Здесь он привлечет к нам внимание. Если еще не привлек, – проворчал Бисмарк.Он прав. Если Лоуренс провальсирует из-под скатерти, Айра глянет на пол – и нам всем крышка. Зачем я это сделал? Леденящий страх шептал мне голосом Матфея: «Душа не больше ли пищи?» Оба идут на фиг – и Матфей, и Лоуренс.– А когда они выходят – это как в кино? Начальник тюрьмы говорит: «Парни, на этот раз мы вас отпускаем. Но, если увидим поблизости ваши карамельные жопы, вам туго придется». Потом он вручает им билет на автобус и пачку «Кэмела». Кореша машут сквозь решетки и ржут: «Через месяц увидимся, Джеймс. Вазелин не забудь». – Оливер постукивал по полу громадным ботинком.– Олли, мы за столом, – напомнила ему жена.– Пошли, турки ждут Белого Бога, – сказал я. Лоуренс приосанился. Дальше просто: я подвел его прямо под ботинок, и Оливер раздавил Лоуренса, даже не заметив. Бравый солдат Лоуренс ушел от ответа, прилипнув к подошве Оливера.Я уже не раскаивался. Никто не осудил меня за эту экзекуцию, никто не дал себе труда оторваться от еды.– Где ты об этом прочел? Ну то есть – по какому каналу видел? – спросил Айра, закашлявшись. Кашель не дал ему договорить, и кто-то хлопнул его по спине.Он хрипел, но еще дышал. Так просто Айра ни за что не умрет.– Все нормально? – спросила Руфь. Какая дурацкая физиология. Если дышишь спиной, пища может заблокировать дыхательные пути, только если нарочно ее туда запихнуть.Я вернулся к Американской Женщине. Сопля продвигался ко мне – он уже глодал ее поперек.– Не торопитесь, – сказал я. – Черт возьми, это мой панцирь.– Не торопитесь, – сказала Руфь. – Станет плохо, и не захотите десерта. Если что-нибудь осталось.Десерт!Не дожидаясь отвлекающего маневра или прикрытия, я помчался в кухню. Мне уже следовало быть на боевой позиции. Теперь у меня проблемы. Руфь принесла первую порцию грязных тарелок и осталась, пока Элизабет тащила остальные. Я взобрался на обратную сторону стола, полка с банками – в нескольких футах, но дальше идти не мог. Посуду Руфь просто положила в воду – вымоет позднее. Значит, надолго не отвернется и я не успею сделать свой ход.Она поставила сумку с продуктами на стол, вынула коробку с пирожными, рядом поставила тарелку – все, как я и ожидал. Я вдохнул жирную сладость – Руфь выкладывала пирожные из коробки; услышал чмоканье – Руфь облизала пальцы. О, только бы мне вписаться в ее приготовления! Я клял себя. Если пирожные покинут стол без приготовленного украшения, вся моя работа насмарку.Треск вощеной бумаги. Пирожные уже на тарелке. Может, мне достанется немного сахарной пудры до того, как сограждане узнают дурную весть.В дверь затрезвонили. Уже Руфус? Неважно. Едва Руфь подошла к двери, я рысью пересек стол, взбежал по стене и прыгнул на контейнер с сахаром.– Ёпть, что тут творится?Я толкнул косточку вниз. Она покатилась по краю банки, скользнула с полки и свалилась в тарелку.– Ты сегодня рано, – сказала Руфь.– Не, я вовремя, – ответил Руфус. – Я бизнесмен.Косточка упала в толстую глазурь на боку верхнего пирожного. Не очень хорошо: в последний момент Руфь ее выудит.– Ты прав, – согласилась она. – Я забыла, это мы задержались… нас задержали. Входи. Я уже десерт подаю.Услышав синкопы ее тяжелой поступи и грохот набоек Руфуса, я прыгнул. Я приземлился на пирожное возле косточки, ноги погрузились в крем до первого сочленения. Глазурь – словно липучка для мух. Сурово.Шаги торопливо шаркали в кухню. Я распластался на пирожном. Мне повезло – сейчас она решила взять кофейник. До ее возвращения у меня примерно тридцать секунд. Подлинный ужас порождает супергормональную мощь – ту самую, что позволяет пожилым леди отрывать от земли автомобили, под которыми застряли сыновья. Навалившись на косточку, я высвободил одну ногу. Косточка проскочила между пирожными и с тихим «пыц» упала на тарелку. Подтянувшись на грецком орехе, я высвободил ноги, чуть не оставив заднюю левую в глазури. А потом из последних сил прыгнул – дальше, чем любой Блаттелла Германика за триста пятьдесят миллионов лет: из середины тарелки на край стола. Подвиг, о котором я ни словом не обмолвился под плинтусом, потому что знал: мне все равно не поверят. Теперь меня не остановит даже облепившая ноги глазурь. Я промчался по столу и нырнул под тостер как раз в тот момент, когда вернулась Руфь.На этот раз она взяла кофейные чашки. У меня колотилось сердце; если б я знал. Когда она отнесла тарелку в гостиную, я уже сидел с остальными под кофейным столиком, куда все перебрались.– Итак, Руфус, старина, как поживаешь? – спросил Оливер.– Лучше всех, Оливерчик.– Мы тебя который уж день не видим, – сказала Элизабет.– И каждый такой день – черный, – прибавил Оливер.– Я был занят – торговля, то-сё. Оливер снова застучал подошвой.– Руфус, ты порадуешься: Айра сегодня исправил серьезное упущение в конституционном праве.– Налоговый инспектор деньги вернул? Небось должен вам баксов пять-десять?– Нет, нет, это про негра. Ему кое-кто отказался права зачитать, когда негр задавил двадцать человек.Айра качал головой туда-сюда, будто тщетно пытался вмешаться.Голос Руфуса понизился до шепота:– Банда Миранды какая-то. Черножопые – как дети малые, любят, чтоб им читали. Забыл – опа! И ты прах под ногами.– Ух ты! – сказала Элизабет. – Образованные, наверное.Оливер опустил голову.– Если ты тупой и попался, один хрен – зачитали права, не зачитали права, – сказал Руфус. – Фигня. Так только в телевизоре бывает.Оливер посмотрел на Айру.– Вот! Защита телевизора. Не хуже защиты «Твинки» в Сан-Франциско. Руфус, любишь «Твинки»?Руфус по-ящеричьи высунул язык.– Я только белое сжираю.Айра поспешно передал ему поднос.– Попробуй пирожные.– Я такой длинный язык первый раз вижу, – прокомментировала Руфь. – А до носа можешь достать?– До твоего – могу, – ответил Руфус.– Ты что делаешь? – спросил Оливер у жены. Ее маленький язычок выгнулся над верхней губой.– Видишь, что ты натворил? – упрекнул Оливера Айра.– Я могу, – сказала Руфь Айре, мазнув кончиком языка по своему шнобелю. – А ты?Всем своим видом выражая презрение, Айра цапнул пирожное и открыл рот. Арбузная косточка, прилипшая к низу, упала в тарелку, сказав «пэмц». Разговор смолк.Несколько секунд все безмолвствовали. В конце концов хозяин спросил:– А это откуда?Элизабет наблюдала за мужем.– Очень плодотворный десерт.Я посигналил стоявшему у двери Колгейту, тот передал сигнал Бисмарку в кухню. Войскам пора лезть на стены.Я сделал все, чтобы разжечь Оливеров расизм, который унизит хозяина, разъярит Элизабет и укрепит их союз. Оливер не подкачал:– Ты просто дьявол, Айра. Ты стянул останки подозреваемых из бесплатной юридической консультации.– Заткнись, – сказал Айра, затем обратился к Элизабет: – Это он косточку подложил?– Я не говорю, что ты не имеешь права хранить свои скелеты в пирожных. Но ты хотя бы декларировал их в налоговой службе. – Оливер фыркнул. – Руфус, ты бизнесмен. Как по-твоему, арбузные семечки – законное платежное средство?Айра выглядел как потерпевший кораблекрушение. Оливер забавлялся. Тревожные глаза Элизабет метались по лицам. Руфь оставалась безмятежной. Руфус барабанил пальцами по столу. Косточка лежала посреди белой тарелки – черная дыра, чья поразительная культурная гравитация притягивала человечков на орбите. Я это все-таки сделал – столкнул их всех, лишив малейшего шанса говорить о высоких материях. Я содрал с них покров цивилизации, оставив наедине с голой человеческой сущностью.Наконец Руфус прервал молчание:– Давайте займемся делом. Я не собираюсь тут всю ночь сидеть.Айра вскочил:– Идем в кухню.Я снова махнул Колгейту, и Бисмарк передал сигнал на закрытый плавкий предохранитель. Наш отряд, обмотав лапы кусками засохшего клея, сунул медные провода в розетку. Бах! Квартира погрузилась в темноту.– Что, черт возьми, происходит? – прошипел Айра.Оливер засмеялся:– Это банда Миранды. Хотят сказочку на ночь.– Через дорогу свет горит, – сказала Руфь. – Проводка старая. Не волнуйтесь.Руфус ударился об угол стола и рухнул в кресло, матерясь и потирая ушибленную ногу. Айра нашарил дорогу к выключателю и пощелкал.– Это не он, – сказала Руфь. – В коридоре и в кухне тоже темно.– Наверное, предохранитель сгорел, – сообразил Айра.– А еще говорят, что евреи ничего не смыслят в электричестве, – хихикнул Оливер.– Может, ты ему поможешь? – спросила Элизабет.– Я не из тех гостей, что путаются под ногами, – ответил Оливер.В кухню Айра пробирался, точно крот. Он ходил здесь тысячи раз, но без зрения, единственного адекватного сенсора хомо сапиенс, оказался беспомощен. Я легко за ним успевал.– Отличная работа! – крикнул я Бисмарку. Айра нашарил ящик с железками. Чувствуя сопротивление, дернул сильнее. Звонко посыпалось стекло. Фонарь выпотрошен.Айра вытащил его и попытался зажечь.– Черт побери, Руфь! Выключай фонарь, когда в ящик кладешь! – Он бросил фонарь обратно.– Что? – Она загрохотала столом и села на место.Айра ощупью доковылял вдоль стены назад.– Выключай электроприборы. Фонарь. Неважно. Оливер, ты фонарь не захватил с работы?Оливер похлопал себя по карманам.– Кажется, дома оставил.– Черт, как не вовремя. – Руфус поднялся. Он споткнулся об ноги Элизабет, но все равно стал пробираться к выходу.– Подожди, Руфус, я сейчас все починю, – сказал Айра.– Здесь так уютно без света, – заметил Оливер.– На следующей неделе, – ответил Руфус. Дверь за ним захлопнулась.Наступил критический момент, и Элизабет справилась великолепно:– Идем, Айра. У нас есть фонарь.Когда мы добрались до ее квартиры, она включила на кухне свет. Два наших отряда стояли наготове. С местным населением мы договорились.– Тут совершенно точно должен быть, – сказал Элизабет.– Мне ужасно жаль, что так получилось. Бардак. Иногда я понятия не имею, о чем она думает.– Тебе повезло. Я всегда знаю, о чем он думает.Элизабет копалась в ящике, в такой же мешанине, как у Айры. Ее аромат сгущался в духоте, и скоро его лысина порозовела.Секунду он понаблюдал, потом тоже зарылся в ящик. Когда их плечи соприкоснулись, он вздрогнул. Похотливый, импульсивный Айра!– Оп-ля! – воскликнула она и достала гнутый фонарь цвета хаки. Похоже, списанное военное имущество. Батареи протекли, переключатель заржавел. Она кинула его обратно и закрыла ящик.Клаузевиц отчаянно жестикулировал под розеткой у стола. Я сигналил ему, чтобы подождал минуту. То была кульминация многомесячной работы. Нельзя торопить события. Животным в моих людях, как дрожжам в тесте, нужно время, чтобы подняться.Да что я говорю? Животные в этих актерах? Большой еврейский мозг моего исполнителя главной мужской роли куда больше искушен в подавлении маленького еврейского пениса.Я дал сигнал.Клаузевиц с компанией воткнули в розетку вторую пару медных проводов. В кухне вырубился свет.– Наверное, во всем доме авария, – сказал Айра.– Не знаю, Айра. Часы в стереосистеме работают, видишь – в гостиной?Они стояли бок о бок в дверях кухни, глядя на мерцающие огоньки уходящего времени. В темноте, наедине с красивой блондинкой, обо всем позабыв, кроме ее руки на своем плече и ее духов, что дразнят ноздри, – что еще нужно Айре? А Элизабет – в темноте, наедине с мужчиной, куда больше похожим на человека, чем огромный склизкий пудинг, с мужчиной, что годами демонстрировал ей чуткость и великодушие. О чем они думали? А некрасивая, тучная Руфь – якобы причина умножающихся Айриных бедствий – страдала ли она от присутствия элегантной благоухающей блондинки? Страдал ли толстый, грубый, противный Оливер рядом с галантным, сухопарым защитником неимущих? Я свел их вместе, я отравил им семейную жизнь – готовы ли они наконец отдаться естественному ходу событий?– А где свет?Вопрос поразил меня, как удар молотком. Но прекрасная Элизабет ответила:– Подожди, Айра, у меня еще глаза к темноте не привыкли.Она предлагает себя, недоумок! Посмотри на нее, Айра, – блондинка! У тебя же никогда блондинок не было. Поцелуй ее! Потом загладишь свои дефекты дорогими подарками.– Возьми меня за руку, – сказал он. – Ну, так где здесь выключатель?Давай, иди, поверни его. Пускай твои потные заячьи лапки шарахнет током.Айра и Элизабет, спотыкаясь, брели по коридору, пихаясь, точно бойцы в карате, и извиняясь, точно библиотекари. Не презирай Оливер и Руфь друг друга до такой степени, давно бы уже совокуплялись за стенкой.– Направо, – сказала Элизабет.Но Айра по привычке повернул налево, и ее острый каблук впился ему в ступню. Он завопил и отдернул ногу. Падая, она вскрикнула и ухватила его за пиджак. Пиджак с тихим треском разошелся точно посередине. Запутавшись и потеряв равновесие, Айра повалился на Элизабет.Я не переоценивал себя настолько, чтобы вообразить, будто смогу свести их так скоро; я вообще почти бросил надеяться. В голове у меня заплясали картинки: узкая юбка Элизабет летит прочь, стремительно, нет, отчаянно; трусики сняты, нет, сорваны; «молнии» расстегнуты; бешеная, сумасшедшая случка с клятвами в вечной верности.Даже если они впоследствии объяснят случившееся помутнением рассудка, их промежности никогда уже не станут прежними. Как известно любому примитивному арабу, из волос женщины проистекает магическая сила. Мерцающая грива Элизабет вытянет тайные Айрины сокровища из шкафчика. А среди ночи мы стремительно заполним отверстия в штукатурке, и наступит эра спокойствия и изобилия, которую обслужат Айра и та, что мила его сердцу. Я хотел, чтобы вся колония и даже мои хулители были здесь и видели рождение новой эры.Затянувшееся молчание нервировало; меня бы ободрила парочка поскуливаний.– Невероятно! – страстно вскричал Айра.Что еще? Преждевременная эякуляция? Импотенция? Бывает. Держи руку на пульсе, мужик. Расслабься. Дыши глубже, вдыхай ее запах. Никак? Уткнись лицом ей в попу. Это даст тебе немного времени.Но Элизабет удивила меня еще сильнее, спросив:– Что такое?– Я, кажется, порвал брюки. О, господи, я чувствую. Совершенно новенькие брюки.Она встала и включила свет. Айра сидел, согнув ноги, и щупал стреловидную прореху на колене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29