До чего же вредное существо-этот Аристов, даже в такой день не может вести себя прилично!
Нина убегает на кухню, наказав мужу заниматься гостями.
— Ты хорошо выглядишь! — равнодушно бросает он Евгении и отворачивается, сосредоточив свой взгляд на Виталии. — Прошу вас, проходите!
Он усаживает их на диван перед телевизором с видеомагнитофоном и сует в руки Евгении пульт:
— Посмотри, у нас новая комедия. В Америке еще на экраны не выпустили… — И обращается к Виталию: — Вы на машине? Я могу поставить ее на автостоянку перед домом. Закрытый бокс, надежная охрана. Тогда за столом вы сможете чувствовать себя свободно. До дома доедете на такси, а утром… Утром я могу подать машину к подъезду. Если сомневаетесь, спросите у Жени — я родился за рулем!
— Во всем, что касается машин, Толяну можно доверять безоговорочно, — поддерживает его Евгения.
— Только машин? — спрашивает Толян и смотрит на нее в упор.
— Ладно, не заедайся! — говорит она спокойно, а сердце почему-то начинает биться у нее гораздо чаще, чем нужно. — Тебе можно доверять во всем!
— Спасибо, — кланяется он и берет у Виталия ключи, которые тот отдает ему с великой неохотой.
— Машину подать к твоему подъезду?
— К моему, — кивает Евгения, делая вид, что жутко увлечена происходящим на экране.
Когда Толян уходит, она берет за руку Виталия:
— Не напрягайся, ничего с твоей машиной не случится. Раз уж так получилось, давай с тобой сегодня расслабимся.
— Давай, — бледно улыбается тот, — но если бы я знал, что здесь такие порядки, я мог бы машину оставить дома, чтобы сюда доехать на такси… Впрочем, не обращай внимания, во мне проснулся куркуль.
— Это пройдет. — Она великодушно похлопывает его по руке.
Сегодня Евгения очень великодушна. Любовь ко всему миру переполняет ее. Как хорошо! Как она довольна жизнью! И какое это все-таки свинство!
Ей хочется плакать, и, чтобы не давать себе послабления на людях, она поднимается и говорит Виталию:
— Я к Нине на кухню. Посмотрю, может, надо помочь.
— Ничего помогать не надо! — машет рукой Нина. — Все уже готово.
— Тогда я просто посижу возле тебя.
— Сиди.
У Нины в кухне везде висят забавные вязаные зверушки — подставки под горячее, оригинальные, в форме человечков, прихватки и даже плетеная макраме-полка. Все блестит, кругом чистота.
С ее кухней не сравнить! Как, наверное, счастлив Аристов, имея такую хозяйственную, чистоплотную жену!
— Хорошо Толяну! — говорит она вслух. — Живет как у Христа за пазухой. При такой-то жене!
Нина спокойно режет хлеб, но, услышав ее слова, вздрагивает и на мгновение замирает с ножом в руке.
— Ты действительно так думаешь?
— Так все думают. Вспомни мою кухню. По сравнению с твоей — небо и земля!.. Нигде ни соринки.
— Не в чистоте счастье! — шутливо отмахивается Нина, но звучит это неожиданно серьезно.
Дверной звонок заливается трелью. Кто-то из гостей не хочет входить без приглашения и трезвонит, трезвонит. Хулиганит, одним словом. Нина стряхивает хлебные крошки в мусорное ведро и вопросительно смотрит на Евгению:
— Как ты думаешь, кто из наших расшалился? Вваливаются сразу две пары — Ткаченко и Зубенко. Они галдят, капризничают, требуют немедленно именинницу. Подошедшего Толяна, пытающегося их урезонить, они не слушают.
В отличие от Виталия ключи от машин они хозяину дома не просто отдают, а небрежно бросают:
— Распорядись-ка, милейший!
— Ну, наглые! — качает головой Аристов, выходя с ключами за дверь. — Распустил я вас!
— Думает, бабочку надел, сразу к нему на вы будут обращаться! — ехидничает Лена.
Потом все четверо берутся за руки, ходят вокруг именинницы и поют:
Как на Нинины именины испекли мы каравай! Каравай, каравай, кого любишь, выбирай!
— Быстрей, пока Толяна нет!
— Сергея выбираю, — говорит закруженная ими Нина.
— Умница! — говорит Машин муж. — Угадала, кому доверили ценный подарок.
И вручает Нине коробку с электромясорубкой.
Делай котлеты! Котлеты жуй!
Будет твой муж толстым, словно буржуй!
Это нарочитым басом декламирует Павел Ткаченко. Евгения им немного завидует. В последнее время она как-то отошла от друзей, а оказывается, именно общения с ними ей как раз и не хватало.
— Нашего полку прибыло! — Сергей устремляется к одиноко стоящему Виталию. — Бабы, чей мужик?
— Мой, — говорит Евгения.
— На вид — вполне приличный.
— Эй, вы там, наверху, — останавливает она разбушевавшихся друзей. — Не напугайте человека!
— Если наш человек — бояться не будет. А испугается… Женька, зачем тебе боязливый?
Тут заходит хозяин квартиры.
— Разрешите доложить, пан майор, — обращается он к Сергею. — Кони в стойлах, уздечки на гвоздике.
— Как стоишь? — изгаляется Сергей. — Почему одет не по форме? Застегнуться! Оправиться… Тьфу, кажется, это не та команда. Вольно!
— Все за стол, живо! — включается в общий галдеж Нина. — С такой раскачкой мы сегодня и до горячего не дойдем.
— Не дойдем, так доползем! — говорит Толян, и гости с шумом рассаживаются за столом. — Мальчик-девочка, мальчик-девочка…
Это Толян строго следит за тем, чтобы женщины и мужчины сидели за столом как положено.
— Нет-нет, уйди, Лопухина! — оттаскивает он Евгению, пытающуюся под шумок усесться рядом с Машей.
Он всех пересаживает и тасует так, что в конце концов по левую руку от него оказывается Нина, а по правую — Евгения, справа от которой Виталий, а рядом с ним — Маша…
Пока за столом галдят и гости тянутся за закусками, Аристов, якобы желая поухаживать за Евгенией, ссыпает ей в тарелку соленые польские грибы, которые она терпеть не может, и спрашивает, почти не шевеля губами:
— Опять замуж собралась?
— Что значит — опять?! — возмущается она.
— Опять — значит снова. У тебя уже был один… Алексей! И где он?
— Не твое дело!
— Вах, зачем грубишь? — говорит он с нарочитым грузинским акцентом. — Если ты сердишься, значит, ты не права!
— Отлезь, Аристов! — сквозь зубы цедит она. — Вспомни о юбилее жены. Тебе положено вначале тост говорить!
Когда в первом «антракте» гости выходят из-за стола, а Лена подхватывается, чтобы помочь Нине принести горячие закуски, Евгения прорывается к Маше.
Маша — в красном платье. Одной этой фразой можно было бы обозначить ее новую суть — Маша в красном платье!
Красный цвет — символ. Прежде, за много лет знакомства, Евгения не видела на ней ничего красного. Обычно это были тона приглушенные — серые, коричневые, темно-зеленые. Они не то чтобы делали Машу старше, а как бы обезличивали ее. Даже ее серые глаза на этом фоне казались тусклыми.
Теперь же они сияют. Вряд ли это просто отблеск ткани. Скорее ткань высвечивает идущее из глубины ее души сияние. И помада у нее не бледно-розовая, как обычно, а коралловая. Обнаружилось вдруг, что губы у Маши красивой формы. Зовущие. Почему раньше при взгляде на ее лицо не замечались губы?
— Маш, — зачем-то подходит к ней Сергей.
— Я разговариваю с Женей, потом, — отмахивается она; в ее голосе нет раздражения — так, равнодушие и мимолетная досада.
Он безропотно отходит. Сергей! Гроза уголовников и сослуживцев! Это так не похоже на него, как будто под знакомой личиной скрывается совсем другой человек.
— Маша, может, ему и вправду что-нибудь нужно? — почти жалеет его Евгения.
— Перестань. Что он — маленький мальчик, у которого не расстегивается пуговица на брючках?
— А ты жестокая, — удивленно замечает Евгения.
— Жестокая, — ничуть не обижается Маша. — Доброта и жалость на сегодня кончились, обещали завтра подвезти.
Неужели женщина может так кардинально измениться? Похоже, разбуженной гордостью человек проверяется почти так же, как деньгами и славой…
— Ты тоже не шибко жалостливая, — выводит ее из задумчивости голос Маши.
— Да?!
— Да-да! За все время, пока мы с тобой разговариваем, ты ни разу не взглянула на своего Виталия! А он тебе такие взгляды посылает! И за столом сидючи почти с ним не общалась. Пришлось мне опекать бедного мальчишку! О, ты меня усовестила. Пойду узнаю, что было нужно моему пацаненку.
Евгения тоже вспоминает: и правда, как там ее Виталик? А он стоит и увлеченно беседует с Аристовым. Со стороны посмотришь — лучшие друзья! Только что-то не верится в их добрые чувства друг к другу. Особенно она сомневается в Толяне. Не замыслил ли чего этот аферист?!
Она бы еще размышляла и выдвигала всяческие версии, но тут Нина зовет всех за стол. А поскольку помогает ей Лена — прирожденный учитель и лидер, — через пять минут все уже сидят на своих местах. За горячим.
— О чем ты так оживленно беседовал с Аристовым? — спрашивает наконец Виталия Евгения.
— Он предлагал мне подписать один договор, — отвечает тот и как-то странно и очень внимательно смотрит на нее. — Завтра мы должны встретиться и обговорить детали.
— И для тебя этот договор выгоден?
— Если все обстоит так, как он говорит, то чрезвычайно выгоден!
Договоры-приговоры-наговоры! Это ей не интересно. Евгения никогда не чувствовала в себе коммерческой жилки. Ее лишь посещает мысль о ненаписанной акварели и так же незаметно уходит, — чего думать о несбыточном?
— Ешь, Евгения! — говорит слева от нее Аристов и кладет ей огромную отбивную размером с полтарелки. Справа в это же время ей накладывает гарниры Виталий. Они сталкиваются ложками над ее тарелкой и смотрят друг на друга, раздвинув губы в странных ухмылках, — что это за договор, который так определил их отношения?
Глава 14
В среду, лишь только Евгения открывает дверь в офис, на нее выплескивается стойкий запах валерьянки вместе с каким-то терпким дезодорантом.
На площадке перед своим кабинетом стоит мрачный президент фирмы с баллончиком какого-то средства в руке и яростно жмет на распылительную головку.
— Черт знает что! — ругается он. — У нас порядочное заведение или курсы косметичек? Или больница?!
— Что случилось? — изумляется Евгения.
Он достает из кармана пятьдесят рублей и просит:
— Лопухина, не в службу, а в дружбу: купите, пожалуйста, в ближайшем киоске освежитель воздуха. Только не цветочный. Что-нибудь порезче. Может, с запахом ели…
— У нас никто не заболел?
— У нас истерика! — Он уходит к себе и с шумом захлопывает за собой дверь.
Евгения, секунду-другую постояв в пустынном холле, идет в киоск за освежителем, Перенюхав их с добрый десяток, она останавливается на запахе фантазийном.
Впрочем, во второй ее приход запах валерьянки почти не ощущается.
— Лучше этого ничего не было, — говорит она президенту.
— Поставь на полку, — бурчит он, не отрывая взгляда от бумаг: то ли до сих пор злится, то ли ему стыдно за свой взрыв.
Евгения по запаху, как по радиомаяку, доходит до кабинета главного бухгалтера.
Ирина, обессиленная, полулежит в черном кожаном кресле, а Лада обмахивает ее газетой. Увидев входящую, Ирина медленно поднимается, точно панночка из фильма «Вий». Так и кажется, что сейчас по ее бледному, безжизненному лицу скатится кровавая слеза.
— Ира, тебе плохо? — спрашивает Евгения, когда голова женщины опять откидывается на спинку кресла.
— Мне хорошо, — говорит Ирина хрипло. — У меня отняли силы восторг и радость жизни.
— Ты поссорилась с Валентином Дмитриевичем?
— Нет, это личное, — отвечает за нее Лада.
Евгения пожимает плечами и поворачивается, чтобы уйти. Совсем недавно, чуть ли не в первые часы знакомства, они обе вывалили на нее столько личных подробностей, что ей трудно было переварить.
— Личное так личное!
— Эдик… Он развелся женой.
— Ну и что?
Впервые она видела, чтобы женщина рыдала оттого, что ее любовник развелся с женой!
— Как ты не понимаешь! Он! Который никогда бы не развелся просто так!
— Ах да, ты имеешь в виду чепуху по поводу того, что нужно чувствовать ответственность за приручаемых?
Евгения специально говорит об этом резко — ей неприятно. Кому понравится созерцать чужое грязное белье?! Почему нужно обсуждать со всем коллективом подробности своей жизни? Действительно сугубо личные!
— Я знаю, он собирается жениться на другой!
— И ты можешь этому помешать?
— Нет! Его ничто не остановит!
— Тогда чего ты воешь?
— Хочу и вою!
Евгения, взявшись уже было за ручку двери, возвращается и подходит совсем близко к Ирине.
— Если ты собираешься увольняться из фирмы, тогда, конечно, валяй! Нет? Зачем же ты себя позоришь? Что ты услышала нового для себя? Что Эдуард тебя не любит? А прежде ты была уверена в обратном? Валентин Дмитриевич в ужасе — у главбуха истерика! Дожили! Не можешь успокоиться — иди домой, возьми отгул! Служебные романы хорошо кончаются только в кино!
Она бросает в лицо Ирине злые, жестокие фразы и вообще ловит себя на желании отхлестать ее по щекам. Предательство любимого человека, несомненно, тяжело переносит каждая женщина, но выставлять свое горе на всеобщее обозрение, размахивать им, как флагом… Стоп! Лопухина, ты, кажется, переборщила. Кто давал тебе право судить других?
Но оказывается, в критических ситуациях с Ириной нужно говорить именно таким тоном. Буквально на глазах с ней происходят отрадные превращения: она поднимается, вытирает платком лицо и идет к умывальнику. Долго плещется, но выходит внешне вполне спокойная и садится за свой стол, вынув пудреницу.
Несколько уверенных движений — подводятся глаза, на губах появляется помада, — и перед ними главный бухгалтер, готовый к началу рабочего дня.
— Предложение попить кофе в моем кабинете остается в силе, — говорит Евгения и выходит.
Краем глаза она отмечает реакцию Лады — экономист уселась за свой стол и что-то пишет, скрывая усмешку.
— Женя! — звонит ей через полчаса шеф. — Говорят, ты запретила истерику в бухгалтерии?
— Кто говорит?
— Свои люди, — смеется он и кладет трубку.
Евгения откидывается в кресле и закрывает глаза. Со вчерашнего дня у нее не было возможности остаться наедине со своими мыслями. Вроде вчера ничего особенного не случилось, но в атмосфере вокруг нее что-то повисло…
Странная, неизвестно откуда взявшаяся приязнь между Толяном и Виталием настораживает ее — что там у них за встреча?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43