Левым усиком я махнул в направлении столовой.– Вот-вот райская жизнь грянет?– Грубштейн.Может, они правы. Может, он и впрямь дурак. Я поверить не мог, что у нас такое большеногое, толстобедрое, жирножопое, брюхастое, сиськастое, толстогубое и узкоглазое будущее; что оно в полтора раза шире и несколькими дюймами ниже Цыганки. Руфь Грубштейн была подружкой Айриного кузена Хови; время от времени она забегала в гости. Айра доказал мне, что самцы этого уродливого вида способны бесконечно приносить неестественные жертвы, чтобы добиться едва ли менее уродливых самок. Пусть Айра дегенерат, но я все равно не понимал, как он примирится с внешностью этой особи.Но Бисмарк был так уверен, что я все-таки сомневался. Целую неделю я сидел на карнизе над головами Руфи, Аqры и Хови. Айра был вежлив, но по-прежнему подавлен. Хови над ним осторожно посмеивался. Руфь как-то умудрялась разряжать обстановку, и я не очень понимал, каким образом. Однако Айра не затруднял себя ни благодарностью, ни интересом к ее персоне.Руфь упорно возвращалась. Через несколько недель она уже мягко управляла беседой, так что Айре удавалось вставлять какие-то замечания насчет юридической помощи неимущим – единственное, что он мог обсуждать с былым энтузиазмом.Как-то днем она взяла с полки и открыла том «Завоевание Новой Испании».– Это учебник? У нас в университете был курс по мексиканской культуре. Никогда не забуду одну иллюстрацию – гравюру, кажется, – где ацтеки вырвали сердца у еще живых конкистадоров. – И Руфь захлопнула книгу. Два крошечных Блаттелла Кортесус пронзительно закричали.Айра поведал ей то немногое, что помнил о трагической судьбе Монтесумы. Хови рассказал историю о «мести Монтесумы», в которой самая трагическая участь выпала самому Хови. Руфь хохотала.– Я была как бы влюблена в Монтесуму – такой ранимый принц. Вот странно – я до сих пор что-то помню. Может, потому что я так и не доучилась. Мы бойкотировали весь последний курс – война, расизм в Америке, студенческие выступления, все такое. Кажется, уже так давно. Куда делся наш идеализм?У Аиры блестели глаза. Руфь пробуждала его к жизни.Как-то на следующей неделе, сварив капуччино, Руфь принялась мыть скопившуюся в раковине посуду. Она методично уменьшала количество грязной посуды при каждом удобном случае – и примерно через месяц одолела всю гору. В гостиной она время от времени вставала с места, украдкой подбирала с пола какую-нибудь тряпку и относила в корзину с грязным бельем в ванной.– У нее что, цистит? – спросил однажды Айра у Хови после четвертой такой вылазки.Вскоре ее опрятность переросла в эпидемию.– Теперь дошло? – спросил Бисмарк.– Все равно она просто гость, – ответил я. – У нее впереди много испытаний.Впервые встретившись с Руфью, Фэйт Фишблатт дала волю своему языку. Она воодушевленно разглагольствовала о падении нравов в поколении ее сына, о быстром дешевом сексе взамен прочных обязательств; и – «какой позор, дорогуша, нынче люди понятия не имеют, как сделать друг друга хоть чуточку счастливее».Айра закатил глаза.– Что скажешь, милочка? – спросила Фэйт. Ее рыжие брови изогнулись вопросительным знаком.Руфь улыбнулась:– Думаю, вы абсолютно правы.В тот же вечер Руфь уже записывала рецепты – Фэйт клялась, что они ценятся на вес золота.Но главной соперницей Руфи оставалась Цыганка. Однажды ночью, сидя за пачкой лукового супа в шкафчике, Суфур заметил:– Цыганка вернется и надерет эту жирную задницу, не тронув ее пальцем и не говоря ни слова. Толстуха сюда больше не сунется.– Ха! – отозвался Рейд. – По сравнению с Руфью она сложена, как мальчишка. Такова проблема этого биологического вида. Вся суть гендерной неразберихи.– Руфь Аиру и не спросит. Признает власть народа и удалится в изгнание, – возразила Роза Люксембург.Я ей не особо поверил, но мне определенно нравилось, как она сейчас пахла.– Почему ты решила, что она распознает более сильные феромоны? – спросил Бисмарк.– Какое людям дело до феромонов? – улыбнулась Роза. – Им важны объекты эксплуатации – как с обложки журнала «Вог».– Руфь – настоящая женская особь, – сказал Рейд.– Не стоит ее недооценивать, – согласился Бисмарк.– Как раз ее я ценю. А вот Айру приходится сбросить со счетов. Мужчины.Я кивнул и придвинулся к ней ближе. Что-то назревало в моем маленьком теле.Возможно, предаваться воспоминаниям глупо, но, по-моему, величайшая трагедия нашей колонии в том, что Цыганка не вернулась немедленно. В ее отсутствие Руфь успешно стирала ее образ из лихорадочного Айриного мозга. Ее тактика была весьма изобретательна: она нежно отколупывала струпья, пока Айра не истек Цыганкой прямо на Руфь. Первый всплеск – и потребовалось совсем немного усилий, чтобы излияния об этой трагической и непостижимой утрате продолжались часами. Тошнотворные Айрины исповеди заставили Хови, а вместе с ним и нас бежать куда подальше, но Руфь…Руфь сидела с Айрой на диване в гостиной. От сочувственно слушала и сладко говорила. Айра видел в ней самоотверженную наперсницу и грубо плевал на ее женскую гордость. Руфь держалась молодцом. Ее поведение меня нервировало, но Роза объяснила, что это временная тактика:– Она не намерена вечно оставаться ведром для его сентиментальных помоев, поверь мне.Мне было удобнее считать Руфь эгоистичной и амбициозной – а значит, естественной, – и в то же время я боялся, что естественная Руфь станет неодолимым препятствием к возвращению моей возлюбленной Цыганки.Вскоре Руфь уже господствовала на всех фронтах. Айра возвращался к жизни. Я ощущал, как балласт его зависимости смещается от Цыганки к женщине, готовой выслушивать рассказы о ней. Но и три месяца спустя он не проявлял никаких постыдных человеческих сантиментов. Никакого сексуального интереса. Я все еще надеялся на Цыганку.Как-то ночью мы с несколькими сородичами доедали почерневшее пятно томатного соуса на плите – как быстро переменилась наша диета! – и я попросил:– Объясните мне. Вы когда-нибудь слышали, чтобы двое животных в конце репродуктивного периода месяцами воздерживались от секса?– Надо подумать. Да, один подвид морских раков не размножается в условиях высокой концентрации сточных вод, – сказал Колумб.– И это все? – спросил я.– Все, – ответил он. – Ну, разумеется, еще священники и монахини.– Я уверен, Руфь – полноценная самка, – вмешался Бисмарк. – После того вчерашнего разговора об Американском союзе гражданских свобод я унюхал, что у нее под юбкой. От нее на милю разит гормонами. Я думаю, у Айры просто атрофированы железы.Роза скорчила гримасу:– Если бы. Я как-то ночью оказалась у него в спальне, так он в меня кинул салфеткой, полной спермы. Бррр. Спасибо, хоть свернул аккуратно.Я представил себе эту картину и мое сердце учащенно забилось.Клаузевиц выплюнул полную пасть углеводов.– Во всем ее внешность виновата. Он никогда ее не захочет.– Людям нравится, как они сами выглядят. Они даже фотографируются, – сказал Рейд.– Так и слизнякам тоже нравится, как они выглядят, – заметил Колумб. – Правда, видят они неважно. – Вот – это и называется естественный отбор, – сказал Бисмарк.И они с Суфуром дружески хлопнули друг друга усами.Следующие недели были душераздирающими. Каждый невинный жест приводил меня на грань нервного срыва. А в понедельник, в 11.35 вечера, зазвонил телефон. В одиннадцать Айра в последний раз обошел квартиру, развесил одежду, завел часы, почистил обувь и принял душ. В 11.20 он откинул с безупречно заправленной постели покрывало и лег. Он возобновил этот ритуал недавно и отклонялся на несколько минут, не больше.Он сонно снял трубку:– Алло. Руфь?.. А?.. Давай сначала. Ты потеряла ключи?.. В такси?.. Как зовут водителя?.. А может, раньше?.. А ты искала?.. Как ты попала в дом?.. Консьерж еще не лег?.. Ох, боже мой, он теперь до самого Рождества не успокоится.Я вскарабкался на тумбочку послушать, что говорит Руфь.– Я хожу по квартире, ищу следы – может, тут кто-то был. Я умру, если он копался в моих вещах.Такой возбужденной и визгливой я ее ни разу не слышал. Но так ли уж она расстроена?– Прости меня, Айра, я никак остановиться не могу. Я так нервничаю. Тебе, наверное, спать надо?«Для нас всех так было бы лучше», – подумал я, оглядывая тумбочку. Я искал что-нибудь тяжелое, чтобы свалить ему на голову.– Не глупи, – сказал Айра. – Что ты будешь делать?– Я хочу остаться здесь, но точно не смогу заснуть.– А валиум у тебя есть?– Я не хочу снотворного. А вдруг кто войдет, какой-нибудь психопат или насильник? Ой, я не знаю, Айра, я совсем расстроилась.Айра нашарил на тумбочке очки и посмотрел на часы.– Тебе есть где сегодня переночевать? А утром поменяешь замок.– Да толком негде. Я никому не могу позвонить, поздно уже. Прости, что тебя тревожу в такое время. Я ни за что бы не стала, просто очень испугалась. От каждого шороха подскакиваю.Бисмарк влез ко мне на тумбочку. Айра оперся на локоть.– Диктуй адрес, я сейчас приеду.Руфь замялась, потом сказала:– Очень мило с твоей стороны, но я больше не могу здесь оставаться. Мне нужно выйти.– Но куда?– Не знаю… просто выйти…В ту же секунду она получила приглашение. Бисмарк поник головой. Он не злорадствовал – ему суждено было страдать вместе с остальными.Руфь, должно быть, звонила прямо из подъезда, уже в пальто и с сумкой, потому что явилась на удивление быстро. Айра едва успел еще раз почистить зубы, когда раздался звонок. Она вошла, уронила сумку на пол с видом несчастным и беспомощным. И если при этом внутри звякнули не ключи, значит, она таскала с собой коллекцию металлолома. Глаза ее наполнились слезами, она склонила голову Айре на грудь, обхватила его руками. Массивные груди прижались к его желудку. Его ноздрей достигло облако духов.Три недели спустя она переехала к нам.– Надеюсь, теперь ты доволен, – сказала Джулия Чайлд Бисмарку. Террор Прошло две недели. Как-то мы с Бисмарком весь день провели на разведке в книжном шкафу. Хотя в нашем рационе еще не произошло радикальных перемен, мы предполагали, что однажды наступит день, когда придется обходиться запасами библиотечного клея. Но открытие нас потрясло: все пастбища жестоко сожраны расплодившейся колонией. Целая библиотека фактически обесценилась – множество старых Айриных томов Руфь заменила новенькими, с несъедобным синтетическим клеем космической эры.– Давай в другой раз, – предложил я. Когда мы спускались с полки, из корешка «По ту сторону принципа удовольствия» выполз Рейд, его тергиты и стерниты проскрежетали по ломкому капталу.– Танатос! – провозгласил он.Когда Руфь переехала к нам, Рейд вернулся на полку, отчаянно пытаясь понять человеческое племя. И хотя библейская ноша изматывала меня, Рейда угнетало бремя знания еще более ужасного.Мы с Бисмарком досадливо переглянулись: мы были не в настроении для замысловатых оправданий человеческого поведения.Рейд спрыгнул на полку и преградил нам путь.– Тяга к смерти. Правда! От этого у меня в детстве была такая изжога.– Тяга к смерти – стоять на полке при свете дня, – сказал я.Глаза Рейда сверкали.– Эта женщина, эта самка, вы ее видели? Находчивая, умная, превосходный манипулятор. А ее гигантские железы вы видели? Хо-хо! Будь я на пару лет моложе…– Тебе всего шесть месяцев, – перебил его Бисмарк.Рейд продолжал:– И что она знает о самце, которого избрала? Что его последняя пассия вела себя как «черная вдова». Что во время кризиса он слабеет и становится легкой добычей для болезней. Если их гены перемешаются, ее род обречен на гибель. Зачем она это делает? Фрейд обнаружил у индивидуума тягу к смерти. Я думаю, это распространяется на вид целиком.Бисмарк кивнул.– Я всегда так и думал. Психиатры, неонатологи, трансплантологи, социальные работники, демократы – все они ценятся за то, что помогают размножаться особям, сводящим к нулю шансы на выживание целого вида.– Получается, лишь некомпетентность этих профессионалов и сохраняет вид, – сказал я.– Так и есть, – ответил Рейд, по корешку Малиновского спускаясь на нижнюю полку. – Танатос некомпетентен или его вообще нет…Этот разговор крутился у меня в голове, когда я вернулся на кухню. Я осторожно подглядывал за Руфью. Она вошла, сняла жакет. Строгая юбка обтягивала ее толстые и крепкие ноги, ее широкие бедра, идеальные для хранения оотеки. Слой жира по всему телу, даже на коленях и шее, дает ей шанс выжить во время непродолжительного голода и холода. И несмотря на все это, она считалась непривлекательной самкой.Дверцы шкафчиков взвыли – Руфь начала готовить ужин.– Айра, кухня уже никуда не годится. Шкафчики не закрываются. Стол растрескался. Почему ты ее не отремонтируешь?– Владелец квартиры задерет цену больше, чем стоит работа, – ответил Айра.– Тогда мы сами все сделаем, я всегда мечтала обставить кухню.– Ну, не знаю…– С такими дверцами тут заведутся жучки.– Я знаю, как держать их под контролем, – заявил Айра.Изнутри сотни трапезничающих граждан ответили ему уханьем и свистом.Через несколько дней Айра с кошмарным треском отодрал обои в углу.– Тут всегда все было старое, сколько я помню. На полу даже рисунок не различить. Видишь там маленьких лошадок?– Что ты делаешь? – спросила Руфь.– Это линолеум. Его больше не выпускают. Кое-какую утварь я у мамы забрал, она купила себе новую на тридцатую годовщину. Даже тогда это были древности.Он помолчал. Мне не понравилась его улыбка.– Я уже договорился. Мы здесь все переделаем. Добро пожаловать домой.Она захлопала в ладоши.– Правда? – Они поцеловались.Чуть позже в шкафчике Бисмарк сказал:– Это смерть. Быстро она – и мощно. Я и не думал.– Конец прекрасной эпохи, – с тоской прошептала Либресса.– Разговорчики! – рявкнул Клаузевиц. – Мы предугадаем их следующий ход. Создадим новые рубежи, удержим позиции!– Мы захватили эти шкафчики, захватим и новые, – сказал Сопля.– Это Руфь его заставила, – сказал я. – Нужно от нее избавиться.– Нет-нет, – возразил Рейд. – Это Цыганка. Загадила все кругом, а Руфь очищает от нее территорию. Ритуальное убийство. На этом она остановится.– Раз уж начала, какая разница, остановится ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29