнуло, и внучка графини Галина Казимир, и Макс Романов старались как могли содействовать возрождению своей родной страны, искалеченной и запуганной одним из наиболее чудовищных в мировой истории режимов.
Тот факт, что Макс, человек богатый и влиятельный, упорно хранил молчание относительно подробностей своей частной жизни, сам по себе подогревал внимание прессы, но с тех пор, как меньше года назад он оказался центральной фигурой на процессе по поводу нашумевшего “горе-убийства”, репортеры стали устраивать на него настоящие облавы. По всей видимости, широкая публика не могла понять, почему прокурор Нью-Йорка, представлявший на том процессе обвинение, неожиданно согласился с тем, что причиной смерти Каролин Романовой послужил несчастный случай – ведь всем было известно, что Макс признался в убийстве в ту же ночь, когда умерла его жена. Да о чем говорить: на пистолете обнаружили отпечатки пальцев Макса, а полицейское расследование не установило, что в доме присутствовал кто-либо третий. Казалось очевидным, что Макс убил свою жену. И сам окружной прокурор в течение пяти недель предварительных слушаний отвергал объяснения Романова о том, что выстрел был случайным. Совершено убийство, и долг окружного прокурора перед народом США – способствовать тому, чтобы преступник понес заслуженное наказание. Но пять недель спустя прокуратура округа внезапно объявила, что принимает аргументы в пользу вывода о несчастном случае и полностью снимает обвинение с Макса Романова. Все терялись в догадках: какие же неизвестные прежде улики заставили прокуратуру радикально изменить мнение? На самом деле читатели газет и телезрители страстно желали знать, кого из политиков Макс столь успешно шантажировал или кому заплатил, чтобы выйти сухим из воды.
Намеки на то, что Каролин была не первой жертвой Макса Романова – или же тех, кто исполнял его заказ, – герой скандала предпочитал игнорировать. Не обращал он внимания и на прозвища типа Порнокороль или Растлитель-убийца. Некоторые выпускаемые концерном Романова журналы – около трех дюжин – считались изданиями для взрослых, поэтому, принимая во внимание насильственную смерть жены магната, можно было ожидать всплеска феминистских истерик в его адрес. Где-то появился краткий, но весьма недвусмысленный материал, описывающий сексуальные наклонности Макса Романова, и тысячи, многие тысячи извращенцев теперь писали ему письма и живо интересовались, что же на самом деле происходило в семейной усадьбе. Максу оставалось надеяться, что публикации подобного рода только подогреют интерес читателей к изданиям концерна. Вышло иначе, и тогда Макс решил переслать все письма подобного рода популярнейшей в стране журналистке, ведущей ток-шоу на телевидении, по имени Опра. Она наверняка сумеет распорядиться письмами лучше, чем сам Макс.
Сейчас Макс, улыбаясь про себя, читал изящно составленное благодарственное письмо Опры и время от времени машинально стирал салфеткой яичный желток, стекавший по подбородку его трехлетнего сына Александра. Мальчик протестующе хныкал до тех пор, пока не заметил, что отец уже не читает, а смотрит на него. На лице малыша немедленно появилась улыбка.
– Пап, пусть он уйдет, – посоветовала отцу Марина, восьмилетняя дочь Макса. – Какой противный. Алекс, ты скверный парень. Хватит ныть.
Алекс посмотрел на отца. Тот сдвинул густые темные брови, по-видимому, желая казаться сердитым.
– Р-р-р-р-р-р-р! – зарычал Алекс, изображая монстра.
– Совсем не смешно, Алекс, – заметила Марина, раздувая ноздри. – Пап, правда, не смешно?
– Конечно, не смешно, – заверил ее Макс, пристально глядя в глаза сыну.
– Ва-а-га-а-бум! – завопил Алекс, с размаху опуская яйцо на старинный кружевной воротник нового платья сестры.
Макс выдержал паузу. Лицо Марины вспыхнуло от гнева. Макс отложил письмо и усадил дочь на колени. Ярость уступила место отчаянию, и девочка разревелась.
– Ш-ш-ш, – успокаивал ее Макс, покачивая на коленях. – Не надо плакать, малышка.
– Папа, – всхлипывала Марина, – он же испортил мне платье. А это мое самое любимое платье!
– Все отстирается, солнышко, – заверил ее Макс. Он-то знал, что у Марины все платья “любимые”.
– Не хочу отстирывать! Хочу, чтобы оно было новое! Ненавижу тебя! – завопила Марина и попыталась лягнуть брата.
– Эй-эй! – Макс решительно пресек попытку Марины затеять драку. – Алекс, извинись перед сестрой.
– Ну, извини, – сказал Алекс.
В его голосе при всем желании невозможно было уловить хотя бы малую толику раскаяния.
– Папа, побей его! – потребовала Марина.
– Лучше… я тебя пощекочу, – предложил Макс и сразу приступил к делу.
Девочка захихикала.
– Не надо, папа, – сквозь смех выдавила она. – Не надо. Мне не нравится. Па!
– А теперь меня, папа! – закричал Алекс, проворно забрался на стул, обрушился на плечи Макса и нечаянно стукнул сестру по голове.
– Ой, он меня ударил! – вскрикнула Марина. Захохотав, Макс осторожно опустил мальчика на пол, затем подхватил детей под мышки, вынес их во внутренний дворик, к фонтану, и пригрозил утопить в нем обоих, если они немедленно не станут вновь друзьями.
Постанывая от смеха и прижимаясь к отцу так, как будто он должен был защитить их от смертельной опасности, дети дали торжественное обещание дружить, никогда не ссориться и любить друг друга сильнее, чем все прочие братья и сестры в мире.
Когда Макс понес детей обратно в столовую, Алекс обратился к нему:
– Папа!
– Что такое?
– Я хочу пи-пи.
Макс глянул вниз, на темное пятно, расползающееся по шортам Алекса, и тут же почувствовал, как по его руке потекла теплая жидкость. Он опустил детей на землю и распорядился:
– Марина, милая, быстро тащи сюда горшок Алекса.
– Я не знаю, где он, – отозвалась девочка.
– Значит, спроси у миссис Клей. Ну, бегом.
– Пап, а как же мое платье?
– Марина! Делай, что тебе говорят, – прикрикнул на нее Макс.
Нижняя губа Марины обиженно дрогнула, и Макс, несмотря на раздражение, обнял ее и притянул к себе.
– Ну прости, солнышко, – сказал он. – Я не хотел кричать. Только не плачь из-за пустяков.
– Хочу к маме! – хныкала Марина. – Меня никто не любит! Хочу к маме!
– Ш-ш-ш, дочка.
Макс поцеловал ее в макушку. Сейчас ему вовсе не хотелось думать о Каролин, и поэтому он представил себе лицо собственной матери.
– Мамочка! – всхлипывала Марина.
– Мамочка! – вторил ей Алекс.
– Ну пойдем, пойдем. – Макс склонился к детям, стараясь их успокоить. – Все будет хорошо…
– Ты не любишь меня! – сердито бросила Марина. – Ты только Алекса любишь.
– Милая моя, я вас обоих очень люблю, – мягко возразил Макс.
– Я могу чем-нибудь помочь, сэр?
Макс поднял голову и встретился взглядом с миссис Клей, няней обоих малышей. Миссис Клей была шотландкой.
– А-а, это вы, – с облегчением произнес Макс. – Дело в том, что Алекс испачкал яичным желтком платье Марины, и…
– Лучшее платье, – с жаром перебила его Марина. – Оно теперь такое ужасное! Я больше никогда не смогу его носить!
– Ну-ка, дай я посмотрю. – Миссис Клей наклонилась и стала рассматривать воротничок. – По-моему, здесь нашлась бы работа для Мэри Поппинс.
Глаза Марины округлились, и девочка ахнула:
– Мэри Поппинс? Так вы умеете колдовать, миссис Клей?
– В некотором роде, моя дорогая, – ответила няня. – В некотором роде. – Она повернулась к Алексу: – А у вас какие проблемы, молодой человек? Мне кажется, у вас тоже стоило бы кое-что постирать.
– Я сказал папе, что описался, – с достоинством сообщил Алекс и взял миссис Клей за руку.
– Да неужели? – иронически произнесла та.
– Ага, – серьезно подтвердил Алекс и весело добавил: – А папа никогда не писается.
Миссис Клей издала негромкий смешок. Теперь ее проницательные зеленые глаза смотрели на Макса.
– Вам следует возблагодарить судьбу, сэр, – сказала она. – А теперь, дети, обнимите папу и идем.
Макс, улыбаясь, поцеловал детей и хотел было вернуться к изучению утренней корреспонденции, но из холла раздался звонок, извещающий о прибытии посетителя. Секунду спустя в комнату вошел Лео, дворецкий.
– К вам мистер Реммик и мистер Замойский, – торжественно объявил он.
– Спасибо, Лео.
Макс абсолютно не считал нужным соблюдать светские условности с Морисом Реммиком и Эллисом Замойским, и сами они – не только сотрудники Романова но и, вероятно, самые близкие его друзья и доверенные лица – чрезвычайно удивились бы, если бы Романову вдруг пришло в голову перед их появлением побриться, надеть официальный костюм и встретить их у парадного входа.
– Тебе не хватает только золотых слитков, брюха да еще парочки девочек в бикини, – пошутил Замойский, когда они с Реммиком вошли в комнату и застали босса в просторном купальном халате. Закинув босые ноги на пустой стул, он сидел у стола, на котором стояла тарелка, и валялись в беспорядке газеты и письма.
Макс поднял глаза на вошедших:
– Вы завтракали? Может, кофе? Сейчас сварят.
Морис, оглядывая царивший в комнате хаос, осведомился:
– А дети где?
– Наверху. Переодеваются, – ответил Макс и шлепнул Эллиса по руке, когда тот потянулся к хозяйской чашке кофе.
– Как тебе миссис Клей? – спросил Эллис.
– Пока я доволен. Ну, вы же прекрасно знаете, что с некоторых пор я должен один заботиться о детях. Естественно, мне нужна помощь, и именно поэтому я позволил вам уговорить меня взять на работу миссис Клей. Между прочим, я еще не видел сегодняшних газет.
Морис усмехнулся:
– Мы могли бы и сами догадаться. Макс, надо бы активизировать наше предприятие. Так что тебе стоит просмотреть газеты.
– Те, которые стоит смотреть, я смотрю, – возразил Макс и вскрыл очередной конверт. – А те, о которых ты говоришь, я смотреть не буду.
Эти слова не убедили Мориса:
– Сегодня это необходимо. Нужно обдумать…
– Морис, обдумывать всегда необходимо, но повторного процесса не будет. Пойми, это уже история. Так что давайте, ребята, сменим тему.
– И тебя не волнует, что о тебе говорят?
– Совершенно.
– И тебя не волнует, что будет с капиталом?
– Спустись с облаков, Морис.
– Макс, ты не так богат, как думаешь.
– Поправка. Я богат настолько, насколько мне известно.
– Макс, в Нью-Йорке говорят, что ты теряешь хватку, – вмешался Эллис. – Эксперты предсказывают падение в этом году…
– Да брось ты, Эллис, – перебил его Макс. – Все у меня под контролем. Так что переходи прямо к делу.
Замойский переглянулся с Реммиком, и его выгоревшие густые ресницы опустились. Реммик протянул Максу отчет, который они с Замойским прочитали перед тем, как отправиться к шефу. Этот отчет пришел накануне ночью на электронный адрес Замойского, и в нем содержались фотографии, снятые ранее в Йоханнесбурге. Как известно, ситуация в жизни всегда развивается не так, как планируют, поэтому Реммик и Замойский не слишком удивились, когда в их деле обнаружились осложнения, причем в той области, где никто не ожидал возникновения проблем. Однако обоим было интересно, как отреагирует на новую информацию Макс.
Появился Лео, поставил на стол дымящийся кофейник.
Морис искоса поглядывал на Макса. Морис был видным, всегда загорелым мужчиной с красивой седой шевелюрой. Он был старше Макса, работал на газетную империю Романовых более двадцати лет и стал крестным отцом обоих детей Макса. Крестной матерью была жена Мориса, Дион. Пожалуй, после детей и Галины Казимир, Реммики были самыми близкими Максу людьми, но, несмотря на то что Морис знал Макса много лет, некоторые черты характера Романова оставались для него загадочными. Тайной для Мориса оставались и события той ночи, когда застрелилась жена Макса. Разумеется, версия Макса была известна Морису, и он отлично знал, по каким причинам окружной прокурор снял с Романова обвинение. И все же факт оставался фактом: единственными людьми, находившимися тогда в нью-йоркском доме Романова, были лишь сам хозяин и его жена.
С самого начала брак Романовых не был прочным, но в тех кругах, в которых вращался Макс, было не принято скомпрометировать девушку из высшего света и затем уклониться от своего долга по отношению к ней. По крайней мере в том случае, когда отцом забеременевшей красавицы является сенатор Гарри Строминский. Семейства Романовых и Строминских были вынуждены породниться, и, насколько было известно Морису, сам факт этого брака был единственным темным пятном в отношениях Макса и его любимого деда. Старику достало характера пригрозить Максу, что лишит его прав на наследство и заставит сменить фамилию. Конечно, ни один человек не воспринял эту угрозу всерьез; в конце концов, никто не назвал бы Каролин Строминскую неподходящей партией для наследника газетной империи. Да и ни для кого не было секретом, что внук старику был дороже всего на свете. Но Михаил Романов не раз заявлял, что желает женить Макса на Галине Казимир, внучке старой графини. Бесповоротное крушение этого плана стало ударом, от которого старый магнат так и не оправился.
Брак Макса продолжался девять лет, и об обстоятельствах его ужасного завершения гадали все кому не лень, но Морис знал наверняка, что дед Макса был единственным человеком в мире, который ни на секунду, ни на йоту не усомнился в невиновности внука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68