- И ты, Михр-Бидад, ступай к своим друзьям.
- Мои друзья? - Михр-Бидад изумленно уставился на кучку пленных
персов, понуро сидевших на песке.
Виштаспа. Раносбат. А лежит кто?
Приметив Утану, молодой перс медленно поволок ноги по горячему праху
и уселся рядом с торговцем.
- Жив? - облегченно вздохнул Утана. - Думал - убили. Мы вырвались
через лощину к мертвому лесу, но дахи нагнали, схватили нас. Не саки -
дахи. Веришь? Наши, из Ниссайи. А Куруш-то на них надеялся... Вон,
Гау-Баруве хребет перебили. - Он шевельнул бровями в сторону лежащего.
- Слушайте, персы! - сказала Томруз. Пленники встрепенулись. - Я
дарую вам жизнь. Хватит, довольно и вы, и мы погубили вчера людей. Война
кончена. Отдохните сегодня. Завтра, - она усмехнулась, - повеселитесь с
нами на пиру в честь нашей победы и вашего поражения. А потом уйдете
домой. Я велю дать коней, воды и еды. Воины проводят до реки, помогут
переправиться на левый берег. А там уже доберетесь как-нибудь - до Марга
недалеко. Ясно? Я приказала разбить для вас шатер. Идите отдыхайте.
- О милостивая царица! - загудел Раносбат, поднимаясь.
- Я не царица, - строго отрезала Томруз. - Я просто сакская женщина,
которую саки выбрали себе слугой.
- Ты - богиня! - крикнул перс.
Раносбат - воин. Идешь в бой - бей. Попал в плен - не задирай хвост,
держись скромно, как подобает пленнику. Долг есть долг. Сказано:
"Склоненную голову меч не сечет". И еще сказано: "Целуй руку, которую не
можешь отрубить".
Военачальник растянулся на песке и принялся в знак смирения грызть
траву у ног победительницы.
И все персы пали ниц у ног Томруз и жадно вцепились зубами в стебли
жесткой, колючей, грубой пустынной травы. Они жевали ее остервенело, как
изголодавшиеся бараны. Судорожно глотали. Чавкали и причмокивали.
Сладкая трава!
- Мы еще вернемся сюда! - хрипел ночью Гау-Барува.
Персы, сдвинув медные лбы, держали совет. Говорили вполголоса, чтоб
их слов не услышала сакская стража.
- Дай только бог благополучно добраться до Марга... - шептал, брызгая
слюной, Виштаспа.
- Такое войско сколотим, что от саков одна пыль останется, - сипел
Раносбат.
- На сей раз мы допустили ошибку, слушаясь дурацких приказаний
безумца Куруша. Он погубил наши замыслы! Теперь же...
Горячась и хлопая друг друга по плечу, захлебываясь и давясь от
нетерпения, судили да рядили персы, сколько людей они возьмут в новый
поход, да каким путем двинутся к Аранхе, да где возведут мост. Да как
обойдут саков, да с какой стороны обойдут. Да как ударят, да как
расправятся с ними...
- Что это за люди?! - воскликнул пораженный Михр-Бидад. Они с утаной
сидели в стороне и не вмешивались в разговор. - Да люди ли они в самом
деле? Ведь только вчера... только вчера...
Он бешено замотал головой.
О Томруз! Добрая, благородная женщина. Разве можно дарить жизнь
гадюке? Что может понять змея своей плоской головой? Она без колебаний
ужалит даже руку, извлекающую ее из огня. Гадюка есть гадюка.
Михр-Бидад задумался.
Рассказать Томруз о подлых замыслах этих недобитых шакалов? Вот уж не
траву тогда, а языки свои придется им грызть.
Нет. Михр-Бидад вздохнул. Не выход. Михр-Бидаду навсегда закроется
путь домой, к жене и сыну. Да и что из того, что Томруз уничтожит еще
двух-трех персидских вельмож, пусть самых опасных? Таких, как Гау-Барува,
Раносбат, Виштаспа, в Айране столько - хоть землю на них паши.
Теперь на престол взойдет сумасшедший Камбуджи, и то-то начнутся
дела!
Михр-Бидад - перс, и судьба его прочно связана с Парсой. Домой. Надо
вернуться домой. Притвориться, что ты все такой же глупый Михр-Бидад, и
вернуться домой. Приглядеться новыми глазами к своему народу. Подумать.
Понять, что творится на родине.
- Знаешь, о чем я сейчас думаю? - уныло сказал Утана. - Человек -
грязная тварь. Он такой же зверь, как тигр, волк, гиена, только ходит на
двух ногах. И у него нет хвоста. И вся разница. Жажда убийства - в сердце
у человека. И никогда не переделать, не образумить двуногого хищника, хоть
семь шкур с него сдери, хоть все зубы ему выломай, все когти вырви! Вот
пример. - Он брезгливо кивнул в сторону заговорщиков. - С этого дня я
отрекаюсь от людей. Я ненавижу их. Вернувшись домой, я сожгу и утоплю
сокровища, в горы уйду навсегда, поселюсь один в пещере. Будь проклят
человеческий род!
Он ожесточенно сплюнул и быстрым шагом вышел из шатра.
Долго ломал голову Михр-Бидад над горькими словами Утаны. Может, прав
Утана? Нет. Человек - человек. Нельзя его путать с выродками, подобными
Гау-Баруве. Не может быть, чтоб вечно и без конца продолжалась грызня
людей между собой.
Неужели не найдется средство образумить двуногих зверей, толкающих
мирных пастухов и пахарей на убийство и кровопролитие?
Неужели не найдется?
Должно найтись такое средство.
Должно найтись.
Где?
Михр-Бидад внимательно поглядел на свои шершавые большие руки. Руки
мужчины, руки труженика. Руки простого человека.

Дым. Дым. Дым.
Дым клубится над холмами, вырываясь из-под котлов священных.
Томруз собрала народ в круглой котловине - не той, где сгинула мощь
персидская, а в другой, с чистым родником посередине, со свежей травой и
цветами.
По левую руку от Томруз уселись на пологом склоне массагеты и
хорезмийцы в рогатых шапках, сугды и бактры в шапках круглых, по правую -
саки заречные и тиграхауда в островерхих колпаках. На склонах котловины
перед Томруз и за нею расположились отряды саков аранхских.
На полянке у родника опустились на колени персы в рваных, но
заботливо отряхнутых одеждах, с поясами, надетыми на шеи в знак
покорности.
Рядом с Томруз, усевшейся на груду персидских щитов, секир и мечей,
накрытых персидскими знаменами, стояла, прямая и бесстрастная, точно идол
на могильном холме, жена Хугавы.
В пяти шагах от этих двух молчаливых и спокойных женщин, неподалеку
от персов, обливалась слезами третья. Райада, дочь Фрады. Род Фрады,
искупая вину старейшины, до последнего взрослого мужчины, до последней
взрослой женщины пал в бою у страшной котловины. Старухи, матери и дети
рода еще не вернулись с берегов Яксарта, и Райада оказалась одна, всем
чужая, среди тысяч саков - мужчин и женщин.
Она уцелела - отсиделась за холмами.
Она не знала, зачем ее сюда привели. Боялась. Неужели убьют? Райада
ни в чем не виновата. Дочь не ответчица за отца. Да и отец чем провинился?
Он из-за дочери старался - хотел, чтобы ей было хорошо. Плохо разве, когда
родители любят детей? Не стреляла в персов? Что тут такого? Не хватило сил
натянуть лук. Она - маленькая сакская женщина.
Томруз кивнула влево.
Четверо могучих саков, кряхтя и пригибаясь от тяжести, вынесли на
лужайку, красную сумку с белым кречетом.
Глаза Райады остекленели.
Она узнала сумку Спаргапы.
Саки нашли ее в персидском обозе.
- Райада! - сказала Томруз. - Ты хотела блестящих побрякушек?
Получай.
Четверо саков подтащили сумку к Райаде, с трудом приподняли и
опрокинули. На Райаду с журчащим звоном хлынул золотой поток.
Браслеты. Кольца. Серьги. Пряжки. Цепи, снятые Спаргапой с воинов
Куруша, убитых у моста. Тяжелая пряжка оцарапала ей лоб, к губам тонкой
струйкой потекла кровь.
Утопая в золоте, ослепленная его холодным блеском, оглушенная
тоскливым звоном его, Райада растерянно раскрыла алый рот.
Говорят, так и сидит она до сих пор в той котловине.
Томруз кивнула направо.
Четверо могучих саков поднесли ей кожаный мешок, наполненный красной
жидкостью.
- Сыны Айраны! - сказала Томруз. - Глядите и запоминайте. И
расскажите там, у себя на родине, о том, что видели сегодня. Может, они
поймут...
Майра развернула пятнистый платок и подала Томруз отрубленную
человеческую голову. Томруз встряхнула голову за волосы, окрашенные хною.
На пленных персов молнией пал ужас.
То была голова Куруша.
Когда-то, собираясь жениться на хозяйке степей, Куруш сказал: "Я,
видно, голову потеряю из-за этой Томруз". Он не ошибся.
- Ты хотел крови? Пей!
И Томруз глубоко, до плеча, погрузила руку с головой Куруша в мех с
персидской кровью.
- И все?! - расхохотался Утана. - Ради этого, Куруш, ты тащился в
такую даль? Сколько шуму было, сколько споров... Сколько людей погубил
напрасно. А ведь мог свернуть себе шею, не выходя из дому. Тихо, без
хлопот. Ха-ха-ха!
Саки закричали. В их крике звучала скорбь о погибших, и ненависть к
тем, кто нарушил их мирную жизнь. И гордость победой. И - предупреждение.
Они сидели усталые, но довольные. Все позади. Тяжелая работа
закончена. Но глаза их говорили - если понадобится, саки сейчас же, даже
не отдохнув, опять возьмутся за эту нелегкую, нежеланную, но нужную
работу.
Оттерев ладони о неприятельское знамя, Томруз вынула из-за пазухи
половинку амулета с разрубленным кречетом, приложила ко лбу и заплакала:
- Спаргапа, сын мой. Бедный Спар. Где ты? Спаргапа, родной... где ты?
Где бродит твой бесприютный дух? Спар, мой дорогой. Прости свою дряхлую
мать. Не уберегла я тебя. Не уберегла. Утащила тебя Пятнистая смерть. Не
уберегла...
Она поднялась на груду вражеских секир и мечей, зловеще сверкавших
из-под скрученных ветром разбойничьих стягов, запрокинула голову, подалась
грудью вперед, откинула руки назад в отчаянном порыве.
Как соколиха - крылья в звенящем полете.
Как богиня мщения, что спешит к месту преступления.
Над черными полями, где ржавеют в золе наконечники стрел, развалинами
жилищ, засыпанных пылью, над могилами сыновей, давно истлевших, и над
колыбелями недавно рожденных сыновей тысячи лет звучит, не умолкая,
скорбный и грозный крик матерей:
- Пятнистая смерть! Когда ты сгинешь? Люди, убейте Пятнистую смерть!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27