Если враг вооружен, мы должны – к сожалению – тоже вооружаться. Если придется воевать, мы будем воевать. Я пережил один погром в своей жизни и не собираюсь переживать еще один – и ради этого я буду сражаться».
Тамара медленно повернулась к Инге и умоляюще заглянула ей в глаза.
– Это… это мой… отец? – шепотом спросила она. – Ты абсолютно уверена?
Инга пристально посмотрела на нее.
– Да, – твердо ответила она, кивая головой. – Это он. Я узнала его по фотографии еще до того, как прочла фамилию.
– Просто это так… так странно найти его через статью в газете! Я никогда не думала, что такое случается в жизни. Это скорее похоже на кино.
– В жизни часто случается такое, что трудно себе вообразить, – согласилась Инга.
Тамара еще какое-то время разглядывала фотографию. Ей было трудно оторвать от нее взгляд. Да, что и говорить, ее отец был очень красив какой-то почти библейской красотой. Она легко могла себе представить, почему ее мать влюбилась в него. И этот красивый мужчина был ее родным отцом. И при этом совершенно чужим для нее человеком. Она даже не могла вспомнить, чтобы когда-либо видела его.
– Думаешь, ему понравится то, что мы приготовили? – нервно меряя шагами комнату и беспрестанно потирая руки, со страхом спросила Тамара. – А вдруг он не ест ничего, кроме кошера.
– Ему понравится, – уверила ее Инга, не поднимая глаз от своей вышивки.
– А вдруг он вообще не придет? – спросила Тамара. Инга бросила на нее раздраженный взгляд поверх бифокальных очков.
– Успокойся, – резко сказала она. – Ты выглядишь так, будто вот-вот выпрыгнешь из своей кожи.
Луис мягко произнес:
– Расслабься, принцесса, ты такая красивая.
– Как я могу расслабиться? Ты хоть знаешь, когда я видела его в последний раз? Инга говорит, мне тогда было года четыре. Если бы не эта фотография в газете, я бы даже не знала, как он выглядит. Как жалко, что я не могла поехать и послушать его речь. Нам было бы легче встретиться.
– Ты же знаешь, что это было невозможно, – сказал Луис. – О.Т. был прав, когда не позволил тебе пойти на это собрание. Там, скорее всего, было полно газетчиков, и можно не сомневаться, что кто-нибудь из них связал бы ваши два имени. Этого «ИА» никак не может допустить. Для всех ты дочь русского князя, а не какого-то беженца, борца за основание еврейского государства. Я уверен, что твой отец поймет это. – При звуке телефонного звонка все трое вздрогнули. Луис снял трубку, что-то негромко проговорил и положил ее обратно. Затем кивнул. – Звонил привратник. Сейчас они его пропустят.
Звонко цокая каблуками, Тамара заспешила в холл, пол которого был выложен известковым туфом, все стены покрыты блестящими зеркалами, а на витиеватой резной деревянной консоли стояла огромная каменная ваза с бегониями.
Заслышав звонок в дверь, она вздрогнула. Послышались торопливые шаги приближающейся горничной, но Тамара так разволновалась, что на цыпочках побежала обратно в гостиную, где уже стояли Луис с Ингой.
– Я ему не понравлюсь! – со страхом проговорила она, не переставая вертеть на пальце обручальное кольцо. – Луи, не надо было приглашать его сюда для нашего знакомства. Здесь все такое показное!
– Сейчас уже поздно об этом беспокоиться, да и какая разница, где вы встретитесь. – Он взял ее за руку и ободряюще сжал. Она выдавила из себя улыбку.
Из холла до них донесся безликий голос горничной и потом другой, более глубокий голос, что-то говорящий в ответ. Затем послышались две пары шагов по известковому туфу: быстрые и ровные Эсперанзы и тяжелые, неравномерные шаги другого человека, похоже, страдающего сильной хромотой.
– Спасибо, Эсперанза, – произнес Луис, – можешь идти.
– Да, сеньор. – Опустив голову, Эсперанза повернулась и решительно пошла прочь.
Луис большими шагами пересек комнату навстречу Шмарии Боралеви.
– Я Луис Зиолко, – сказал он, протягивая ему руку, – муж Тамары.
Мужчины обменялись крепким рукопожатием.
– Рад познакомиться с вами, – произнес Шмария по-английски с сильным акцентом.
Тамара, казалось, приросла к полу, будучи не в состоянии поднять глаза.
– Ну давай, – шепнула ей Инга. – Он твой отец! Подойди к нему! – Тамара сделала глубокий вдох и почувствовала, как Инга подтолкнула ее в спину. Она робко двинулась вперед и, пройдя полпути, медленно подняла вверх глаза. Резко остановившись, отчего длинная шелковая юбка закружилась вокруг ее ног, Тамара с гулко колотящимся сердцем принялась разглядывать отца.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он за человек. Некоторые мужчины на всю жизнь остаются мальчишками, другие взрослеют, но лишь немногим дано стать олицетворением мужественности. Шмария Боралеви был одним из них. Какая-то несгибаемая воля чувствовалась в нем.
Его умные светло-голубые глаза казались одновременно и строгими, и ласковыми. Его лицо несколько портили морщины и шрамы, избороздившие кожу. У него были густые вьющиеся волосы, ставшие от долгого пребывания на солнце совсем белыми. Высокие скулы, казалось, были высечены рукой какого-то сердитого скульптора, а мощное тело, состоящее сплошь из мускулов, служило противовесом его деревянной ноге. Но, как бы для того, чтобы смягчить суровую внешность закаленного испытаниями человека, которым он стал в силу необходимости, у него были густые золотистые ресницы и чувственные губы.
В его присутствии она сразу почувствовала себя в безопасности, как будто он один мог оградить ее от всех неприятностей внешнего мира.
В свою очередь Шмария пристально посмотрел на нее и наконец кивнул головой и проговорил глубоким звучным голосом, который скорее подошел бы проповеднику:
– Бог мой, как же ты красива. Ты совсем как твоя мать.
Тамара нервно улыбнулась, принуждая себя подойти к нему. Ни разу в жизни она не чувствовала себя такой скованной и робкой, даже когда знакомилась с О.Т. Скольником.
– Здравствуй, отец, – сдержанно проговорила она, чувствуя, как комок застрял у нее в горле, и вежливо протянула ему руки, которые он взял в свои. Тамара поднялась на цыпочки и поцеловала его в обе щеки.
Шмария глубоко вздохнул.
– Я очень рад тебя видеть, – мягко сказал он. Она сделала шаг назад, но он не выпускал ее рук. – Я хочу тебя рассмотреть получше.
Она молчала, вспыхнув под его пристальным взглядом.
– Мне было нелегко прийти сюда, – проговорил он, по-прежнему не сводя с нее глаз. – Когда я получил твое письмо, мне стало так стыдно, оттого что бросил тебя. Я даже хотел отказаться от этого визита.
– А я так боялась встречи с тобой, – призналась Тамара, глядя ему в глаза, – что все эти три дня, прошедшие с тех пор как я отправила письмо тебе в гостиницу, не знала, что мне делать: остаться тут или куда-нибудь спрятаться. – Она рассмеялась. – Глупо, правда?
– Совсем наоборот. Я могу это понять. – Голос его звучал надтреснуто. – Я не должен был оставлять тебя. – Глаза его увлажнились.
– Но ты пришел.
– Да. И я рад этому.
Она улыбнулась.
– Я тоже.
Инга медленно вышла из гостиной и внимательно, поверх очков, посмотрела на Шмарию, который по-прежнему держал Тамару за руки.
– Вы хорошо выглядите, мистер Боралеви, – негромко сказала она. – Годы были добры к вам.
Он выпустил Тамарину руку, обернулся к Инге и нахмурился, очевидно, пытаясь вспомнить, кто она такая.
– Я Инга Мейер, – напомнила она, протягивая ему руку. – Работала няней у Даниловых.
– Ах да, теперь припоминаю, – сказал Шмария, вежливо взяв ее за руку и церемонно наклонившись к ней. – Хотя тогда вы были совсем другой.
– С тех пор прошло двадцать лет. Я была много моложе.
– И тогда вы не носили очки. Вы были с Тамарой все это время?
Инга кивнула.
– Мы считали, что, кроме друг друга, у нас никого нет. Мы вместе бежали из России.
– А Сенда? С ней все в порядке?
Казалось, какая-то завеса опустилась на глаза Инги.
– Она умерла прежде, чем мы покинули Европу. – Инга судорожно вздохнула, голос ее дрожал от едва сдерживаемых слез.
Шмария молчал.
Они долго стояли в холле и, храня неловкое молчание, смотрели друг на друга. Затем Луис хлопнул в ладоши.
– Почему бы нам не пройти в гостиную? – предложил он. – Я уверен, вам надо о многом поговорить, а там вам будет намного удобнее.
Шмария кивнул, и Тамара взяла его под руку.
– У вас чудесный дом, – сказал он, оглядываясь по сторонам. – Ну и ну, одна ваша гостиная больше, чем большинство домов! Я никогда не видел ничего подобного.
– Мы тоже, – слабо пошутила Тамара. Затем на ее лице появилось озабоченное выражение. – Ты сильно хромаешь.
– Я потерял ногу еще в России. – Шмария пожал плечами. – Я к этому привык.
– Извини. Я не знала.
– Это было так давно.
– Думаю, сегодняшнее событие стоит отметить, – объявил Луис, направляясь к бару. – Как насчет шампанского?
– Прекрасно. – Шмария осторожно опустился на диван, Тамара села рядом с ним. Послышался звон хрусталя: Луис разливал шампанское.
– После того как я устроился, я написал тебе и твоей матери много писем, – сказал Шмария Тамаре.
Она нахмурилась.
– Насколько я знаю, мы не получили ни одного письма. Но это и неудивительно при тогдашних обстоятельствах. Я была слишком мала и ничего не помню, но, судя по рассказам Инги, то было смутное время для России. Все рухнуло: связь, правительство, транспорт, продовольствие… все. Мы так долго добирались сюда.
– Вы не потому не получали моих писем, – мягко сказал он. – Я их писал, но… так ни одного и не отправил. Одна часть меня хотела этого, а другая нет. В те дни я был молод и непримирим, и все в жизни представлялось мне либо в черном, либо в белом цвете. Я не различал оттенков. В то время, когда я бросил твою мать и тебя, я обвинял ее во многих вещах, в которых, вероятно, как сейчас понимаю, вообще не имел права ее обвинять. – Он пристально посмотрел на Тамару. – Знаешь, ты очень похожа на нее. Но только ты еще красивее.
Тамара отвела взгляд.
– Прости. Я не хотел так тебя разглядывать. До тех пор пока я не получил твоего письма, мне и в голову не приходило, что великая кинозвезда Тамара приходится мне дочерью. – Он виновато улыбнулся. – Мне надо привыкнуть.
Она удивилась.
– Значит, ты обо мне слышал? Шмария кивнул.
– Тебя знают даже в Европе и Палестине. Там в каждом большом городе есть кинотеатры, а американские фильмы считаются лучшими. Но, даже несмотря на имя, мне и во сне не могло присниться связать воедино мою дочь и кинозвезду. «Тамара» очень распространенное в России имя; было бы абсурдно считать, что ты можешь быть моей дочерью. Во всяком случае, мне так казалось.
– Да, это должно было показаться тебе маловероятным, – согласилась Тамара.
К ним подошел Луис с бокалом шампанского.
– Предлагаю тост, – сказал он, продолжая стоять. – За старое знакомство, возобновленное знакомство и новое знакомство.
– Пью за это, – отозвалась Инга.
– Мазел тов! – добавил Шмария, наклоняясь вперед, чтобы чокнуться с ними. Раздался чистый и ясный звук хрусталя, и они медленно выпили.
– Замечательно, – сказал Шмария, смакуя вкус пенящегося шампанского. – Не сладкое, не кислое… просто восхитительно. Мне не часто выпадает возможность выпить шампанского.
– Это «Дом Периньон», – ответил Луис. – Самое лучшее шампанское. Слава Богу, теперь, после отмены сухого закона, достать его стало легче и дешевле.
– Правда, его это никогда не останавливало, – рассмеялась Тамара. И, чтобы Шмария понял, добавила: – Ты не поверишь, сколько денег мы переплатили торговцам контрабандным алкоголем. Луи всегда говорил, что после врача самым главным человеком в твоей жизни должен быть торговец контрабандным спиртным.
Тамара и Инга несколько часов отвечали на расспросы Шмарии, касающиеся Санкт-Петербурга, Германии, и развлекали его разными историями. Под внушительной, благородной внешностью и мощным телосложением скрывалась глубоко чувствующая и мягкая натура. Ей трудно было представить, что это был тот самый человек, который бросил их с матерью.
Стол был накрыт на огромной, размером с футбольное поле, террасе, откуда открывался вид на переливающийся огнями Лос-Анджелес. Здесь, на вершине горы, вдыхая теплый ночной воздух, Шмарии казалось, что он парит в пространстве. На протяжении всего обеда ему с трудом удавалось не смотреть все время на дочь. Колеблющийся желтый свет свечей внутри светильников усиливал ее пленительную красоту.
– Я без остановки говорила о себе, – заметила Тамара, наклоняясь к нему через стол. – Теперь твоя очередь рассказать о себе. Как прошли твои выступления? Я хотела пойти на одно из них, но, к сожалению, не смогла. Поэтому хочу обо всем узнать сейчас. Тебе удалось увидеться с президентом, когда ты был в Вашингтоне? – Она устремила на отца взгляд своих знаменитых глаз, которые сейчас, при свете свечей, отливали жидким серебром.
Он покачал головой.
– Мне пришлось отдать предназначенное ему письмо одному сочувствующему нам бизнесмену, у которого есть связи в вашем Белом доме. – Он смущенно улыбнулся. – Мне бы хотелось обсудить с ним наши проблемы, но… кажется, в настоящий момент проблемы евреев не слишком его заботят. Боюсь, ни одно правительство, кроме правительства Великобритании, не поддерживает нашу борьбу за подлинную независимость и свободу, я уж не говорю о ее признании. А Британия, к сожалению, считает нас скорее своей колонией, чем территорией, имеющей право на независимость. Британия является одновременно нашим самым стойким сторонником и самым большим противником нашей свободы! Какая ирония судьбы, правда? – Он грустно усмехнулся. – Не стану притворяться, президент Рузвельт разочаровал меня. Встреча с ним могла бы оказаться очень плодотворной. Однако мы не можем позволить себе жить в сослагательном наклонении.
Тамара во все глаза смотрела на отца, десертная ложка замерла на полпути к губам.
– Я этого не понимаю. Президент Рузвельт всегда казался мне защитником обездоленных. Прежде я считала, что если кто и выступит в поддержку вашей борьбы, так это именно он, но, поскольку помощи от Рузвельта ждать не приходится, как еще вы обеспечите поддержку своего дела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71