Получив от Кавалли предложение, Баттеруорт на следующее утро позвонил ей. Мария, похоже, была рада слышать его, а когда узнала, что он уходит со службы и, получив приличное наследство, подумывает о том, чтобы переселиться куда-нибудь за границу, радость в её голосе стала вполне различимой.На следующий день специальный помощник президента дал своё согласие участвовать в деле.Полученная сотня почти вся разошлась у него в первую же неделю на покрытие долгов и погашение задолженности по алиментам двум первым жёнам. С несколькими тысячами в кармане ему ничего не оставалось, как всецело посвятить себя реализации задуманного плана. Он даже не помышлял об отказе, поскольку понимал, что ему никогда не вернуть полученных денег. Баттеруорт не забывал, что человек, которого он сменил в расчётной ведомости у Кавалли, попробовал один раз не возвратить гораздо более мелкую сумму после того, как дал им определённые обещания. Одного раза оказалось достаточно, чтобы Кавалли-отец похоронил его под небоскрёбом Центра международной торговли, после того как тот не смог обеспечить обещанный контракт на его строительство. Подобное переселение не устраивало Баттеруорта.Телефон зазвонил на столе у Баттеруорта, как он и предполагал, примерно через две минуты. Дав ему позвонить ещё какое-то время, Баттеруорт снял трубку. Его временная секретарша сообщила, что на линии господин Маршалл, и спросила, будет ли он отвечать на звонок.— Да, спасибо, мисс Даниелс.— Господин Баттеруорт? — поинтересовались на другом конце провода.— Слушаю.— Это Колдер Маршалл из Национального архива. Мне сказали, что вы звонили, пока я был на совещании. Сожалею, что не оказался на месте.— Никаких проблем, господин Маршалл. Я просто хотел узнать, не могли бы вы подъехать в Белый дом? Есть одно частное дело, которое я хотел бы обсудить с вами.— Конечно, господин Баттеруорт. Какое время вас устроит?— Я по уши занят до конца этой недели, — сказал Баттеруорт, глядя на чистые страницы своего дневника, — но в начале следующей президент будет в отъезде, так что мы, возможно, могли бы ориентироваться на это время.Последовала пауза, которая, как предположил Баттеруорт, потребовалась Маршаллу, чтобы заглянуть в свой дневник.— Вас устроит вторник, в 10 часов? — спросил наконец архивист.— Одну минутку, я проверю по второму дневнику, — сказал Баттеруорт, обращая свой взор к потолку. — Да, все в порядке. У меня ещё одна встреча в 10.30, но я уверен, что к тому времени мы обсудим все, что необходимо. Будьте добры, подъезжайте ко входу в старое административное здание со стороны Пенсильвания-авеню. Вас там встретят и после проверки документов проведут в мой кабинет.— Вход со стороны Пенсильвания-авеню, — сказал Маршалл. — Конечно.— Благодарю вас, господин Маршалл. До встречи в следующий вторник, в десять часов, — сказал Баттеруорт и положил трубку.Специальный помощник президента не мог сдержать улыбку, набирая домашний номер телефона Кавалли.
Скотт обещал Декстеру Хатчинзу, что будет на месте, когда его сын приедет в Йель на вступительное собеседование.— Он позволил мне сопровождать себя, — сказал Декстер, — и я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы довести до тебя последние сведения по нашей маленькой проблеме с израильтянами. И возможно, у меня даже будет для тебя заманчивое предложение.— Декстер, если ты надеешься, что я протолкну твоего сына в обмен на оперативную работу, то скажу тебе сразу: у меня нет никакого влияния на приёмную комиссию. — Декстер прыснул со смеху. — Но я тем не менее буду рад показать тебе университет и оказать парню любую помощь, какую только смогу.Декстер-младший как две капли воды был похож на своего отца: сто семьдесят пять сантиметров роста, крепкое телосложение, проступающая щетина на лице и та же самая привычка говорить каждому встречному «сэр». Когда после часовой прогулки по университету он оставил отца и отправился на собеседование к председателю приёмной комиссии, профессор конституционного права привёл заместителя директора ЦРУ к себе на кафедру.Не успела за ними закрыться дверь, а Декстер уже раскурил сигару. Выпустив несколько клубов дыма, он сказал:— Ты смог понять что-нибудь из шифровки, что прислал наш агент из Бейрута?— Только то, что у каждого, кто связывает себя с разведкой, есть для этого свои сугубо личные причины, которые порой могут быть несколько странными. В моем случае — это отец и бойскаутское стремление к справедливости. В случае Ханны Копек — это Саддам Хусейн, уничтоживший её семью, поэтому она немедленно предлагает свои таланты МОССАДу. При таком мощном мотиве я бы не хотел оказаться у неё на пути.— Это как раз то, что я собираюсь предложить тебе, — сказал Декстер. — Ты всегда говорил, что хочешь испытать себя в деле. Вот тебе и предлагается такая возможность.— Ты ничего не перепутал?— А что, весенний семестр подходит к концу, правильно?— Да, но это не значит, что у меня нет уймы дел.— А-а, теперь я понимаю. Рьяный любитель двенадцать раз в году, когда это устраивает тебя, а как только возникает момент, когда можно испачкать свои руки…— Я не говорил этого.— Тогда выслушай меня. Первое: нам известно, что Ханна Копек является одной из восьми девушек, отобранных из сотни других и направленных на полгода в Лондон для изучения арабского языка. Этому предшествовал год интенсивной физической подготовки в Хезлии, где они прошли курс самообороны, боевых искусств и умения вести наблюдение. Отзывы о ней великолепные. Второе: после разговора с её квартирной хозяйкой в каком-то камдентаунском «Сейнзбериз», мы узнаем, что она неожиданно съехала, хотя по плану ей предстояло закончить учёбу, вернуться в Израиль и войти в состав группы, которая работает над устранением Саддама. Тут мы потеряли её след. Затем нам выпала одна из тех удач, которые случаются лишь при хорошо поставленной сыскной работе. Один из наших агентов, работающих в Хитроу, замечает её в «дьюти фри», где она покупает что-то из дешёвой парфюмерии.После того, как она садится в самолёт на Ливан, он звонит нашему человеку в Бейруте, который подхватывает её с момента прибытия. Но мы вновь теряем её на несколько часов. Затем она появляется словно из-под земли, но уже как Карима Саиб, которая, как считает Багдад, направляется в Париж в качестве второй секретарь-машинистки посла. Незадолго до этого реальную мисс Саиб похищают в бейрутском аэропорту и переправляют в Израиль, где она теперь содержится в одном из надёжных мест на окраине Тель-Авива.— Куда все это ведёт, Декстер?— Терпение, профессор, — сказал он, вновь раскуривая свою сигару, которая уже несколько минут как прекратила тлеть. — Не все из нас наделены таким острым академическим умом, как у тебя.— Ладно, продолжай, — улыбнулся Скотт. — Поскольку для моего «острого академического ума» пока ещё нет пищи.— Теперь я подхожу к тому, что тебе понравится. Ханна Копек внедрена в представительство иракских интересов при посольстве Иордании в Париже не для того, чтобы заниматься агентурной деятельностью.— Тогда зачем вообще нужно было внедрять её туда? И потом, почему ты так уверен в этом? — спросил Скотт.— Потому что агент МОССАДа в Париже — как бы это сказать — оказывает нам небольшие услуги в свободное от работы время, и он даже не был поставлен в известность о её существовании…Скотт ухмыльнулся:— Ну и зачем девицу внедрили в посольство?— Мы не знаем, но наверняка раскопаем. Мы считаем, что Рабин не может ударить по Саддаму, пока Копек во Франции, поэтому наша задача-минимум — выяснить, когда она возвращается в Израиль. И тут наступает твой черёд.— Но у нас уже есть человек в Париже.— Даже несколько, но любого из них МОССАД узнает за сто метров, а иракцы, я подозреваю, — за десять. Итак, раз Ханна Копек находится в Париже, не раскрывая себя моссадовскому «соне», я бы хотел, чтобы ты тоже оказался там, не раскрывая себя нашим людям. Если, конечно, решишься оставить на некоторое время свою Сьюзан Андерсон.— Она сбежала от меня, как только её дружок вернулся со своей конференции. Она позвонила на прошлой неделе и сказала, что они собираются пожениться в следующем месяце.— Тем более есть причина, чтобы отправиться в Париж.— В погоню за диким гусем.— Эта гусыня вот-вот может снести нам золотое яйцо. И в любом случае я не хочу прочитать об очередной «блестящей операции израильтян» на первой полосе «Нью-Йорк таймс», а затем объясняться с президентом, почему ЦРУ ничего не знало об этом.— Но с чего мне хотя бы начать, оказавшись там?— Когда подвернётся возможность, попытайся войти с ней в контакт. Скажешь, что ты агент МОССАДа в Париже.— Так она мне и поверила.— А почему бы нет? Она не знает, кто агент, знает только, что такой есть. Скотт, мне нужно знать…Дверь распахнулась, и вошёл Декстер-младший.— Как прошло собеседование? — спросил его отец. Юноша прошёл в комнату и, рухнув в кресло, продолжал молчать.— Что, так плохо, да, сын?
— Господин Маршалл, рад познакомиться с вами, — сказал Баттеруорт, протягивая руку архивисту Соединённых Штатов.— Я тоже рад встрече с вами, господин Баттеруорт, — волнуясь, ответил Колдер Маршалл.— Очень хорошо, что вы нашли время заехать, — сказал Баттеруорт. — Садитесь, пожалуйста.Для их встречи Баттеруорт заказал Зал Рузвельта в западном крыле. Ему пришлось долго уговаривать сварливую сотрудницу из отдела планирования, которая знала господина Баттеруорта, как облупленного. В конце концов, она хоть и неохотно, но все же разрешила ему воспользоваться залом на тридцать минут, да и то только потому, что это был архивист Соединённых Штатов. Специальный помощник сел во главе стола, за которым обычно помещались двадцать четыре человека, и пригласил Маршалла сесть справа от него, лицом к картине Тейда Стайкала «Теодор Рузвельт верхом на лошади».Архивист был чуть выше среднего роста и такой тонкий, что ему могли бы позавидовать многие женщины наполовину моложе его. На голове у него не осталось почти ничего, кроме венчика седых клоков у основания черепа. Костюм сидел плохо, и сам его обладатель имел такой вид, словно выходил на воздух лишь по воскресеньям. Изучив личное дело Маршалла, Баттеруорт знал, что архивист был моложе его, но предполагал, что, если бы их увидели вместе, никто бы не поверил в это.«Он, должно быть, родился уже в среднем возрасте», — думал Баттеруорт. Однако умалить ум этого человека было трудно. Закончив с отличием университет Дьюка, Маршалл написал монографию по истории «Билля о правах», которая стала настольной книгой для всех, кого интересовало прошлое Америки. Она принесла ему некоторое состояние. «Хотя по тому, как он одевается, этого не скажешь», — подумал Баттеруорт.На столе перед ним лежала папка с грифом «Секретно», под которым крупными буквами было выведено: «Колдер Маршалл». Несмотря на свои роговые очки с толстыми линзами, архивист вряд ли заметил её.Баттеруорт помедлил, прежде чем начать свою речь, которую он готовил с такой же тщательностью, как президент своё инаугурационное обращение. Маршалл сидел, нервно сцепив пальцы, и ждал продолжения.— За последние шестнадцать лет вы несколько раз направляли в адрес президента приглашение посетить Национальный архив. — Баттеруорт с удовлетворением отметил в глазах Маршалла мелькнувшую надежду. — Так вот, нынешний президент намерен принять ваше приглашение. — На лице у Маршалла появилась улыбка. — В этой связи президент Клинтон на одном из наших еженедельных совещаний просил меня передать вам это лично, что, как вы понимаете, должно содержаться в строжайшем секрете.— В строжайшем секрете. Конечно.— Президент выразил уверенность, что может положиться на вашу осмотрительность, господин Маршалл. Поэтому я считаю возможным поставить вас в известность о том, что мы пытаемся высвободить какое-то время в конце этого месяца для того, чтобы президент смог посетить Национальный архив. Но это время ещё не выбрано.— Это время ещё не выбрано. Конечно.— Президент также просил, чтобы визит имел чисто частный характер, закрытый для общественности и прессы.— Закрытый для прессы. Конечно.— После взрыва в Центре международной торговли никакие меры предосторожности не могут быть излишними.— Не могут быть излишними. Конечно.— И я надеюсь, что вы не будете обсуждать никакие детали визита с вашими сотрудниками, даже самыми старшими, пока мы не определимся с конкретной датой посещения. Такие сведения имеют тенденцию к утечке, и тогда по соображениям безопасности визит может быть отменён.— Может быть отменён. Конечно. Но если визит будет частный, — поинтересовался архивист, — то нет ли у президента желания увидеть что-то конкретное или это будет обычная экскурсия по зданию?— Я рад, что вы спросили об этом, — сказал Баттеруорт, раскрывая лежавшую перед ним папку. — Президент выразил одно конкретное пожелание, а в остальном он будет в ваших руках.— В моих руках. Конечно.— Он хочет увидеть Декларацию независимости.— Декларацию независимости. Это довольно просто.— Но его пожелание заключается не в этом, — сказал Баттеруорт.— Пожелание не в этом?— Нет. Президент желает увидеть Декларацию, но не так, как он видел её, впервые оказавшись в Джорджтауне, — под толстым стеклом. Он хочет увидеть её без рамки, чтобы рассмотреть сам пергамент, и надеется, что вы сможете устроить ему такую возможность… всего лишь на несколько секунд.На этот раз архивист воздержался от своего неизменного «конечно». Вместо этого он проговорил:— Крайне необычно! — И добавил: — Хотелось бы верить, что я смогу предоставить ему такую возможность, если только на несколько секунд.Он долго молчал и только потом сказал:— Да, я уверен, что это возможно, конечно.— Благодарю вас, — сказал Баттеруорт, стараясь не показать облегчения в голосе. — Я уверен, президент будет крайне признателен. И позвольте напомнить ещё раз — никому ни слова, пока мы не определимся с датой.Баттеруорт встал и посмотрел на высокие часы в дальнем конце зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50