Этих садов она больше никогда не увидела. Сегодня даже не верится, что все это случилось больше двухсот лет назад.
Джордан остановилась и прислушалась к пению птиц, сидевших на голых ветках. Где-то вдалеке работали садовники, готовя сады к весенним посадкам.
– Как тихо, – сказала она. – Даже не верится, после шумного Парижа… Мне кажется, что я сейчас в мире Марии-Антуанетты, и вся дрожу – ведь всем известно, как все это закончилось. Но скажите, – спросила она удивленно, – почему мы не пошли в сам дворец? Когда вы позвонили сегодня утром, я решила, что мы направляемся именно туда.
Задавая этот вопрос, Джордан думала о том, что удивлена она не только этим. Но она не стала бы рассказывать этому всемогущему человеку, что, приняв его приглашение, она еще целый час раздумывала, правильно ли она поступила. Да, она с самого начала старалась произвести впечатление на Жака Некера, но цель у нее была одна – выиграть конкурс. Он человек безусловно интересный, но меньше всего она хотела бы завязывать с ним какие-либо отношения. Вести себя надо по-деловому. Если, боже упаси, он пригласил ее, намереваясь за ней поухаживать, они оба окажутся в неловком положении. Но разве можно было от такого приглашения отказаться?
– Для меня эти сады – сердце Версаля, – ответил Некер. – Сам дворец пышен и пуст. В нем есть величие, но нет жизни. После революции мебель конфисковали и растащили, гобелены и картины оказались в музеях, а все, что осталось, сейчас пытаются отреставрировать. Если привидения существуют, а я в это верю, то они здесь, в садах, а не среди пустых стен.
– Мы что, ищем встречи с привидениями, – спросила Джордан, – или вы в душе роялист? Вы бы хотели реставрации монархии? Может, вы из тех, кто поддерживает претендента на французский трон, и ждете, что он займет его и дети его будут счастливы в своих браках, – это же так умилительно?
– Откуда у вас эти секретные сведения? – улыбнулся Некер, с восторгом глядя на Джордан. Ее короткие курчавые волосы развевались на легком ветерке, а бледно-голубое небо словно оттеняло ее лицо. На фоне голых деревьев Джордан была как факел, от которого может вспыхнуть все вокруг.
– Главным образом из «Хелло!», – ответила она. – Это английский журнал, в котором очень серьезно освещаются все подробности жизни королевских фамилий Европы. Я люблю рассматривать фотографии и думать о том, что английской королеве следует расстрелять своего парикмахера, а бельгийской – сжечь весь свой гардероб. Но я не только критикую, у меня есть и любимчики – например, леди Сара Армстронг-Джонс, дочь принцессы Маргарет, которая на бракосочетание принца надела широкие штаны и всех сразила наповал. Ах, это жизнь из сказки.
– Вам нравятся сказки? – спросил Некер, думая о том, что прогулка эта приносит ему почти столько же боли, сколько удовольствия. Он пошел бы сюда с Джастин, смотрел бы, как она гуляет по его любимым местам, задавал бы ей те же самые вопросы, узнавал бы ближе свою дочь, а не это прелестное создание, про которое он знает так же мало, как и она про него. Но лучше уж пусть кто-то сейчас заменит ему его дочь, а она единственная из девушек, кто проявил хоть какой-то интерес к французской истории.
– В девяти случаях из десяти они интереснее реальности.
– Давайте присядем на минутку, – предложил Некер. – Вы не замерзнете?
– Если бы и замерзла, все равно бы присела, – ответила Джордан, радуясь тому, что можно передохнуть. Некер даже не замечал, что шел слишком быстро. – Готова поспорить, что придворные дамы отлично разминались, просто прогуливаясь здесь… Интересно, как у них хватало сил переодеваться по пять раз на дню, не говоря уж о том, что они успевали еще танцевать, флиртовать, играть в карты и интриговать?
– Может, вечная борьба за первенство не позволяла им замедлить темп.
– Немного похоже на мою работу, – рассмеялась Джордан. – Кроме, пожалуй, флирта, игры в карты и интриг.
– Расскажите мне что-нибудь о Джастин Лоринг, – вдруг попросил Некер. – С ней легко работать?
– Я думаю, она лучше всех, – ответила Джордан. – Ужасно жалко, что она заболела и не смогла прилететь. Уверена, она бы вам понравилась. Но с Фрэнки мы тоже можем быть спокойны.
– А почему вы сказали, что она лучше всех? – настаивал он.
– Я ей полностью доверяю, она никогда не злится, клиенты не могут ее запугать, и у нее нет любимчиков. Она всегда встает на защиту своих девушек.
– Как вы думаете, Джордан, она счастливый человек? Она реализовала себя или ей чего-то не хватает? Я имею в виду, как личности?
– Наверное, я не могу ответить на этот вопрос, – ответила Джордан, про себя удивившись. – Джастин не показывает своих чувств, мсье Некер, она очень сдержанная женщина. Она заботится обо всех нас и никогда не дает поводов для сплетен.
– А почему вы сказали, что доверяете ей? – спросил он. – Что такого она сделала?
– Доверие – странная вещь, некоторые люди его внушают, некоторые – нет. Я не считаю себя тонким психологом. У Джастин безукоризненная репутация в деловом мире, и, пожалуй, это единственное, что я знаю наверняка. Фрэнки – ее лучшая подруга, поэтому, если вы интересуетесь личной жизнью Джастин, вам лучше спросить у нее.
– Я предпочитаю знать как можно больше о людях, с которыми веду дела, – сказал Некер, отвечая на вопрос, который Джордан не задала вслух. – Это часто оказывается полезно.
– Есть одна вещь, которая очень много для меня значит, – Джастин предлагает меня клиентам, даже если они не просили подыскать «цветную девушку», как сейчас обычно выражаются. В большинстве агентств делают так, только когда клиент настаивает именно на этом, а Джастин старается устроить меня всюду, где это возможно.
– «Цветная девушка»? Этого выражения я не слышал и думал, что официально говорят «афроамериканцы».
– Готова поспорить, что к единому мнению по этому вопросу не придут никогда. Люди будут всегда спорить о том, как это называть, не оскорбляя ничьих чувств.
– Извините меня, – поспешно сказал Некер, – я не хотел показаться бестактным. У нас, швейцарцев, то же самое, то есть есть итальянские, немецкие, французские швейцарцы, но…
– Но вы все белые. Повезло Швейцарии.
– Прошу меня простить, я, должно быть, вас обидел.
– Никоим образом! – улыбнулась Джордан. – На эту тему мне есть что сказать, но мне редко удается встретить белого человека, который может говорить со мной об этом без смущения.
– Я не смущаюсь, и мне интересно.
Джордан внимательно посмотрела на Некера и увидела в его глазах неприкрытое любопытство, которое люди, желающие быть вежливыми, предпочитают скрывать. Она вдруг почувствовала, что ей с ним удивительно спокойно. Ничто не указывало на то, что он питает к ней сексуальный интерес. Ее не смущал ни его уверенный вид, ни его привычка задавать вопросы, на которые он всегда ждал ответов. Она проникалась уважением к этому человеку и вдруг поняла, что доверяет ему и может говорить с ним открыто.
– Возьмем, к примеру, слово «черные», которое иногда даже пишут с большой буквы, – сказала Джордан. – Многие люди, и я в том числе, продолжают настаивать, что они – черные американцы, а не афро-американцы, потому что они уже так далеки от Африки в культурном смысле, их предки поселились в Америке намного раньше, чем многие американцы, и не чувствуют связи с Африкой. С другой стороны, многие черные американцы считают меня недостаточно черной.
– Я совсем запутался.
– Я тоже. Недавно я читала один английский журнал, посвященный черным женщинам, и там говорилось, что существует тридцать три оттенка черной кожи – от цвета слоновой кости до иссиня-черной. С ума сойти! Кто и как считал оттенки кожи? В том же самом журнале рассказывается про Рошумбу, черную топ-модель, которую называют Верной Сестрой, потому что она носит короткую стрижку – афро и крайне отрицательно отзывается о тех черных топ-моделях, которые сказали ей, что согласны были бы выпрямить волосы или изменить форму носа ради того, чтобы попасть на обложку «Вога». Да на это согласилась бы любая белая манекенщица, и при этом она бы не считала, что предает свои шотландские или итальянские корни. Наверное, сама того не подозревая, Рошумба, а имя ее в переводе с суахили значит «красавица», взяла на себя обязанности верховного судьи и решает, кто достоин называться «черным». Ей самой не надо идти на компромиссы, она великолепна, и три номера «Спортс Иллюстрейтид», в которых она сфотографирована в купальниках, – тому подтверждение. Так что мне остается довольствоваться тем, что я не Верная Сестра и не истинно черная.
– А не можете вы быть цвета кленового сиропа, или яблочного сидра, или капучино, или чая с молоком, или…
– Это что, швейцарский юмор, мсье Некер? Хорошо, что вы не упомянули молочный шоколад. – Джордан покачала головой и озорно на него взглянула. – Я могу продолжить. Например, шотландское ячменное виски со сливками – очень подходит, правда? Хотя настоящий ценитель ячменного виски не добавляет в него даже льда.
– Я хотел задать именно этот вопрос, – настаивал Некер. – Так что не уходите от ответа.
– А ответ такой – незачем тратить время попусту, пытаясь определить свой оттенок кожи, все равно его не изменишь. Но тем не менее хоть я и стараюсь не беспокоиться об этом, я всегда об этом помню. Вы можете подумать, что быть черным – значит просто быть черным, но оттенок кожи на самом деле имеет огромное значение. – Джордан старалась говорить откровенно, как говорила бы с собственным отцом, потому что чувствовала, что Некера не устроит меньшее.
– А почему? Чем светлее – тем лучше?
– Все не так просто, – продолжала Джордан, тщательно подбирая слова, – хотя, конечно, светлый оттенок предпочтительнее, особенно для женщины. Но, мсье Некер, дело не в реакции белых, гораздо важнее то, как к этому относятся другие черные. Черные так же, как и белые, замечают все отличия. Мне отлично известно, что, когда на меня смотрит черная женщина, она думает о том, с кем спали мои бабки и прабабки. То есть то, как я выгляжу, указывает на то, сколько во мне крови белых. Так всегда бывает, когда дело касается расы, мсье Некер. Когда меня разглядывает другой черный человек, я понимаю, что он осуждает всех моих предков. Но и я сама задаю себе те же вопросы. Кто были эти белые предки? Любили ли они моих черных предков или просто пользовались ими? Наверное, мое семейное древо было очень ветвистым, но я никогда об этом не узнаю… Это печально, горько и обидно.
– Я даже не задумывался…
– Большинство людей не задумываются, – ответила Джордан. – Я совсем не собиралась выступать с такой речью.
– А теперь расскажите мне о своих родителях, – попросил Некер. – Расскажите, как вы росли.
– Мой отец – кадровый военный, полковник Генри Дансер. Он с блеском закончил Академию Вест-Пойнт и понял, что армия станет ему родным домом, если он не будет нарушать правила. Он человек жесткий, авторитарный и помешанный на карьере. Он настоял на том, чтобы я закончила колледж, и только после этого разрешил мне работать, но перед тем, как я подписала контракт, он разузнал все про агентство «Лоринг», а потом добрых два часа расспрашивал саму Джастин. Ему не нравится, что я манекенщица. Из меня хотели сделать воспитанную и образованную девушку, настоящую гордость семьи. Моя мать целиком посвятила себя отцу – она видит в нем будущего генерала, и, возможно, она права. Сегодня она полковничья жена, а в один прекрасный день станет генеральской, и она мечтает о том, что я тоже стану женой военного, а меня тошнит только при мысли об этом.
– А что в этом такого ужасного?
– Ох уж эти швейцарцы! Мне нужны возможности, а не страховой полис. Я жила в девяти военных городках, я знаю, что такое дисциплина, знаю, как понравиться жене начальника, и не хочу иметь с этим дела.
– Вам это кажется унизительным?
– Нет, скорее скучным. Там все завязано на подчинении и умении нравиться тем, у кого в руках власть. Если бы я вышла замуж за подающего надежды черного офицера, которого бы одобрили мои родители, моими подругами были бы жены офицеров того же звания. И мы всю жизнь вместе поднимались бы по служебной лестнице, приглашали бы друг друга в гости, обменивались бы кулинарными рецептами, если, конечно, один из мужей не пошел бы резко на повышение или, наоборот, задержался бы в каком-нибудь звании, тогда жене пришлось бы обзаводиться новыми друзьями. Только представьте себе такое!
– Чересчур регламентированная жизнь, даже для швейцарца, – рассмеялся Некер.
– А жизнь черных вообще очень регламентирована. В колледже моей соседкой была потрясающая девушка по имени Шарон Коэн. Мы часами разговаривали о том, каково быть еврейкой и каково быть черной. Она как-то сказала, что хотела бы однажды представиться Джордан Дансер, чтобы никто не понял, услышав ее имя, что она еврейка. А я сказала Шарон, что хотела бы пожить неделю в ее обличье и узнать, как ты себя чувствуешь, когда тебя не относят к определенной категории в ту самую минуту, когда ты входишь в комнату, то есть еще до того, как ты назвала себя. И здесь Шарон было нечего мне возразить.
– А с кем вы общаетесь? – осторожно спросил Некер.
– В колледже я встречалась только с черными парнями, честно говоря, так мне было проще. Мне не надо было быть постоянно настороже – ведь в кампусе все всем известно. Теперь я хожу на свидания с кем мне захочется. Проблема не в этом. Вопрос в том, что я буду делать, когда стану старше, когда моя карьера манекенщицы закончится. Мне надо позаботиться об этом уже сейчас, – сказала Джордан, – а не лет через шесть-семь.
– Но те же проблемы стоят перед всеми манекенщицами, вне зависимости от того, белые они или черные.
– Это так, но большинство из них надеется на то, что подвернется что-нибудь подходящее. Белые девушки могут тешить себя надеждой, они к этому привыкли. А я просто не смею на это полагаться. В нашем бизнесе мне, чтобы пробиться, надо быть намного лучше белых девушек, потому что у них будет много шансов, а у меня – лишь несколько. Я должна быть совершенно особенной, иначе мне ничего не добиться, и еще – я должна с этим смириться, потому что кому нужна закомплексованная черная манекенщица?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44