.. «Нужно придумать предлог и снова поговорить с ней», — решил тогда Славин, прощаясь с хозяевами. Обо всем этом Владимир вспомнил, как только добрался до сеновала Лешика. Его внимание вновь переключилось на старика и Ядю, чье поведение, как он заметил еще сегодня утром, было совсем необычным. «Печь на ночь топят картошки в мешки насыпали. А что, если Федько в гости ввалится?» От этой мысли он беспокойно заворочался на сене. Через несколько минут поднялся на ноги, подошел к противоположной стороне сарая. Присел. Нащупал руками крышу, потихоньку выдернул несколько клоков соломы проделал небольшое отверстие для обзора. Показалось чуть освещенное окно в доме хозяина. Устроившись поудобнее, Владимир взглянул на часы. «Интересно, чем они сейчас занимаются? Должно быть, невестка блины печет, а старик табак крошит».
А в этот момент Лешик и Ядя укладывали в небольшую кадку сало, ровной стопкой сложили на лавке выстиранное белье. Потом старик поднял двадцатилитровую бутыль с самогоном, поставил возле дверей и ворчливо сказал Яде:
— Ты бы окно завесила, а то со двора как на ладони...
— Чего бояться?
— А этот сборщик? Может тихонько подойти к окну и все увидит.
— Надо это ему как собаке пятая нога. Храпит уже давно.
— Уж больно доверчивая ты... Не так он прост, как тебе кажется. Ядя не отвечая продолжала возиться у печи...
Прошел час. Наступила полночь, а в доме продолжало светиться окно. Славин уже успел заметить, что Лешик бережет керосин. Если, бывало, и зажжет лампу, то фитиль на самый маленький огонек поставит и через короткое время потребует, чтобы все домашние спать ложились. А тут уже за полночь, а свет все еще горит.
Владимир, стараясь не шуметь, спустился с сеновала. Он тихонько открыл дверь, вышел во двор. Не верилось, что уже осень — стояла теплая ночь.
Славин тихонько подошел к освещенному окну. Осторожно заглянул. Ядя стояла спиной к нему, что-то складывала в мешок. Старика не было видно, и Владимир сделал несколько шагов вправо, чтобы посмотреть на другую часть комнаты. Наконец он заметил Лешика. Тот надевал ватник. «Наверное, во двор выходить собирается? Надо спрятаться!» Владимир отошел от окна, перелез через невысокий забор, отгораживающий двор от огорода, притаился за кустом. В сенях скрипнула дверь, вышел Лешик. Постоял с минуту, очевидно ожидая, чтобы глаза привыкли к темноте, затем спустился с крыльца и повернул за угол дома. «Смотри-ка, не к калитке направился, а в огород!» — удивленно подумал Славин и тронулся следом.
Лешик подошел к плетню, облокотился, Славин залег метрах в десяти. Он понимал, что старик может услышать любое движение. А тут, как назло, захотелось чихнуть. Парень, кусая себе руки, тер переносицу. Вскоре по ту сторону плетня послышался негромкий настороженный голос:
— Это ты, батька?
— Я, Степан, я! Давно дожидаюсь.
— Как дела?
— Вроде тихо. Только вот не знаю, как тебя в дом звать. Моравский прислал одного постояльца.
— Какой еще Моравский? Это тот, что старостой был?
— Да, тот самый, бывший староста. Его не посадили. Наверное, не знают, кем он при немцах был. А постоялец этот по хуторам ездит, продукты выменивает для железной дороги. Спит, правда, на сеновале, но, того и гляди, в дом завалится.
— Да, хреновые дела. Тот ли он, за кого себя выдает? А вдруг легавый?
— Кто? Как ты сказал?
— Ну, из НКВД.
— Нет, вроде бы не похож. Прощупывал его...
— К Ядьке не пристает?
— Куда ему, молокососу! От роду годков двадцать, не более. Не думаю, что таких в ихнюю нэкэвэду брать будут. Но, как говорят, береженого бог бережет. Поэтому и боюсь тебя в хату звать.
— Так, говоришь, продукты скупает? Ты знаешь, это хорошо! Пусть собирает...
— Ты, что, Степан? Сдурел? Если в моем доме вы его хоть пальцем тронете, не сносить мне головы. Время-то военное. Начнут копаться, узнают, кто есть ты на самом деле, и тогда пиши пропало. Не забывай, что в округе тебя многие знают.
— Понимаю, батька, не учи. Пусть собирает свое продовольствие. Когда повезет, на дороге встретим.
— Это — другое дело. Когда уедет от меня, можешь поступать как хочешь.
— Что приготовил нам?
— Все, что в прошлый раз просил. Вот только патронов не нашел.
— Плохо. Патроны кончаются, и надо во что бы то ни стало добыть.
— Может, попробовать через пацана?
— Какого еще пацана?
— Да который у меня. Я заглядывал в его вещмешок. Там патроны от карабина. Не меньше сотни лежало.
— А он что — с карабином?
— Сейчас карабин дают любому сторожу.
— Сотня патронов — это маловато.
— Да не об сотне толкую. Если ему сказать, что, мол, есть люди, которые за три-четыре тысячи патронов три больших свиньи отдадут, то он задумается?
— А если спросит, что за люди?
— Скажем — жители отдаленных глухих хуторов. Занимаются охотой. Можно даже пообещать и дичи подбросить. Должен клюнуть.
— А что? Может, ты и прав. Тогда давай сделаем так. Утром, как бы между прочим, скажи ему, что ожидаешь в гости дальнего родственника, который, дескать, проживает на хуторе. Заодно потолкуй, чтоб он встретился со мной и поговорил о закупке харча. А я приеду завтра вечером, прощупаю его.
— А не опасно?
— Чем мы рискуем? Увидим, что заподозрил, — уберем, и концы в воду.
— Нет, нет. Только не в моем доме! — запротестовал старик.
— Не беспокойся. Выберу место. А сейчас иди в дом. Я позову своих.
Старик молча повернулся и в трех метрах прошел мимо Славина. Тот сжался в тугой комок, даже дыхание затаил. Федько пропал в темноте. Славин не рискнул подниматься с земли и идти за стариком — опасно. Кто знает, не появится ли сейчас его сын сзади? Владимир быстро отполз в сторону и замер. Решил выждать, когда вернется Федько, а затем действовать, сообразуясь с обстоятельствами. Тишина и темень стояли вокруг. Славин знал, что его ждет, если напорется на него сынок Лешика или кто-либо из его дружков, и поэтому вытащил из-за пазухи пистолет, тихонько послал патрон в патронник. Прошло несколько минут, тихо скрипнул плетень. По шуму он догадался, что через плетень перелезли несколько человек. Легко заскрипели колеса. Федько кому-то тихо сказал:
— Подводу подгони поближе. Смотри, чтобы лошадь не заржала, дай овса.
Владимир не видел, сколько было бандитов, но по топоту ног и приглушенным голосам определил, что не менее четырех. «Один остался у лошади», — заметил для себя он. Затем выждал, пока они отойдут подальше, и, поднявшись на ноги, осторожно направился следом.
Вот и дом. Владимир проскользнул, замер у двери сарая. Долго стоял, слушал тишину и, лишь убедившись, что во дворе никого нет, вошел в сарай. Окно в доме оказалось закрытым одеялом. Славину ничего не оставалось, как наблюдать через дыру в соломенной крыше.
У Лешика бандиты не задержались. Вскоре появились на крыльце. Когда приоткрылась дверь, узкая полоска света освещала их фигуры. Огородами они направились к плетню, а хозяин, проводив их, вернулся домой.
Славин быстро заделал дыру и завалился спать. Лешик, погасив в комнате свет, долго смотрел из-за занавески во двор, на двери сарая. Видимо, что-то его беспокоило.
К утру резко похолодало. Подул сильный порывистый ветер. Задождило. Низкие облака, словно зацепившись за крыши деревянных хат, закрыли все небо.
Славин умывался во дворе колодезной водой. Из дома вышел Лешик.
— Доброе утро! А я и не заметил вас.
Дед хмуро ответил:
— Какое оно доброе? Смотри, что с погодой творится.
— Что же поделаешь. Осень. Такая погода теперь будет часто.
Лешик хотел что-то сказать, но, заметив, что у ворот остановилась подвода, напряженно начал следить за мужчиной, который открывал калитку. Мужчина был одет в брезентовый плащ с капюшоном. Он поздоровался с хозяином, а увидев Славина, заулыбался:
— Привет, Володя! С трудом нашел тебя. Вот начальство приказало автомобиль на конной тяге передать. Телега на резиновом ходу. В любую погоду ты можешь по деревням газовать.
Славин узнал Бартошика и, подыгрывая ему, ответил:
— Наконец-то! А я уж решил, что обо мне забыли. Без коня здесь далеко не уедешь. Загоняй во двор «автомобиль» да с дороги за стол присядем, как раз дождик переждешь.
— Нет, спасибо. Мне — обратно в дорогу. Хочу засветло до большака дойти, на попутную машину думаю поспеть. Сам знаешь, когда стемнеет, ни один шофер не остановится. Так что, если хочешь, подбрось немного на этом драндулете. Заодно по дороге и поговорим.
Славин понял, что Бартошик не намерен задерживаться.
— Хорошо, только соберусь. — Он заскочил в хату, взял карабин и, проходя мимо Лешика, сказал: — Я скоро. Подброшу километров с пяток и вернусь.
Подвода действительно была легкой на ходу. Автомобильные шины, накачанные воздухом, катились мягко, почти бесшумно. Лошадь без особых усилий тащила повозку по дороге.
Они отъехали молча от деревни, и только тогда Бартошик спросил:
— Как ты здесь?
— Пока все идет нормально. Старик осторожен и хитер, но мне вчера повезло. Удалось встретиться с Федько.
— Как встретиться? — встревожился Бартошик.
— Нормально, — усмехнулся Владимир и рассказал все по порядку.
Бартошик внимательно выслушал.
— Цель Федько ясна. Попытается вытянуть из тебя побольше патронов, потом даст продовольствия или пригласит на какой-нибудь хутор, чтобы ликвидировать.
— Так-то оно так. Но ты забываешь одну чисто психологическую деталь. Сколько, по-твоему, бандитов мог собрать Федько?
— Человек сорок, — неуверенно ответил Бартошик.
— Пусть пятьдесят. Исключим из этой компании раненых, больных, численность которых растет с каждым днем, да еще и тех, кто потихоньку дает драпу. Ведь они понимают, что лучше отбыть срок, чем получить пулю в лоб, когда захлопнется капкан. Вот и получается, что у Федько дело с людьми швах. А это значит, что за каждого человека он будет бороться и, конечно, заботиться о пополнении своей банды. Скажи, а чем я не подхожу для вербовки в его шайку? Отец мой, как я сказал Лешику, репрессирован, имею личную обиду — меня ведь даже в армию не взяли...
— Кто знает, Володя, может, ты и прав. Тебе виднее. Мочалов просил сказать, что Степан Лешик не просто ординарный бандит, выплывший на поверхность. Это — врожденный преступник, умеет приспосабливаться. Еще при Пилсудском он фигурировал как вполне сложившийся уголовник. Когда в тридцать девятом наша армия освободила Западную Белоруссию, Степан Лешик выдал себя за революционного борца, оказался на свободе. Пока наши разбирались, устанавливали, кто он да что он, началась война. Во время оккупации Лешик добыл документы на фамилию Федько, стал гитлеровским пособником. А когда понял, что дни фашистской Германии сочтены, пришел в партизанский отряд. Там тоже не успели распознать, что это за птица. И вот наша армия турнула немцев. Народ здешний особенный. Многие люди знают Степана Лешика как облупленного. Только им невдомек: как это может один и тот же человек при поляках быть уголовником, при немцах — якобы партизаном, а при Советах — бандитом. Оборотень какой-то! Видимо, с него взятки гладки — рассуждают местные крестьяне. Все равно выкрутится. Уж лучше держать язык за зубами, дескать, моя хата с краю. Так-то безопасней. И ты знаешь, Володя, крестьян этих вполне можно понять. Для них Лешик — вершитель судеб людских, который сам тут устанавливает порядки и законы. Поэтому Мочалов просил передать, что важно не только выследить, уничтожить это осиное гнездо, но и постараться выявить среди местного населения людей, которые могли бы дать следствию показания против Федько и его дружков и таким образом развенчать печальную славу всей бандитской группы.
Славин вспомнил недавний разговор в крестьянской хате, реплику хозяйки: «А что ты, хлопец, по дворам мотаешься? Взял бы и закупил все, что тебе надо, у своего благодетеля — и делу конец». Он рассказал об этом случае другу и, как бы подводя итог, беседе, пояснил:
— Мне кажется, они что-то знают о Лешике, но боятся проговориться. Я еще тогда решил снова зайти к ним, а теперь вижу, что это надо сделать обязательно.
За разговором они и не заметили, как углубились в лес. Бартошик спохватился:
— Хватит, Володя. Поворачивай обратно. Дальше пойду один.
Славин запротестовал:
— Еще немного провожу...
— Не надо. Можем наткнуться на Федько. Тогда нам обоим крышка: не устоит от соблазна такую телегу отхватить, да и видеть нас вдвоем ему не положено. До шоссе осталось километров семь. Пройдусь. А там наши ждут.
Владимир повернул обратно. Только сейчас обратил он внимание на то, какой здесь густой, темный лес. Сплошная стена непроходимого ельника служила надежным укрытием для бандитов.
Владимир зарядил карабин, положил его рядом, под правую руку, поправил под одеждой пистолет, чтобы в случае необходимости можно было быстро выхватить его. А дождь, час назад лишь моросящий, теперь все более усиливался.
Славин основательно продрог. Можно было соскочить с воза, пройтись пешком и немного согреться, но глинистая земля разбухла, стала скользкой. Оставалось лишь одно: поторапливать лошадь...
Лешика он застал во дворе. Старик, прикрыв голову и плечи мешком возился возле сарая. Славин открыл ворота, въехал во двор.
— Дедушка! Можно коня в сарай завести?
— А куда же ты скотину денешь? Не будет же она под дождем, на холоде торчать, заводи!
Славин начал распрягать лошадь, а сам исподволь, краем глаза наблюдал, как хозяин внимательно следит за ним. Лишний раз проверял своего постояльца. «Не волнуйся, старый хрыч! — подумал Владимир, снимая с шеи коня хомут. — Этому я давно научился, можешь смотреть, пока не надоест».
Он завел лошадь в сарай, повесил ей на шею торбу с овсом, вышел во двор. Славин понимал, что Лешик вот-вот должен заговорить о «госте», который обещал сегодня появиться в доме. Было заметно, что тот подбирает удобный момент для такого разговора. Владимир решил помочь старику. Он озабоченно, словно размышляя вслух, сказал:
— Смотри, как погода переменилась! А я как раз сегодня собирался двинуться по хуторам, тем более лошадь появилась.
Старик «клюнул»:
— Это, конечно, дело твое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62