– Валяй, если очень хочется. Дело твое. Я, пожалуй, оставлю вам ключ. Постараюсь прийти к трем, но если задержусь, вы сами сможете войти.
– Задержишься?
– Господи Боже мой, Паскаль! Я и так выхожу из дома раз в сто лет. Сегодня я обедаю с друзьями. Постараюсь, как уже сказала, вернуться к трем.
Она отвела глаза в сторону.
– Хорошо, – ответил он. – Но, может быть, ты оставишь мне их телефонный номер?
Вместо ответа она окинула его холодным взглядом.
– Это невозможно. Мы едем в какой-то ресторан, и я даже не знаю, в какой. Уж три часа ты можешь провести с дочерью? О большем я тебя не прошу.
Паскаль начал мысленно подсчитывать: если Элен действительно вернется в три, он спокойно успеет на пятичасовой рейс. Если же она задержится… Он колебался и уже хотел было сказать о том, что не может опоздать на самолет, но все же промолчал. Узнав, что ему срочно нужно куда-то улетать, она опоздает специально. – Вот ключи. Заприте дверь на два оборота. Увидимся около трех. До свидания, Марианна. Постарайся, чтобы папочка тебя не утомил.
На детской площадке Марианна позволила Паскалю покачать себя на качелях, но, похоже, не получила от этого большого удовольствия. Затем по его предложению она залезла на карусель и вежливо сидела на ней, пока Паскаль раскручивал эту железную конструкцию. Как только карусель замедлила свой бег, девочка слезла с нее. Взявшись за руки, они подошли к маленькому пруду на краю площадки и стали смотреть на уток. Паскаль совсем забыл прихватить с собой хлеба, чтобы покормить птиц.
– Ничего страшного, папа, – сказала Марианна. Вытащив ладонь из его руки, она подошла к скамейке и села.
Паскаль последовал за ней и присел рядом. Его начинало охватывать отчаяние. Прошло всего полчаса.
– Тебя что-то беспокоит, дорогая? – спросил он. – Что-нибудь не так?
– Ухо немного болит. И в горле першит, – ответила она, потирая шею. – Мне холодно.
Паскаль заглянул ей в лицо. Лоб и губы девочки были бледными, но на щеках горел румянец. Она поежилась. Он потрогал ее лоб и убедился, что тот был теплым.
– У тебя действительно болит ухо, милая?
– Болит. Я даже слышу плохо.
Паскаль колебался. Он беспомощно оглядел парк. Детей в нем не было.
– Наверно, это из-за холода, – бодрым голосом произнес он. – В такой день лучше не выходить на улицу, как ты думаешь, Марианна? Хочешь, пойдем в то кафе, куда мы ходили раньше, помнишь? Там отличное мороженое.
– Нет, спасибо, папа, – слабо улыбнулась Марианна. – Лучше пойдем домой.
Такого еще не бывало. Паскаль почувствовал, как его пронизала тревога. Он снова потрогал ее лоб, затем взял девочку за руку.
– Великолепная мысль. Пойдем домой и попьем чаю. А потом можем посмотреть телевизор. Что ты на это скажешь?
Такая перспектива, казалось, обрадовала девочку. Лицо ее осветилось.
– Я согласна, – сказала она. – Я дома всегда смотрю телевизор одна.
– А разве мама с тобой его не смотрит, дорогая? Или няня? Новая няня? Как ее зовут?
– Элизабет. Она англичанка. Да, иногда и она со мной смотрит. А мамочка только обещает, но потом всегда оказывается занята. – Марианна крепко стиснула руки. – По понедельникам после обеда, по-моему, показывают «Опасную мышь». Мне она нравится.
– Вот и отлично, пусть будет «Опасная мышь», – подвел черту Паскаль.
Идти им было недалеко, но Марианна шла все медленнее и медленнее. Вскоре она начала отставать. Паскаль вновь пощупал лоб дочурки. Теперь он был уже очень горячим. Оставшийся путь до дома он нес ее на руках.
Войдя в дом, он уложил Марианну на диван в «телевизионной» комнате и укрыл ей ноги пледом. Затем он включил телевизор и газовое отопление. После этого Паскаль отправился на поиски аспирина, обнаружив его в третьей по счету ванной, принадлежавшей самой Элен. Она была тщательно отделана и облицована розовым мрамором. Длинная полка вдоль стены была уставлена косметикой, кремами, предохраняющими кожу от старения, и склянками духов. Аспирин находился в аптечке, рядом с коробочкой в форме лошадиной головы, где Элен всегда держала противозачаточные средства. Коробочка была открыта и пуста.
Паскаль закрыл аптечку, испытывая неудобство оттого, что увидел это. Налив в стакан воды, он вернулся к Марианне. Он отсутствовал не более пяти минут, но судя по лицу девочки, за это время у нее успела сильно подскочить температура. Ей даже было больно проглотить таблетку аспирина.
– Папа, у меня болит горло, – пожаловалась она. Паскаль погладил ее по волосам, подложил ей под голову подушку и осторожно расстегнул платье. Грудь и шея девочки были покрыты сыпью. Паскаль вновь застегнул платье. Был всего час дня.
– Во сколько возвращается домой твоя няня Элизабет в выходные дни, Марианна?
– Вечером. После чая. Она купает меня.
– А разве этого не делает мама, когда у Элизабет выходной?
– Нет, это всегда делает Элизабет. Потом она читает мне книжку и укладывает в постель…
Паскаль нахмурился и, пытаясь говорить спокойным голосом, произнес:
– Слушай, Марианна. По-моему, папе стоит позвать к тебе доктора. Пусть он даст тебе что-нибудь от горлышка, хорошо? Ты хочешь, чтобы я позвонил своему доктору или тому, который к тебе обычно приходит?
– Позвони своему доктору, папа. Наш доктор противный. Он старый и все время торопится. Ну его.
Ассистентка сообщила, что доктор уехал по вызову к больному с сердечным приступом и находится сейчас на другом конце Парижа. Когда он вернется, то немедленно отправится по адресу, который назвал Паскаль, но ожидать его раньше, чем через два часа, не имеет смысла.
Паскаль вернулся в «телевизионную» комнату. Марианна спала. Он сел рядом и стал с волнением смотреть на дочь. Ее дыхание выровнялось, лоб стал прохладнее. Видимо, подействовал аспирин.
Паскаль встал и принялся расхаживать по комнате. Он был взволнован, озабочен и никак не мог успокоиться. Взял один из модных журналов Элен, но через секунду отшвырнул его в сторону. В этом доме вообще нечего было читать. Он взглянул на телефон и подумал, не позвонить ли Джини. Шел уже третий час. Паскаль посмотрел на спящую Марианну. Он понял, что может и не успеть на пятичасовой рейс. Через некоторое время, все еще не в силах успокоиться, он вышел на улицу. Никаких признаков приближения доктора!
Паскаль вернулся в дом и сел напротив Марианны. Чтобы взять себя в руки, он попытался думать о работе, однако это ему не помогло. Он вспомнил Палаццо Оссорио, и от этого стало еще хуже: к страху за Марианну добавился страх за Джини. Паскаль вытащил из кармана маленькую медную пуговицу, найденную им накануне вечером под стопкой одежды Стиви. Она завалилась в щель между половицами и была почти невидна. Принадлежала ли она убийце? Пуговица выглядела новой и еще не успела потускнеть. Паскаль вертел ее и так, и эдак. Узор был выполнен очень тщательно. Присмотревшись повнимательнее, он увидел, что на пуговице выдавлен венок, предназначенный, судя по всему, для того, чтобы увенчать какого-нибудь героя или победоносного генерала. Листья были то ли дубовые, то ли лавровые, но, так или иначе, они символизировали триумф.
Паскаль долго не отрывал взгляда от маленького блестящего предмета, но потом спрятал его в карман. Из кофра с фотоаппаратами он достал найденную Джини книгу. Старая потрепанная обложка с фирменным знаком издательства «Пингвин» – такие продаются в тысячах магазинов. На обложке красовался портрет молодого Джона Мильтона, внутренние страницы пожелтели и были испещрены пятнами сырости. «Потерянный рай». Та самая, которую Джини обнаружила в свое время на письменном столе Макмаллена. Означало ли это нечто большее, чем просто пристрастие ее хозяина к творчеству Мильтона и эпической поэзии? Пока было очевидно лишь одно: книга эта действительно принадлежала Макмаллену и, следовательно, он успел побывать в Венеции. Но больше эта находка не говорила Паскалю ни о чем.
Он взглянул на Марианну. Девочка все еще спала. Стремясь хоть чем-то занять себя, он принялся читать книгу, но очень скоро оказался в крайне затруднительном положении. Разговорный английский был у Паскаля блестящим. Его отец преподавал иностранные языки в школе в Провансе. Он умер, когда сыну исполнилось всего лишь десять, и хотя воспоминания уже поблекли, Паскаль до сих пор помнил давно минувшие времена, когда отец читал ему вслух отрывки из произведений великих англичан: Шекспира, Диккенса и других. Однако Мильтон в их число не входил. Паскаль перевернул страницу. Необычный синтаксис этого слога был выше его понимания. Может, английский язык Паскаля и был хорош, но для этого произведения явно недостаточен. Паскаль перевернул еще одну страницу, замер и поднес книгу поближе к свету.
Вдоль одной из строф карандашом была проведена тонкая линия. Она выделяла не какие-то определенные слова, а целое четверостишие. Паскаль стал внимательно его читать:
И мучит его мысль
Двоякого страданья:
О счастье, что ушло,
О боли, что горит.
Паскаль задумался. Прочитанные слова эхом отдавались в его мозгу. На короткое мгновение он примерил их к собственной жизни. Подходили ли они также и к Макмаллену? Он захлопнул книгу. На диване заворочалась Марианна и беспокойно скинула с себя плед. Паскаль пощупал ее лоб. Судя по всему, действие аспирина заканчивалось, девчушка снова начинала гореть. Паскаль нетерпеливо подбежал к входной двери и распахнул ее настежь. Машины доктора все еще не было. Боль и тревога захлестнули его. Он вернулся в комнату, опять укрыл дочку пледом, выключил отопление и приоткрыл окно. Нужно сбить ей температуру. Во что бы то ни стало нужно сбить ей температуру!
Он встал на колени возле дочери и стал гладить ей лоб, размышляя, не дать ли ей еще аспирина. На пузырьке было написано, что одну дозу можно принимать раз в четыре часа. Паскаль взглянул на часы: во сколько он дал ей первую таблетку? Около двух. Сейчас почти четыре. Слишком рано для повторной дозы!
Он терзался в нерешительности. Подумал, что теперь уже точно опоздал на самолет, и тут же забыл об этом. Марианна проснулась и захотела пить, но когда он принес ей воды, выяснилось, что из-за боли в горле она не может глотать. Паскаль снова уложил ее на диван, а затем вышел в соседнюю комнату и, набрав номер, дрожащим от нетерпения и волнения голосом потребовал к телефону доктора.
– Не волнуйтесь, мсье Ламартин, – стала успокаивать его ассистентка, – я уверена, что с девочкой все будет хорошо. У детей часто бывают такие внезапные скачки температуры. Держите ее в прохладной комнате. Доктор вот-вот подъедет. И не волнуйтесь, с ней все будет в порядке.
Ассистентка ошибалась. С Марианной было далеко не все в порядке. В половине шестого, когда Паскаль уже собрался дать ей еще одну таблетку аспирина, послышался звук затормозившей возле дома машины. Он направился к прихожей, чтобы открыть доктору дверь, и замер. Позади него Марианна издала странный звук. Это был сухой всасывающих вдох.
Паскалю стало жутко. Он стремительно обернулся. Глаза Марианны вдруг широко раскрылись и закатились так, что видны были одни белки. Она мелко задрожала, а затем ее тело скорчилось в конвульсиях.
– Приношу извинения за беспокойство, мэм.
«Этот здоровяк вежлив, – подумала Джини. – Вежлив и бесстрастен». На его физиономии было написано эмоций не больше, чем на амбарной двери. Он протянул Джини свое удостоверение и открыл его. Бросив взгляд на документ, девушка увидела герб США, фотографию и имя: Фрэнк Ромеро. Верзила захлопнул книжечку.
– Леди Пембертон в данный момент находится в резиденции господина посла. Она не смогла позвонить вам, как было условлено, мэм. Господин посол решил, что будет проще, если вы сами приедете к ним прямо туда. Я прибыл за вами на автомобиле. Он приносит извинения за то, что заставил вас ждать.
Джини колебалась, и мужчина сразу это заметил. Он тут же протянул ей белую карточку с напечатанным на ней телефонным номером.
– Если вы согласитесь позвонить по этому телефону, вам подтвердят приглашение.
– Благодарю вас, – ответила Джини. – В любом случае мне необходимо собраться.
Помешкав еще немного, Джини закрыла дверь и, вбежав в гостиную, набрала телефонный номер. Трубку подняли после третьего гудка. Это был Джон Хоторн. Голос его, как всегда, был абсолютно спокоен.
– Джини? – спросил он. – Я прошу прощения за то, что все так получилось. Передаю трубку Мэри…
Голос Мэри можно было назвать каким угодно, но только не спокойным. Джини показалось, что мачеха измучена и находится в смятении.
– Джини, дорогая, я так перед тобой виновата! Тут происходит настоящая трагедия. Нет, сейчас я говорить не могу. Было бы хорошо, если бы ты приехала сюда немедленно… Что такое, Джон? – спросила она в сторону, и в трубке настало молчание. – А-а, хорошо. Джини, ты меня слышишь? Джон послал за тобой одного из этих… своих телохранителей. Его зовут Фрэнк. Да, дорогая. Что?
– Я не понимаю, Мэри. Зачем я там понадобилась?
– Дорогая, сейчас я не могу тебе ничего объяснить. Только когда увидимся. Хорошо, значит, минут через двадцать-тридцать.
Повесив трубку, Джини собрала сумку, взяла плащ, поцеловала Пса и вышла на крыльцо. Дождь закончился. Фрэнк Ромеро стоял возле машины и снимал свой плащ. Сделав это, он аккуратно свернул его и уложил на заднее сиденье. Когда Джини спустилась с крыльца, он уже был наготове и стоял на тротуаре, открыв для нее заднюю правую дверцу. Джини заметила, что на нем была одежда либо абсолютно неофициальная, либо, наоборот, некая униформа: черные ботинки, темно-серые брюки с острыми, словно лезвия, стрелками и двубортный черный блейзер. Он был застегнут на два ряда блестящих медных пуговиц. Джини весьма правдоподобно споткнулась, и Фрэнк Ромеро протянул руку, чтобы поддержать ее.
– Осторожно, мэм, тротуар очень скользкий.
Джини оперлась о его руку, потерла коленку и болезненно поморщилась. На рукавах его пиджака также были пуговицы, и теперь она их отчетливо видела. На них был выдавлен любопытный и весьма характерный узор: маленький венок из дубовых листьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52