Но и через полчаса изматывающей работы фонарь не сдвинулся ни на микрон. Мы уже собрались бросить это дело.Почти без всякой надежды Барбаросса приподнял конец палочки для коктейля, увенчанной эмблемой Ассоциации поддержки цветных. В ящике загромыхало. Мы с Бисмарком спрятались по углам, кнопки и батарейки покатились следом за нами. Когда все стихло, я поднял голову. Фонарь сдвинулся.– Я вижу огни Парижа! – сообщил Бисмарк с отвертки.В коридоре мы встретили Гоша и Увечье Вибрамсов – они волокли гигантский кусок резинового клея. Мы все направились в стенной шкаф.Четвертая нимфа лежала на полу между галошами. Рядом валялась проволочка.– Мы договаривались – шесть, – напомнил я.– Расслабься, – ответила она. – Где еда? Мы прошли по проводу в пылесос. Уставшие нимфы спали возле трех больших кусков проволоки. Я даже на такое количество не рассчитывал.Мы сложили проволочки парами и склеили. Одну пару Барбаросса отнес в кухню. Другую Вибрамсы оттащили в кухню Вэйнскоттов.Оставался последний штрих. Я принес в Айрину гостиную нитку от шарфа Элизабет. Положил ее в черную пепельницу – Айра держал ее в идеальной чистоте, чтобы у гостей не возникало мысли закурить. На черной поверхности желтая шерсть смотрелась великолепно.Теперь поторопись домой, Айра. Мы ждем. Последние капли Дверь открылась, и вошел мой герой. Пересек прихожую бодрым шагом, жизнерадостно и фальшиво насвистывая. Усевшись в любимое кресло в гостиной, развернул газету на кофейном столике и просмотрел заголовки. Обычно Айра с ножницами наготове напряженно выискивал жуткие городские истории, что станут зернами в его моральной мельнице. Но сегодня он, казалось, и не читал вовсе.Когда пришла Руфь, он вскочил и встретил ее поцелуем прямо на пороге.– Принцесса! – вскричал он, кланяясь, словно придворный восемнадцатого века. Все-таки шевалье не носят бурые пиджаки с двумя разрезами.– Айра? – С тремя полными сумками Руфь протиснулась мимо него в кухню, затем недоверчиво обернулась. – Удачный день?– Да как сказать! – пропел он. – А у тебя? Формальность. Ему хотелось поговорить.– Не слишком, – ответила она, относя пальто в стенной шкаф.Айра следовал за ней по пятам, как хорошо выдрессированный щенок.– Тогда начнем с хорошего. – Он взял ее за руку и повел на диван в гостиной. Я поплелся за ними, прячась в длинных тенях послеполуденного солнца. Айра подпрыгивал, словно у него недержание.– Джеймс Джексон получил разрешение на повторное слушание.– Джеймс Джексон, Джеймс Джексон… О, это не он прокрутил свою сожительницу через мясорубку и пытался продать ее в «Макдоналдс»?– В «Бургер-Кинг». «Особые заказы нас не расстроят». Нет, тот был Джеймс Джонсон, теперь Абдулла-Азиз Джонсон. Он до сих пор в окружной, его апелляцию рассматривают.– Джеймс Джексон. Дай подумать. Он насыпал «ангельской пыли» себе в пиво и разъезжал на машине с бешеной скоростью в этом… дай вспомнить… «Плимуте»? Прямо по тротуару в час пик.Айра лучезарно улыбнулся.– Именно. Ты ни за что не поверишь. Я только сегодня утром узнал, что ему при аресте не зачитали права.Руфь поднялась.– Великолепно, дорогой. Мне пора ужин готовить. У нас в семь гости.Мы с Айрой пошли за ней в кухню. Он продолжал:– Полицейский, который его арестовал, заявил, что зачитывать права – пустая трата времени, потому что нарушитель был под кайфом.– Ну, возможно, он был прав. – Она выкладывала покупки из сумки. Айра стянул пирожное, и Руфь прихлопнула ему пальцы крышкой.–Да ладно, Руфь. Как ты можешь такое говорить? Не дело полицейских решать, зачитывать арестованному его права или нет.Он потянулся за следующим пирожным. Сегодня он слишком игрив. Неудачный момент.Руфь схватила коробку и убрала ее обратно в сумку.– И ты будешь добиваться, чтоб его отпустили?– Он убил четверых, так что судья будет настаивать на психологической реабилитации. Может, групповая терапия. Для транспортных убийц проводят сеансы на автостоянке, чтобы сразу дошло, где они ошиблись. Но парень три месяца просидел в переполненной тюрьме. Жестоко и весьма необычно.– Ну что ж, будем надеяться, Джеймс Джонсон получит по справедливости, – весело сказала она.– Джеймс Джексон.– И он тоже.Айра ушел переобуться, затем вернулся мыть овощи. К моему удивлению, Руфь принялась разделывать птицу. Значит, запекать все-таки не будет.Айра быстро закончил.– Что дальше?– Салат. А потом нужно вымыть шампиньоны, каждый по отдельности. В прошлый раз в них был песок.Он сделал, как она сказала.– Готово. Как ты приготовишь цыпленка?– Потушу. Думаю, неплохо для разнообразия. Только сначала куски обжарю.Айра на цыпочках потянулся за сковородкой.– Сподручнее взять титановую… Сняв ее с доски, он увидел тело.– Господи Иисусе! – завопил он.Сковородка с ужасающим грохотом поскакала по металлической плите и застряла между конфорками.Мы с Руфью вздрогнули. У меня хрустнул сустав на левой задней ноге, а она порезала ножом большой палец.– Что? – закричала она. – Что случилось? Что с тобой?– Смотри! – зашипел Айра, тыча в сковородку.– О боже мой. – Зажав ладонью кровоточащий палец, Руфь шагнула к плите. Неловко ухватив сковороду за ручку, она вытряхнула труп в раковину и смыла. Затем ополоснула сковородку и снова поставила на плиту. Кровь из пальца капала на пол.– Ну вот и все.– Нет, не все. Ты не смыла бубонную чуму, тиф, дизентерию и остальные омерзительные штуки, которые эти твари переносят.– Неужели?– Я отремонтировал эту кухню для тебя, Руфь, и нужно хоть чуточку стараться и держать ее в чистоте.– Может, хватит уже? Ты отремонтировал кухню, потому что раньше это была не кухня, а обезьянья клетка. При мне тут ни единого пятнышка. Я понятия не имею, как этот несчастный таракашка попал в чистую сковородку, но я не виновата. Я не смотритель зоопарка.Кровь продолжала капать.– Знаешь, что? Отдай мою порцию тараканам. Я что-то потерял аппетит. – И Айра вышел из кухни, стараясь топать погромче, но карбонизированные подметки и двойные ортопедические стельки заглушали шаги.И все, Айра? Тебе ведь грозит ужасная, отвратительная смерть. Не верь сомнительным оправданиям. Руфь превращает твою кухню в рассадник смертельно опасных микробов. Не уходи, пусть она не думает, что ты спустишь ей с рук.Сегодня его не прельщали ссоры. Это чертово постановление совершенно опьянило его эндорфинами.Зато мои усилия добили Руфь. Неделей или двумя раньше она бы пошла за Айрой, может, смягчила бы его поцелуями, и вскоре вечер потек бы дальше, будто ничего не случилось. Но сегодня она сняла фартук, развернула газету на кухонном столе и попыталась углубиться в чтение. Айра наконец вернулся и напомнил о неминуемых гостях, но Руфь только пожала плечами. Лишь когда кастрюли под Айриным руководством начали испускать странные, подозрительные ароматы, Руфь снова встала у кухонного руля.Когда позвонили в дверь, ужину до готовности было еще далеко.– Помочь? – спросила Элизабет.– О, не стоит, все под контролем. Располагайтесь в комнате. Я сейчас принесу что-нибудь перекусить. – Голос Руфи ничего не выдал.Оливер приблизился к камину и потянулся к шахматной доске.– Не трогай, – сказала Элизабет.Он пожал плечами и повалился в кресло. Ну и отлично, ему еще выпадет шанс сделать что-нибудь похуже.– Айра, ты здесь? – крикнул он в кухню.– Мм-гм. – Айра жевал.– На подхвате? Ах, как бьется сердце. Что, профсоюз симулянтов дал липовый выходной?Руфь появилась в дверях – палец забинтован, в руке деревянная ложка. Она поманила Айру из кухни.– Может, расскажешь Оливеру и Элизабет, как великолепно прошел день?– Еще один ниггер-убийца свалил на свободу, а? – спросил Оливер.– Пожалуйста, не говори так. – Элизабет дернула его за рукав.– Прости, дорогая, – сказал он, а затем, громче: – Я хотел сказать, еще один ниггер-убийца отправился на свободу, а?– На доследование, – ответил Айра.– Я в тебя верил, – торжественно заявил Оливер.– Можно сказать, – ответил Айра, – черный день наступит для Америки, когда невинный не выйдет на свободу.Вошла Руфь с подносом сыра и крекеров. «Шевре» – прекрасный выбор! Намазать этот сыр, взять и прожевать крекер и притом не усеять ковер крошками – невозможно. Оливер забурился в сыр, не успела Руфь поставить поднос.– Веди себя прилично, – напомнила ему жена.Моя жатва начнется позднее; до субботней уборки еще примерно двенадцать часов. Мои сегодняшние планы гораздо честолюбивее.Оливер лизнул нож. Элизабет шлепнула его по руке.– Мило, – сказал Айра.– Айра, – провозгласил Оливер, – спорим? Не пройдет и двух месяцев после освобождения, – я знаю, ты этого добьешься, – как парень вернется. Что бы он ни сделал и кем бы ни был. – Элизабет незаметно вонзила ногти в трясущийся жир у него на руке. – Я хочу сказать, независимо от его цвета кожи, вероисповедания, пола или предыдущих судимостей. Он вернется.Обычно Айра воспринимал подобные провокации с улыбкой. Но не сегодня.– Что мы все обо мне да обо мне? Расскажи нам лучше, что нового в мире договоров и организованной преступности.– А что такого со строительством? – удивился Оливер. – Тебя, должно быть, смущает мысль, что люди готовы месяц работать до получения зарплаты?– Нет. Меня смущает мысль, что люди заканчивают жизнь на дне реки в бетонированных кроссовках.Оливер помолчал.– Такое случается. Я не работаю на этом уровне и не знаю наверняка. Если кто-нибудь время от времени мрет, и от этого большой проект идет гладко – ну, что поделаешь? По крайней мере, от моих денег есть польза. Но я плачу налоги, а они идут тебе, и ты тратишь их на освобождение наркомана, который живет на пособие, мочит кого-нибудь ради очередной дозы, а затем идет под суд и садится в тюрьму – за мои деньги. И вот это меня достало.Руфь повернулась к нему:– Ничего чудовищнее я в жизни не слышала. Оливер пожал плечами:– Не будь наивной. Так происходит в реальном мире, где люди зарабатывают на жизнь.– Прошу тебя, Оливер. Я глава финансового отдела…Элизабет перебила пугающе жизнерадостно:– Руфь, эта шерсть похожа на тот шарф, что ты мне подарила. Ты купила себе такой же?Это она обнаружила мою нитку в пепельнице. Руфь взяла у нее нитку.– Такая же, и впрямь. Но я покупала один.– Полно, Элизабет. Мы же все понимаем, что подобный шарф Руфи не пойдет, – сказал Оливер.На лице Элизабет нарисовалось энергичное предупреждение.– Ой, ну не знаю, – ответила Руфь. – Если бы подарки посыпались на меня с неба, я бы не возражала.Давай, Олли. Скажи ей, что ты о ней думаешь. Скажи, что она дешевая жидовка и купила подружке корейскую синтетику, а взамен ждет тайского шелка. Скажи ей: большое спасибо, но твоя стильно тоненькая женушка не носит грязь на нежной шее и не завязывает обноски под одиноким точеным подбородком.Оливер покосился на жену и вздохнул:– А что, «Танкерей» еще остался? Элизабет не двинулась, и он заковылял на кухню. Мой первый просчет: я не подумал, что Оливер возжаждет бесплатного первосортного джина.Они переместились в столовую, и Руфь забегала с посудой. Я все ждал, когда же кто-нибудь побледнеет и вскочит при виде трупа Блаттеллы в соусе с тушеным мясом – Вознесение в квартире 3Б.Ничего. Стол – воплощение земной несправедливости. Вырожденцы обжираются, а мы, соль земли, голодаем. Я сходил в спальню за Американской Женщиной и отволок ее по коридору к порогу столовой.Бульк, чавк.– Просто прекрасно, Руфь. Хм-м.– Да-а, действительно. Дзинъ.– О, ч-черт.– Быстрее, подними стакан. Соли на пятно. Засыпь его полностью. Еще.– Да не вина еще, алкаш. Соли!Это был мой шанс. Я потащил Американскую Женщину через порог и под стол. Кружевная скатерть спускалась до пола – вычурная обстановочка борделя. Стол раздвинули, и ноги элегантно распределились по периметру нашей безопасности.Я крикнул в сторону плинтуса, откуда немедленно выглянула голова Бисмарка.– Я буду жертвенным бараном? – спросил он.Диалог наверху продолжался.– Фамильные ценности собирают грязь. Они затем и нужны.– Они совсем не за этим нужны.– Более безопасного ужина у тебя в жизни не случится, – ответил я.Бисмарк промчался по полу и влетел прямо в панцирь бирюка. И отскочил – рефлексы Блаттеллы.– Бисмарк, познакомься. Это Американская Женщина. – Бисмарк содрогнулся.В отверстие выглянул Суфур. И тут же был катапультирован Барбароссой, который лез следом. Граждане безостановочно прибывали. Пришли все, кого я звал, даже личинки из пылесоса. Американская Женщина не могла уделить внимание сразу всем, так что Барбаросса, ворча и кряхтя, разломил ее пополам вдоль трещины от Айриного пальца. Теперь у нас было два стола, два пира: мы с друзьями ели за одним; сиротки Фэйри, Ксидент, Ноготь, Вошь-энд-Гой, Макдоналдс, Аквафреш и остальные добровольцы расположились за другим. Книжные калеки тоже явились.Мы ели жадно, как Оливер. Будто враги по глупости объявили временное прекращение огня, дав нам шанс отдохнуть и перевооружиться посреди накала финальной битвы.– Очень вкусно, – сказал Бисмарк. – За тебя, Псалтирь.– Очень вкусно, Руфь, – сказала Элизабет.– Постой, я не понял, – сказал Оливер. – Эти два твоих клиента уже породили пять трупов.Я уже поздравлял себя с тем, что длительное половое воздержание окончательно лишило его такта, и тут заметил нечто ужасное: по полу медленно полз Т. Э. Лоуренс, бледный, почти желтый. Его прекрасно видно из-за стола и из-под стола. Каждые несколько шагов он приседал, оставляя зеленые бутоны блевотины.Я закричал, чтобы он немедленно шел под скатерть. Он остановился и высокопарно изрек:– Я любил тебя, и взял в руки волны людские, и звездами волю свою начертал в небесах.И его опять вырвало. Барбаросса не выдержал:– Этот гомик пытался совратить нимфу. Отвратительно. Я его окунул в борную кислоту. Имейте в виду, я не жалею.– Оставь его, – сказал мне Бисмарк. – Они убьют вас обоих.Но я пошел напрямик, и священные заповеди Блаттеллы вопили об осквернении в моем мозгу. Я схватил Лоуренса за усы и потащил под стол.– Простите, – сказал я, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Я не мог просто оставить его там.– Ты мог и должен был его оставить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29