– Ну и насмешила! О Господи, это действительно забавно!
– Не понимаю, что в этом смешного, – спокойно проговорила она. – Может, ты мне объяснишь?
Истерический смех замер у него в горле.
– Хочешь, чтобы я объяснил? Изволь, объясню! – Сощурив глаза, он развязал веревку, на которой держались его пижамные брюки, и спустил их вниз. В паху у него была лишь небольшая повязка, поскольку рана уже заживала, но это лишь подчеркивало ужасную потерю, которую он перенес. – Смотри, – хрипло сказал он. – Вот что смешно.
Сенда положила ладонь на его руку.
– Это ведь не самое главное, Шмария, и ты это знаешь, – нежно проговорила она. – Ну и что, что мы больше не можем иметь детей. Нам ведь и не нужны другие дети. Нам хватит Тамары. Она дает нам столько любви, что ее хватит на несколько жизней. И она нуждается в тебе и любит тебя. Ты не представляешь, как она по тебе скучает. Она постоянно спрашивает о папе. Как бы мне хотелось, чтобы ты хотя бы изредка мог видеться с ней. Зачем заставлять ее страдать из-за вещей, которые она не способна понять, потому что еще слишком мала и невинна?
Шмария отвернулся от нее и надел штаны.
– А ты? – сдавленным голосом спросил он. – Как быть с твоими потребностями?
Сенда пожала плечами.
– А что с ними?
– Попробуй сказать мне, что тебе все равно, – с горечью в голосе набросился он на нее, показывая на свой пах.
Она покачала головой и тихо сказала:
– Ты же знаешь, что мне все равно. Я люблю тебя, Шмария… а не какую-то часть твоего тела. Я все в тебе люблю.
Голос ее сорвался, и она подумала: «Я должна быть с ним терпелива. Я должна показывать ему только свою любовь и никогда – жалость. Тогда, возможно, со временем боль, которая так мучает его сейчас, утихнет, и наконец он начнет выздоравливать».
Сенда знала, что придумывает для него оправдания, но разве он их не заслуживал?
– Шмария, послушай, – настойчиво сказала она, – что случилось, то случилось. Я знаю, это неприятно…
– Неприятно! Это слабо сказано.
Она вновь вздохнула и начала сначала, уже более уверенно:
– Я знаю, это ужасно, но, как бы нам ни хотелось, мы не можем ничего изменить. Сейчас надо справиться с этим, постараться перестроить по-новому нашу жизнь и доказать, что мы можем продолжать жить, несмотря ни на что. Неужели ты не видишь, мы должны это сделать? Ради нас самих и ради Тамары. Шмария, пожалуйста. Мы должны жить! Ты должен верить мне, когда я говорю, что то, что они сделали с тобой, это самое страшное, что с нами когда-либо случалось. – Слезы затуманили ей взгляд. – Но того, как я отношусь к тебе, – она покачала головой, – это не меняет. Я еще больше люблю тебя.
– Ты жалеешь меня, – отрезал он, отворачиваясь от нее. – Это не любовь. Тебе просто меня жаль. Ты просто успокаиваешь меня. Поддерживаешь меня. Ты меня не хочешь. Больше не хочешь.
– Но я хочу.
– Тогда докажи это.
– Д-доказать? – заикаясь, проговорила Сенда.
В его глазах вновь вспыхнул какой-то сумасшедший огонь.
– Займись со мной любовью. – Знаком он велел ей подойти ближе. – Сейчас.
– Шмария, – разрыдавшись, взмолилась она, – не поступай так со мной. Я знаю, что тебе пришлось вынести много…
– Это ведь ты сказала, что ничто не изменилось, – холодно напомнил он. – Сейчас я хочу, чтобы ты это доказала. Для начала можешь раздеться.
Ужас сковал ее.
– Ты сошел с ума! – прошипела она. Не отводя взгляда от его глаз, Сенда осторожно попятилась к двери.
– Значит, тебе этого вовсе не хочется? – Шмария двинулся за ней, отвечая на каждый ее шаг своим шагом. Наклонив голову, он спросил: – Это все одни слова, правда?
«Этого не может быть! – подумала Сенда. – Какой бес в него вселился?»
– Шмария… – в голосе ее прозвучало предостережение.
Ни слова не говоря, он резко протянул к ней руку и, ухватив за волосы, притянул ее к себе. Сенда с трудом подавила крик боли.
Шмария свирепо взглянул на нее.
– А теперь давай посмотрим, как сильно ты меня любишь, – прошептал он, брызгая слюной при каждом слове.
Казалось, вся кровь отхлынула от ее лица, в широко раскрытых немигающих глазах застыл ужас. Сердце колотилось так громко, что мешало ей собраться с мыслями. Затем на смену трепещущему страху пришел ледяной гнев.
– Отпусти меня! – потребовала Сенда.
Он разразился безумным смехом и еще крепче вцепился в ее волосы.
Она поморщилась от боли, но поборола желание расцарапать ему руку.
– Шмария, нельзя же так, – спокойно произнесла Сенда, скрипя зубами. – Этим ты лишь уничтожишь то немногое, что у нас осталось.
– Что? Тебе все это уже надоело?
Она попыталась отодвинуться от него, но он крепко держал ее.
Не выпуская волосы Сенды из своей руки, Шмария резко повернул ее спиной к себе и в каком-то исступлении стал рвать на ее платье пуговицы, которые перламутровым градом забарабанили по полу и покатились в разные стороны. Затем он рывком стянул с нее платье и с той же дикой яростью набросился на нижнюю юбку. Теперь, когда она стояла перед ним совершенно голая, а одежда валялась у ее ног, он повернул ее лицом к себе и принялся развязывать шнурок, на котором держались его брюки.
Ее прищуренные глаза сверкали ненавистью.
– Может, хватит вести себя как скотина? – зло проговорила она. – Пожалуй, мне пора идти.
Злость разом покинула его, Шмария стал жалким, сломленным. «Сможет ли он когда-нибудь оправиться от этого?» – спросила себя Сенда. Он молчал все время, пока она надевала платье и пальто. Когда она уже подошла к двери, ее остановил его сдавленный голос:
– Сколько времени уйдет на то, чтобы выправить мои документы?
– Несколько дней, – холодно ответила Сенда. – Возможно, неделя.
Казалось, он обдумывает ее слова.
– Хорошо, – в конце концов кивнул он.
– Шмария…
– Думаю, ты была права, – тихо сказал он. По его лицу катились слезы. – Мне следует уехать как можно скорее.
Она не шевелилась, чувствуя, что не в состоянии ни двинуться с места, ни оторвать ладонь от холодной дверной ручки.
– Куда ты отправишься?
Он пожал плечами.
– Кто знает? Скорее всего, в Палестину.
Сенда кивнула, в ее глазах застыла безмерная жалость, душу переполняла невыразимая скорбь. И, лишь прикрыв за собой дверь, она дала волю своим чувствам. С трудом передвигая ноги, она брела по коридору, оплакивая потерю своей первой и единственной любви.
Пять дней спустя Сенда медленно подошла к стеклянной входной двери больницы и выглянула наружу. Держась одной рукой за железные поручни, Шмария тяжело спускался по ступеням, при каждом шаге выбрасывая вперед деревянную ногу и описывая ею в воздухе дугу.
Ей было невыносимо больно смотреть на его искаженный волнистым стеклом образ, видя, как близится к концу еще одна глава ее жизни.
По крайней мере, он согласился уехать из России. По крайней мере, жизнь его будет теперь вне опасности.
Но какой ценой!
Она тяжело вздохнула, глядя, как ему помогают усесться в сани, которые умчат его в гавань, к парому, держащему курс на Хельсинки, откуда он отправится дальше… куда? Затем извозчик занял свое место, щелкнул вожжами, и сани скрылись в серо-стальной утренней дымке.
Сенда взглянула на конверт, который держала в руке. Шмария отказался от денег, которые она пыталась вручить ему на дорогу от Хельсинки. С каменным выражением на лице он принял проездные документы, билет через пролив в одну сторону и позволил нанять извозчика до гавани. От всего остального отказался.
Прошел почти час после его отъезда, а она по-прежнему стояла на том же месте не в силах шевельнуться, затем опустилась на жесткую скамью в приемном покое. Всю свою жизнь она верила, что их любовь сможет осилить все, что они пройдут по жизни вместе и не расстанутся даже после смерти. И вот чем закончилась эта любовь.
Они расстались как чужие.
Ослепительно сияло жаркое крымское солнце, окрашивая изумрудные воды Черного моря миллионами серебряных точек. Сенда сидела на открытой террасе в широкополой шелковой шляпе цвета слоновой кости и свободной вышитой тунике, надетой поверх длинной тоже шелковой юбки орехового цвета. Она смотрела, как Инга с Тамарой спускаются по крутым, выбитым в скале ступенькам, ведущим на расположенный внизу небольшой частный пляж.
– Осторожно! – окликнула их Сенда. Инга махнула рукой, показывая, что слышит.
– Вы уверены, что не хотите пойти с нами? – крикнула она.
– Нет, я не могу уходить далеко. – Сенда откинулась в кресле, скрестила за головой руки и устремила удовлетворенный взгляд за парапет.
Ветер усилился, играя с мягкими кончиками ее волос, закручивая кайму юбки и тунику, приподнимая поля ее шляпы.
«Настоящий рай», – подумала она.
Да, о таком сказочном месте можно было только мечтать. Она влюбилась в Ливадию в ту же секунду, когда приехала сюда семь дней назад. Инга с Тамарой выехали на две недели раньше, и Сенда с нетерпением ожидала встречи с ними. Само собой разумеется, то, что они были вместе, делало отдых еще приятнее, но даже если бы она была одна, все равно Ливадия бы ее очаровала. Природа здесь была изумительная: скалистые утесы, эффектно обрывающиеся в теплое море, прячущиеся в горах роскошные, утопающие в цветах дворцы, усеянные земляникой склоны, где даже слепому не составило бы никакого труда набрать полные пригоршни ароматных ягод: достаточно наклониться и протянуть наугад руку.
Сейчас, нежась на солнце, она была счастлива оттого, что приехала сюда. Последние шесть месяцев оказались изнурительными, у нее не было ни минуты отдыха, и теперь, когда она наконец могла отдохнуть, Сенда понимала, как отчаянно нуждалась в передышке. Конечно, ее десять спектаклей по дороге из Москвы – пять в Киеве и пять в Одессе – прошли с оглушительным успехом. Оба театра из кожи вон лезли ради гастролирующей звезды первой величины, и ей было радостно сознавать, что слава бежит впереди нее.
От приятных раздумий ее оторвал резкий телефонный звонок, донесшийся из особняка. Обернувшись, она с минуту смотрела на дом, раздумывая, стоит ли отвечать на него. В любой момент она ждала, что из-за мыса, отделявшего виллу от Даниловского дворца, появится быстроходная моторная яхта Вацлава и ей надо будет поспешить ему навстречу, пока он будет причаливать к каменистому молу.
Она встала и бросила взгляд на море. Яхты пока не было.
Телефон продолжал настойчиво звонить. Сенда побежала в дом.
– Алло?
Это был Вацлав.
– Я задерживаюсь, – сразу перешел он к делу. – Кое-что произошло. Мне лучше остаться здесь и продолжать попытки связаться с царем. Я уже какое-то время пытаюсь это сделать, но он сейчас на «Штандарте». Высочайшее семейство совершает свой очередной двухнедельный круиз вдоль финского побережья, поэтому, возможно, пройдет несколько часов, прежде чем я переговорю с ним. Не жди меня, делай что хочешь.
Значит, сегодня она его не увидит. Это даже к лучшему, подумала она. Можно провести остаток дня с Тамарой. Но ее мучило любопытство. Интересно, что случилось? Должно быть, что-то очень важное, если Вацлав решился побеспокоить на отдыхе Его Императорское Величество.
– Что-то серьезное? – спросила она с оттенком беспокойства, закравшимся в ее голос.
– Возможно, – осторожно ответил князь. – Люди, с которыми я говорил, отмахиваются от этого, но я не уверен, что они поступают правильно. Поэтому-то мне и надо связаться с царем. Кто-то должен предупредить его о серьезных последствиях, которые может повлечь за собой этот инцидент.
– Вацлав, что произошло?
Помолчав, он тихо сказал:
– Эрцгерцог Фердинанд.
– Принц Габсбургский?
– Да. Наследник трона… или, вернее, был таковым.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Он и его жена убиты в Сараеве.
– О, нет. – Сенда была поражена. Несмотря на спокойный тон, которым оно было произнесено, от этого известия по ее спине пробежал холодок. У нее вдруг появилось какое-то предчувствие хаоса и смерти. – Что… что это значит? – шепотом спросила она.
– Об этом-то я и должен поговорить с царем. Думаю, это означает войну. Другие так не думают, и я боюсь, что советники царя постараются и его убедить в этом.
– Но ты не уверен.
– Да, не уверен.
– Молю Бога, чтобы ты оказался не прав, Вацлав.
– Поверь мне, я тоже. А пока не жди меня. Я перезвоню тебе через несколько часов. Думаю, едва ли мы сегодня увидимся.
Она медленно опустила наушник и с минуту просто стояла, глядя сквозь стеклянную дверь на искрящееся, обманчиво спокойное море. Было 28 июня, повсюду в Европе ярко светило солнце, но за голубым горизонтом невидимо собирались штормовые облака.
Началось долгое лето 1914 года.
Немногие, как в Европе, так и в России, полагали, что убийство эрцгерцога станет поводом для развязывания войны.
В Париже солидная газета «Фигаро» уверенно сообщала: «Нет никаких причин для беспокойства»
Немецкий кайзер Вильгельм II был потрясен этим известием и шумно негодовал по поводу того, что считал самым кощунственным из преступлений: цареубийства. Он не верил, однако, что оно может послужить поводом к войне.
Не верил в это и английский король Георг V. С истинно британской склонностью к недооценке событий он доверительно записал в своем дневнике: «Страшный удар для старого доброго Императора».
На борту принадлежащей русскому царю яхты «Штандарт» всех гораздо больше занимала другая трагедия, опередившая события в Европе. За день до этого императрица получила известие о том, что старец, Распутин, ранен в живот, и докторский вердикт гласил, что он обречен: нож повредил внутренние органы. Императрица Александра, которая долгое время верила, что Распутин был единственной надеждой ее страдающего гемофилией сына, была вне себя от беспокойства. И пока все на яхте втайне надеялись на то, что безумный старец умрет, императрица проводила часы в молитвах о его выздоровлении и ожидании телеграмм, ежедневно извещавших ее о состоянии здоровья Распутина.
30 июня днем в Ливадии Сенда и Вацлав тихо лежали в кровати, переводя дыхание после бурной любви. С момента убийства эрцгерцога прошло два дня. Ставни заслоняли от них яркое полуденное солнце, громоздкая мебель отбрасывала по углам комнаты мрачные кровавые тени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71