На лицах членов жюри не было ни улыбок, ни сочувствия.– Признаете вы обвиняемую виновной или невиновной в убийстве Гая Эндрюса? – спросил секретарь суда.– Виновна, господин судья.Услышав ответ, Диана покачнулась, словно от удара, из ее груди вырвался крик протеста, в который она вложила весь свой гнев и всю свою муку.Сидевший на галерее Карлос Рейвен закрыл лицо руками, и по его щекам покатились слезы.
– О Господи! – Софи тяжело вздохнула. – Бедняжка Катрин! Это ужасно, Чарльз! Чем мы можем помочь? Что говорит Диана?Чарльз уныло покачал головой:– Диана, разумеется, в полном отчаянии. Когда она звонила мне из Олд-Бейли, она так рыдала, что я с трудом понял ее. – Он тяжело опустился в кресло. – А каково Катрин? О Боже, это ужасно. Наверное, я зря послушался Диану. Лучше бы мне сейчас находиться в Лондоне.– Она просила нас уехать после того, как мы дали показания. Ничего больше мы сделать не могли. Диана боялась, что твое пребывание там привлечет слишком большое внимание прессы. Ты же знаешь, как она не любит, когда полощут имя семьи. – Софи говорила негромко и сочувственно, понимая, чего стоило Чарльзу оставаться в тени.– Я знаю. – Он устало провел рукой по глазам. Если бы их фамилия была Смит или Джоунз, всей истории в газетах уделили бы пару колонок и очень скоро забыли бы. Но ведь это был граф Саттонский! Саттонов ни разу за всю четырехвековую историю семьи не затрагивали скандалы. До настоящего времени.В этот момент в комнату медленно вошла Мэри Саттон. Можно сказать, что на ней не было лица. Вслед за ней появился Джон, который после смерти Гая вновь жил в ее доме.Чарльз сразу же понял, что им все известно. Подхватив мать под локоть, он подвел ее к стулу и помог сесть.Мэри заговорила первой, и, как ни странно, голос ее звучал спокойно и уверенно:– Мы не можем с этим смириться, Чарльз. Мы должны немедленно подать на пересмотр дела. Это возмутительно и аморально, что Катрин будет наказана за то, чего она не совершала.– Разумеется, ты права, мама. Диана мне уже сказала, что она разговаривала с адвокатом о подаче апелляции. Они встречаются утром, и это будет сделано.– Бедная девочка. – Губы у Мэри дрогнули. – Я чувствую себя такой беспомощной.– Мы тоже, – сказала Софи. – Мы все оказались в большой беде.– Это точно, – глухим голосом провозгласил Джон.
Франческа и Диана сидели в гостиной на Итон-террас и молча смотрели друг на друга. Обе они еще не оправились от шока, чтобы говорить. Они вернулись из Олд-Бейли час назад и все еще не могли прийти в себя от вердикта присяжных.– Я просто не в состоянии поверить, что все это происходит на самом деле, – сказала наконец Диана. За последнее время она основательно похудела, и некогда элегантное платье смотрелось на ней мешковато.– Если бы нам удалось узнать, кто все-таки убил Гая! – в сотый раз повторила Франческа. – Я так понимаю, что самоубийство исключено.– Совершенно исключено. И потом, с какой стати ему стреляться? Гай наслаждался каждой минутой своей грешной жизни. Полиция считает – и это, кстати, обернулось против Катрин, – что в Гая стрелял кто-то, кого он хорошо знал, потому что не было никаких следов борьбы.– Но кто? – воскликнула Франческа. – Это какой-то кошмар! Ведь там никого не было!Они обсуждали это, наверное, в тысячный раз. Искали ключ к разгадке, которой не было, ответа на вопрос, которого также не было. И тем не менее они обе были убеждены в невиновности Катрин.– Знаешь, – сказала Франческа, наливая себе вина из графина, стоящего на серебряном подносе, – самое ужасное, что Гай всегда сам себе вредил. Первоначально у него все шло отлично, но в нем было нечто такое, что способно все испортить. Он словно сам пытался разорвать себя в клочья. У меня такое ощущение, что его смерть связана с тем, что он сам делал. Вопрос лишь в том, что именно и как. Я никогда не могла понять, почему ты лишь разъехалась с ним, а не добилась развода. Ты только посмотри, как гадко он с тобой обращался! Почему ты не послала его ко всем чертям?– Ну, видишь ли, были дети… – Диана замолкла. Слишком о многом Франческа не знала. Она до сих пор продолжает хранить все в тайне ради блага Катрин и Майлза, а также ради своего собственного блага.Самое важное сейчас – подать на пересмотр дела. Диана потянулась за адресной книгой. Существовал некий телефонный номер, по которому она хотела позвонить, и надеялась, что он у нее сохранился.
Когда рано утром в его каюте зазвонил телефон, Марк лениво взял трубку. Но уже через несколько мгновений он сидел на койке и, потрясенный, пытался понять, что от него хотят.Оператор береговой связи подключил «Санни II» к радиотелефону, и Марк обнаружил, что разговаривает с Дианой.– Разумеется, я понимаю, о чем ты говоришь, но какое это имеет отношение ко мне? – без обиняков спросил он.Возникла пауза, Марк провел рукой по взъерошенным волосам.– Ну хорошо, если это так срочно… Но почему ты не можешь мне объяснить, в чем тут дело?Последовала еще более длительная пауза, после чего Марк услышал свой голос:– О’кей. Я выезжаю немедленно.Марк соскочил с койки и стал одеваться.– Скажи капитану, чтобы он немедленно взял курс на Лондон. Мне нужна машина до Малаги, попроси его, чтобы он заказал мне билет на ближайший рейс.– Слушаюсь, сэр.Когда Марк вышел на палубу, то увидел, что его гости уже завтракают либо загорают. Он с неприязнью посмотрел на них. Это был букет дармоедов и прихлебателей, от которых он до чертиков устал.– Прошу прощения, мальчики и девочки, но сегодня вы должны сойти на берег, – бодрым голосом проговорил Марк и увидел, как вытянулись их лица. – Я должен лететь в Лондон. Бал закончен. Благодарю, что почтили меня своим присутствием.Через минуту он уже спускался по трапу на берег, где его поджидала машина. Внезапно его депрессию и тоску как рукой сняло, хотя где-то в глубине души таилась тревога. Уж не раскопала ли Диана темную тайну его жизни? Такое могло случиться лишь в том случае, если с ней поговорила Карлотта, но это маловероятно. И тем не менее с какой стати Диана пытается втянуть его в любовные дела своей дочери? Совершенно непонятно. Хотелось лишь надеяться, что он не попадет в какую-нибудь невероятную западню.
Катрин проснулась на заре своего второго дня в тюрьме от сильного запаха дыма и воплей в коридоре.– Пожар! – завопил кто-то, но этот голос был тут же заглушен ругательствами. – Вонючие свиньи!– Заткнись, ты, сука!Две надзирательницы пытались погасить тлеющую кровать в соседней камере.Перепуганная Катрин села на кровати, сердце у нее отчаянно колотилось. Она посмотрела на Дженни и Тину – двух молоденьких сокамерниц, к которым ее подселили накануне.– Там пожар! – закричала Катрин, спрыгнув с кровати и пытаясь разбудить девушек.– Ну и что? – пробормотала двадцатилетняя Дженни. Она отбывала срок за то, что пырнула своего дружка ножом. Девушка отвернулась и мгновенно заснула.– Да ведь пожар! – в отчаянии крикнула Катрин. Не хватало только поджариться живьем в этой вонючей камере.– Эти две засранки постоянно устраивают пожар, – сквозь сон сказала Тина. – Это уже третий за неделю.Катрин бессильно опустилась на кровать. Она никогда не сможет привыкнуть к царящему здесь насилию. Хуже могла быть разве что психбольница. Она уже знала, что на Дженни набрасывались с ножом. Тина пыталась перерезать себе вены разбитой электрической лампочкой. Одна девчонка повесилась на шпингалете высоко расположенного окна, воспользовавшись полоской материи от юбки. Кто-то пальцами выдавил себе глаза в припадке ярости и отчаяния. Перечень ужасов постепенно возрастал, но о пожарах Катрин узнала впервые.– Нам не разрешают держать спички, – обратилась Катрин к Дженни днем, – как же они устраивают пожар? Если кто-то хотел закурить сигарету, то зажигала-то ее надзирательница.Дженни пожала плечами:– Вещи так или иначе сюда попадают. Нам не положено иметь ножницы, но у кого-то они оказались, и она набросилась с ними на свою лучшую подружку на прошлой неделе.Катрин понимала, что отбыть здесь срок – это не только находиться вдали от Карлоса и семьи. Это еще и пятнадцать лет выживания, когда на тебя могут наброситься твои же сокамерницы. Тлеющее недовольство может в считанные секунды превратиться в вспышку ярости и истерии. Надзирательницы, женщины, в общем, дюжие и крепкие, постоянно подвергались нападениям и получали немало синяков и шишек. В любое время дня и ночи могли раздасться крики и возникнуть потасовки. И причина могла быть любая, самая ничтожная. Катрин запирали в камере вместе с Дженни и Тиной на много часов, потому что не хватало надзирательниц, чтобы следить за всеми. Катрин сидела на кровати, стараясь не обращать внимания на непристойные выходки, сквернословие и грубость. Иногда заключенные с криками начинали биться головами о стену, и это приводило Катрин в ужас. Казалось, они сошли с ума. Катрин с опаской наблюдала за своими сокамерницами, прикидывая, когда они могут внезапно наброситься на нее. И еще эти кошмарные запахи. Запах мочи, экскрементов, немытых тел, на которые накладывались запахи дезинфицирующих веществ. Запахи впитывались в одежду, раздражали горло и были настоящим бичом для Катрин.В этот день надзирательница с резкими чертами лица, одетая в синюю юбку и белую блузку с синими погонами, со связкой висящих у пояса ключей, сказала Катрин, что к ней пришел посетитель.Катрин заправила рубашку в джинсы, провела ладонями по длинным волосам, с благодарностью подумав о том, что заключенным позволяют хотя бы носить собственную одежду. Если вдруг посетителем окажется Карлос, она хотела бы выглядеть поприличнее.Ее повели по коридору, желтые стены которого были подсвечены флюоресцентными лампами. Линолеум на полу во многих местах покоробился и выглядел весьма изношенным. Катрин шла, а в глазки на нее смотрели заключенные из разных камер, обозленные тем, что посетитель пришел к ней, а не к ним. Катрин было известно, что на девушку, к которой в прошлый раз пришел посетитель, по возвращении набросились и избили разбитой чашкой. Ей после этого наложили двадцать шесть швов на шею.Комната для посетителей была длинной, пустой и напоминала некую лавку, столы и стулья были прикреплены к полу и стояли в ряд. Катрин быстро огляделась, полная надежды и в то же время опасаясь, что ее вдруг в последний момент уведут отсюда.Хорошо одетая женщина с густыми каштановыми волосами и приветливыми глазами поднялась ее поприветствовать.– Франческа!Они на мгновение обнялись под бдительным взглядом надзирательницы, затем уселись по разные стороны стола.– Как ты здесь, дорогая? – мягко спросила Франческа. Лицо Катрин казалось бледным, почти белым, в больших глазах стоял едва сдерживаемый ужас.– Я не могу вам передать, как здесь все плохо, – шепотом сказала Катрин. – Я думала, что плохо было раньше, когда я находилась в камере под арестом. Но здесь… – Она оглянулась, боясь, что ее могут услышать.– Мы делаем все возможное, чтобы вызволить тебя отсюда, – быстро сказала Франческа. – Твоя мать и Чарли, словом, все мы подаем прошение о пересмотре дела. Попытайся держаться, дорогая. Я уверена, что-нибудь можно сделать.– Я знаю, – сказала с отчаянием Катрин, – что в случае хорошего поведения с учетом времени, проведенного под стражей во время расследования, мне могут уменьшить срок. Но на сколько? До пяти лет? До десяти? Как я могу продержаться здесь десять лет? – Это был не вопрос, а отчаянная мольба о помощи.До Франчески сейчас в полной мере дошла вся трагичность ситуации, и она снова почувствовала собственное бессилие. Никакие деньги, никакое влияние не могут освободить ее племянницу, хотя вплоть до нынешнего времени именно эти факторы доминировали в ее жизни.Франческа схватила протянутую через стол руку Катрин и пристально посмотрела ей в глаза:– Твоя мама завтра придет тебя навестить. Сегодня она весь день занята с адвокатами, они готовят обжалование приговора. Катрин, мы непременно вызволим тебя отсюда! Поверь мне! Это ужасная ошибка правосудия, и мы сделаем все, чтобы найти настоящего убийцу.– Спасибо, – бесцветным голосом сказала Катрин, хотя глаза ее слегка повеселели. – Франческа, я даже не знаю, как вас просить об этом… Вы могли бы выполнить мою просьбу?– Все, о чем ты попросишь.– Вы могли бы выяснить, где находится Карлос? Как вы думаете, он знает, что произошло? Уже несколько месяцев, как я ничего о нем не слышала, но, может, сейчас, когда все это случилось… – Голос ее дрогнул, она замолчала, а у Франчески сжалось сердце от боли и сочувствия к ней.– Я сделаю все что смогу, дорогая девочка, – пообещала Франческа. – У меня нет никаких вестей о нем, но я и не ожидала. Твоя мама не изменила своего отношения к вашим встречам?– Мы пока не говорили об этом. Я собиралась поговорить с ней, когда меня отпустят домой после суда… – Голос Катрин снова дрогнул, она судорожно сцепила лежащие на столе руки.– Мы непременно найдем способ тебя вызволить, – твердо сказала Франческа. – Мы делаем все возможное. Не падай духом, Катрин. Мы вытащим тебя отсюда и сделаем это как можно скорее. А тем временем я поговорю с твоей матерью о Карлосе. Когда-то давно я знала его отца, – неожиданно призналась она.Катрин широко раскрыла глаза, и на какое-то мгновение выражение счастья появилось на ее лице.– Правда?!– Он был очень хорошим человеком, Катрин, я уверена, что Карлос такой же. – Франческа решила пока что больше не распространяться на эту тему. Рассказать все Катрин – означало лишь еще больше запутать дело. Опять же, она ни с кем не говорила о Марке в течение двадцати лет.– Время вышло, – услышала Франческа неприветливый, резкий голос. Подняв глаза, она увидела, что надзирательница презрительно ощупывает их глазами.Свидание закончилось. Катрин отправили в камеру.Франческа чувствовала себя потрясенной и угнетенной, когда отъезжала от старого викторианского здания из красного кирпича и пробиралась на своей машине через трущобы северного Лондона к Итон-террас.Что будет, если жалоба не сработает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50