«Интересно, – думал Джед Савитт, – как она будет выглядеть раздетой, с распущенными волосами? Насаженная на две бейсбольные биты?»
– Прежде чем мы продолжим, давайте уточним некоторые моменты, – голос Стефани звучал сухо, по-деловому. – Я не напрашивалась на этот визит. Ваш адвокат позвонил нам и предложил мне эксклюзивное интервью. Вы видите эту дверь?
Она указала на дверь. Джед кивнул.
– Либо вы ведете себя прилично, либо мы со съемочной группой выходим прямо через эту дверь и на этом все закончится. Чао, беби. Это понятно? Выбор за вами. Что вы ответите?
Губы Савитта искривились в ухмылке, взгляд же оставался по-прежнему мертвым.
– Вы знаете, вы крутая женщина, – сказал он с восхищением. – Вы точно раньше не были тюремной надзирательницей?
Стефани отодвинула стул.
– Ну ладно, ладно. – Самый знаменитый убийца Америки махнул рукой в сторону Расти Шварца и Роба Манелли. – Скажи им, чтобы включили камеру.
Шварц и Манелли вопросительно посмотрели на Стефани.
– Хорошо, ребята, – кивнула она, – вы слышали его слова. Начнем с того момента, где мы остановились.
Щелкнув, софиты наполнили комнату белым светом, зажужжала видеокамера.
Стефани положила ногу на ногу и продолжила интервью.
– Итак, Джед, до приведения приговора в исполнение остался один час. Хотели бы вы перед смертью сказать что-нибудь семьям ваших жертв?
Он улыбнулся.
– Стефани, – он фамильярно, как это принято на телевидении, обратился к ней по имени, – это не были мои жертвы. Как вы знаете, меня обвинили в… э… да, преступлениях. Но я не признал этих обвинений.
– То есть вы утверждаете, что вы не совершили двадцать восемь убийств?
– Именно это я утверждаю вот уже семь лет, но никто не желает слушать. – Он улыбнулся в камеру, обнажив два ряда очень белых и очень ровных зубов.
– Испытываете ли вы враждебность по отношению к обществу в связи с вашим приговором?
– Враждебность? – Он быстро моргнул. – Почему я должен испытывать враждебность?
– Если вы невиновны, как вы утверждаете…
Он пожал плечами.
– Да вся жизнь – это тот же хренов приговор. Но на ваш вопрос я могу ответить так: нет, я не сержусь. Вы неправильно все понимаете. Вовсе не общество хочет посадить меня на электрический стул, Стефани. Это идиот прокурор и идиоты судьи. Не говоря уже обо всех этих обманутых родственниках, которые жаждут крови – все равно чьей.
– В таком случае вы полагаете, что присяжные были несправедливы по отношению к вам?
– Присяжные? А кто они, эти присяжные? – Он презрительно фыркнул. – Почтовые работники? Домохозяйки? – в голосе послышалось омерзение.
Стефани знала, что в свете мощных софитов, направленных прямо на него, его глаза станут похожими на головки серебряных булавок.
– Может быть, вы мой присяжный заседатель, Стефани?
Ну вот, опять началось! Возьми себя в руки. Задавай вопросы. Ну хорошо, крутой мужик. Посмотрим, как ты проглотишь этот вопрос.
– Скажите, Джед, – она говорила подчеркнуто ровным, спокойным тоном. – Вы боитесь смерти?
Он, не отводя глаз от Стефани, продолжал улыбаться.
– Я бы солгал, если бы сказал, что нет. Видите ли, Стефани, мы все боимся смерти. Покажите мне мужчину или женщину, которые не хотели бы жить вечно, и я покажу вам обманщика. – Он помолчал. – А разве вы не хотите жить вечно, Стефани? – Его голос понизился до чуть слышного шепота.
Она почувствовала, что у нее зашевелились волосы на голове.
Казалось, повисшая в камере тишина гудела, и негромкий телефонный звонок прозвучал в ней взрывом бомбы. Все вздрогнули и уставились на аппарат – кроме Стефани. Ее глаза были прикованы к Джеду.
«Он надеется, что это звонит губернатор штата с известием об отсрочке» , – подумала она.
Начальник тюрьмы, высокий, крепко сложенный человек, с волосами цвета «перец с солью», после второго звонка поднял трубку.
– Смотритель Вудс у телефона. – Какое-то время он слушал, затем рявкнул: – Черт побери! Переведите звонок на линию один-шесть. И, Христа ради, не занимайте больше эту чертову линию! – Он сердито бросил трубку.
Стефани продолжала смотреть в глаза Савитту. Она видела, что надежда, зажегшаяся было в них, угасла, подобно свету выключенной лампочки.
– Это вам звонили, мисс Мерлин, – раздался голос начальника тюрьмы.
Она повернулась к Вудсу.
– Кто это был?
– У меня не было времени спросить: нам нужно держать эту линию свободной для связи с губернатором или Верховным Судом. Если вы хотите ответить, звонок переведен туда, в комнату прессы. – Он кивнул в сторону стальной двери.
Она взглянула на продюсера.
– Тед, послушай, пожалуйста, кто это.
– Есть! – Тед Уарвик шутливо отдал честь. Когда охранник отпер и приоткрыл дверь, до Стефани донесся гул голосов. Дверь быстро захлопнулась, и в комнате снова повисла тишина.
Стефани с задумчивым видом сложила руки на столе.
– Итак, Джед. На суде выяснилось, что вы действовали под семью вымышленными именами.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Вы хотите сказать, что прокурор заявил , что у меня были семь вымышленных имен. Есть некоторая разница.
– Но они представили доказательства! Водительские удостоверения и паспорта с вашими фотографиями на них…
– Ну, Стефани… – Он выглядел разочарованным. – А я-то думал, что вы умная девочка!
– Но права и паспорта не были подделками. Они действительно принадлежали Маккою. И на них были отпечатки ваших пальцев. Как вы это объясните?
Он пожал плечами.
– Джед, – вздохнула Стефани, – это не для протокола. Хорошо?
– Да, Стефани? – Он пристально смотрел на нее.
– Почему вы попросили меня приехать и взять у вас интервью? Ваш юрист заявил в прессе, что вы не будете давать никаких интервью.
– Да, но разве кто-нибудь его услышал? Вы их видели, когда шли сюда, Стефани. Вы слышали их только что. – Он указал рукой на дверь, через которую вышел Тед Уарвик. – Комната прессы полна голодных зверей, которых разъяряет запах крови. Вы знаете, сколько там репортеров, Стефани? Больше ста пятидесяти. И все ждут, чтобы увидеть, как я умру. – Он хихикнул. – Похоже, смерть – самое интересное в жизни людей.
– Может быть. Но вы все-таки не ответили на мой вопрос. Почему я? Ведь они все стояли здесь наготове. Вы могли выбрать известнейших. «Нью-Йорк таймс» или «Шестьдесят минут». Даже «Хорошенькое дельце», если вас привлекает это направление.
Он слегка наклонился вперед, сложил руки на столе и взглянул на нее.
– Я очень давно хотел с вами познакомиться, Стефани. Можете назвать это последней волей умирающего. Знаете, как безнадежно больные дети, которые перед смертью просят что-нибудь, и тогда их ведут в Диснейленд или к их постели приходит знаменитый спортсмен?
Стефани кивнула.
– Ну что ж, вы помогли моей мечте сбыться. Вы, Стефани Мерлин, мой Диснейленд, мой спортсмен!
Он придвинулся еще ближе. В улыбке обнажились острые, как у зверя, резцы. Он закрыл микрофон рукой, чтобы его слова не были записаны на магнитофон.
– Что бы вы сказали, если бы я сообщил вам, что я смотрел вашу программу более двух лет, как фанатик? И не потому, что она такая хорошая. А потому что вы… отвечаете моему идеалу женщины!
Ей стоило большого труда скрыть охватившее ее отвращение.
– Я вижу, вас это не впечатляет. Но я этого и не ждал.
– Я польщена, что вы так высоко…
– Нет, Стефани, нет. Нет. – Он покачал головой. – Не польщена. Испугана!
Она уставилась на него в изумлении. Он попал в точку.
– Вы боитесь, что я могу причинить вам вред? Так? – Он не ждал ответа. – Очевидно, вы испытаете такое же облегчение, как и все остальные, когда меня привяжут к стулу и включат рубильник, не так ли? Вы подумаете, что со мной покончено навсегда, и эта мысль успокоит вас.
Она продолжала пристально смотреть на Джеда.
– Но знаете что? Со мной не будет покончено! Видите ли, Стефани, я вас буду поджидать по ту сторону.
Казалось, его плоские серые глаза физически касаются ее.
– Вы ведь верите в жизнь после смерти, не так ли, Стефани?
Казалось, воздух между ними был заряжен. Она могла поклясться, что он тек и вибрировал.
Дверь опять открылась – где-то вдалеке, как будто она находилась в другом измерении. И опять гул голосов проник в камеру.
– Стеф, – позвал ее Тед Уарвик. – Ты можешь подойти к телефону?
Не поворачиваясь, она отмахнулась от него.
– Запиши телефон и скажи, кто бы там ни звонил, что я перезвоню позже.
– Это важно, Стеф. Это Сэмми Кафка. Он звонит из Нью-Йорка.
Сэмми! У нее оборвалось сердце.
– Тед? – прошептала она.
Он жестом попросил ее выйти из камеры. Джед Савитт наблюдал, как она, отодвинув стул, поднялась и направилась к двери.
– Только ненадолго! – крикнул он ей вслед. – Мое время кончается!
Она почувствовала облегчение, когда за ней захлопнулась дверь. «Как раз то, что мне было нужно, – подумала она, тряся головой, как будто желая стряхнуть с себя все, что происходило за дверью. – Комедиант из камеры смертников».
Большая комната для прессы была наполнена шумом и движением и напоминала улей. По полу змеились толстые электрические кабели.
– Тед, – сказала она твердо. – Пожалуйста, что случилось?
Он отвел ее в угол, подальше от любопытных ушей.
– Твой дедушка, – тихо сказал он.
Она схватила его за руки, впившись глазами ему в лицо.
– Сэмми сказал… – Он вздохнул, пожалев о том, что не существует никаких мягких способов сообщить то, что он собирался ей сообщить. – Он сказал, что похоже на самоубийство.
– Само… – это слово ударило ее. Голова закружилась. Она уперлась спиной в бетонную стену и закрыла глаза.
Где-то далеко, за миллион миль, щелкнул громкоговоритель, и искаженный динамиком голос произнес: «Уважаемые дамы и господа! Верховный Суд Соединенных Штатов только что приостановил приведение приговора мистера Савитта в исполнение. Он не будет давать интервью и в настоящее время возвращается в свою камеру. В скором времени вы получите подробные разъяснения. Спасибо за ваше терпение».
Стефани Мерлин никак не отреагировала на это сообщение. Ручейки слез струились по ее щекам. Она медленно подняла голову и открыла глаза.
– Мой дедушка, – сказала она Теду со спокойной убежденностью в голосе, – никогда бы не совершил самоубийства. Никогда!
3
На борту самолета – Нью-Йорк
Стефани смотрела в иллюминатор, но не видела удалявшихся огней внизу. Она не ощутила наклона самолета, когда он, набирая высоту, взмыл вверх. Бледная, она сидела, сцепив руки, бесчувственная, словно робот. «Но если я робот, то почему мне так больно?»
Чья-то рука тихо легла на ее плечо, и она медленно подняла заплаканное лицо. К ней склонилась стюардесса:
– Вам принести что-нибудь?
Стефани покачала головой.
– Нет, спасибо. – Она отвернулась. Стюардесса, посмотрев на нее внимательно, опять дотронулась до ее плеча.
– Вы не могли бы пройти со мной?
Стефани была слишком погружена в печаль, чтобы задавать вопросы. Она послушно начала отстегивать ремень безопасности. Онемевшие пальцы не слушались. Протискиваясь между спинкой переднего кресла и сиденьем соседа, она двигалась как в замедленной съемке.
В проходе она взглянула на стюардессу, как будто спрашивая: И что?
– Мне кажется, вам нужно уединение, – сказала та сочувственно. – Пойдемте со мной. Сзади есть свободный ряд.
Стефани кивнула.
– Спасибо.
На нетвердых ногах она проследовала за стюардессой. Усевшись на указанное место, Стефани взяла предложенную ей рюмку коньяка и залпом выпила ее.
– Если вы чего-то захотите, нажмите кнопку. Я с удовольствием все для вас сделаю. – Стюардесса сочувственно смотрела на нее.
«Я хочу, чтобы мой дедушка был жив , – хотелось сказать Стефани. – Вы можете это сделать?» Но вежливость взяла верх. Еще раз поблагодарив стюардессу, она, повернувшись к иллюминатору, уставилась на мигающий огонек на крыле. Через некоторое время она устало закрыла глаза, и боль захватила ее всю.
Боль и воспоминания. Теперь все ее воспоминания были неразрывно связаны с болью.
Смерть отняла у нее деда.
Ирония смерти. Ведь именно смерть свела их когда-то.
Давно овдовевший дедушка взял ее, пятилетнюю девочку, к себе, когда ее родители погибли в нелепой катастрофе. Очевидно, на легком самолете вышел из строя радар. Монблан был окутан туманом. Пилот не знал, что прямо на его пути была вышка канатной дороги. Когда он врезался в набитый людьми вагончик, он скорее всего решил, что самолет ударился о гору.
Стефани часто задумывалась о том, успели ли увидеть стоявшие в обреченном вагончике ее родители приближающийся к ним самолет или они погибли, так и не осознав, что произошло. Она надеялась на последнее.
– Нам обоим надо быть мужественными, – сказал ей дедушка после похорон. – Теперь у нас с тобой остались только мы с тобой.
Ничто не могло быть слишком хорошим для внучки Карлтона Мерлина. Он без зазрения совести баловал девочку. Он нанял дизайнера, поставив перед ним задачу превратить спальню Стефани в доме Осборна в розовую мечту, достойную принцессы. Он осыпал ее подарками, он покупал ей столько одежды, что она вырастала прежде, чем успевала хоть раз надеть все, что было для нее куплено.
Именно он настоял на том, чтобы она посещала Бриарли, одну из самых престижных и дорогих частных школ Манхэттена. Именно он ходил на родительские собрания, водил ее в зоопарк – это она обожала – и в оперу, которая нагоняла на нее тоску.
Путешествуя по стране с выступлениями по поводу выхода в свет своей очередной книги – биографии какой-нибудь знаменитости, он всегда брал внучку с собой. Когда Стефани, в старших классах школы, решила стать журналисткой, он использовал все свои связи, чтобы она могла на каникулах попрактиковаться в «Нью-Йорк пост». Благодаря ему она после окончания предпоследнего класса школы проработала целое лето в отделе новостей Эн-би-си.
Знакомство с Эн-би-си решило ее судьбу. Ей нравилась оживленная атмосфера, царившая в отделе новостей. Она дарила ощущение причастности к истории, которая творилась прямо у нее на глазах. И не было ничего удивительного в том, что Стефани решила идти на факультет журналистики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66