— Ты обещала спеть, — сказал юноша, не прерывая игры.Ланьэр рассмеялась счастливая, а потом запела, и её дивный голос разлетелся по всем уголкам сада…Потом наступили сумерки, юноша проводил девушку до её улицы и как-то грустно, словно предчувствуя беду, спросил:— А завтра ты придёшь?— Почему ты вдруг опечалился? — спросила Ланьэр.— Не знаю, — ответил он. — На душе неспокойно. Не обращай внимания. Просто мне не хочется отпускать тебя.— Но мы же увидимся завтра, — рассмеялась Ланьэр.— Ты только обязательно приходи, — с нажимом произнёс Лю Чанг и посмотрел ей в глаза. — Ты придёшь?— Конечно, приду, — кивнула она и опустила глаза. — Мне тоже не хочется расставаться. Но ведь завтра будет уже завтра, — улыбнулась она. — Ночь пролетает так быстро… и утро тоже.— Для меня это будет самая длинная ночь на свете, — сказал юноша.— Для меня — тоже, — тихо прошептала Ланьэр.Дома она сразу побежала в свою комнату. Хотелось побыстрее прочесть письмо. Но едва присела на стул, раздались шаги, и вошла мать. Девушка быстро спрятала письмо в широкий рукав и встала.— Я хочу с тобой серьёзно поговорить, дочка. Садись, разговор будет долгий.Ланьэр ещё никогда не видела свою мать такой серьёзной и озабоченной.— Ты знаешь, что в императорский дворец набирают наложниц? — начала она.— Да, я что-то слышала об этом, — ответила девушка.— Так вот, сегодня к нам в дом приходили двое и спрашивали меня о дочерях.Ланьэр испуганно взглянула на мать, ощутив холодок, пробежавший по телу.— Я сказала, что у меня две дочери и одну из них я готова отправить на «смотрины» в императорский дворец.Она сделала паузу и внимательно поглядела на Ланьэр. Та бледная, как полотно, сидела не шелохнувшись.— Что с тобою? — обеспокоилась мать. — Уж не заболела ли?— Нет, я не заболела, — тихо прошептала Ланьэр, и ей показалась, что это не она, а кто-то другой ответил на вопрос: голос, чужой и незнакомый, звучал как будто издалека.— Я подумала, — продолжила меж тем мать, — что на «смотрины» должна пойти ты.В голове Ланьэр эхом отозвалось: «Ты, ты, ты, ты…» Она смотрела на мать странными, пустыми глазами, и в голове стучало, как колокол: «Ты, ты, ты…»— Эй, ты слышишь меня? — окликнула мать. — Да что с тобой?Смысл слов доходил медленно. Ясно одно: она больше никогда не увидит того юношу.— Нет! Нет! — закричала она так громко, что мать испугалась. — Я не могу! Не могу!!!Ланьэр вскочила и выбежала во двор.Там она горько плакала, закрыв лицо руками. Потом вдруг почувствовала, как чья-то рука мягко опустилась на её плечо, и обернулась.— Дочка, — ласково произнесла мать, — не надо так убиваться. Ты сможешь жить во дворце, в настоящей роскоши! А мы как живём? Нет даже прислуги. Если ты попадёшь туда, а я уверена, что попадёшь, ты понравишься императору. Он приблизит тебя, даст для начала титул, ну, хотя бы шифу — младшей наложницы, и ты сможешь жить припеваючи, ни о чём не думать. Наконец, ты сможешь помогать всем нам, а ведь мы так нуждаемся!— Но я не хочу во дворец, — опять заплакала Ланьэр. — Я не хочу быть даже драгоценной наложницей!— Да ты что, дочка?! — удивилась мать. — Если ты станешь драгоценной наложницей, это будет великое счастье для нас. О таком мечтают все девушки. Ты будешь ходить в дорогих шёлковых одеждах, у тебя будет множество слуг, тебе будут подавать на обед сотни блюд, у тебя будет целая гора драгоценностей и тебе ничего — ничего! — не придётся делать. Но даже если ты не станешь драгоценной наложницей, а получишь лишь титул младшей наложницы или драгоценного человека, всё равно у тебя будет почти всё это. Ты не представляешь, какое счастье жить во дворце, ни о чём не заботясь!— Я не хочу такого искусственного счастья! — выкрикнула Ланьэр. — Я хочу счастья земного, с любимым человеком!— Послушай, дочка, — погладив её по голове, сказала мать, — если император полюбит тебя, никакое земное счастье не сможет сравниться с этим. А я уверена, что такую прекрасную девушку, как ты, он не оставит без внимания!— Но почему, почему я должна идти во дворец? Не лучше ли послать мою младшую сестру? — слезы так и текли из глаз Ланьэр.— Твоя младшая сестра Дафэн не так хороша, как ты. Она не сможет занять достойного места при дворе. И ведь ты сама знаешь: если император обойдёт девушку вниманием, ей будет очень тяжело. А ты у меня такая красавица, такая талантливая, такая умная!.. Император непременно заметит тебя. Ты многого добьёшься! Ну, не упрямься, лучше подумай хорошенько. Ты можешь спасти нас всех от нищеты.— Всё равно, — упрямо повторила Ланьэр, — я всех вас очень люблю и хочу, чтобы мы жили хорошо, но я не пойду во дворец. Я не могу! Уж лучше я умру.— Да ты что! — в сердцах закричала мать. — Думай, что говоришь! Если ты любишь нас, значит, не причинишь страданий.— Это вы хотите причинить страдания мне! — ещё громче заплакала Ланьэр.— Ладно, успокойся, — смягчилась мать. — Давай поговорим об этом завтра. Иди в дом. Я приготовила тебе хороший ужин… И вот ещё что. Завтра придут почтенные господа из дворца, чтобы посмотреть на тебя! Ты должна хорошо выглядеть, — и мать ушла в дом.Ланьэр закрыла лицо руками. Она уже даже плакать не могла. Всё, участь её решена. Все мечты рухнули в одночасье…Она сидела так долго-долго. Уже солнце скрылось за горизонт, и стали проглядывать звёзды, но для Ланьэр жизнь просто кончилась…Когда на улице стало совсем темно, дверь тихо отворилась, на пороге стояла Дафэн.— Сестрёнка, — позвала она, — иди в дом, уже поздно.Ланьэр вздрогнула и, встав со своего места, медленно пошла. У себя в комнате она взяла со стола письмо юноши и дрожащими руками развернула бумажный лист. Сердце её бешено стучало, глаза наполнились слезами. Ты, как дымки мираж,Как волшебный цветок; Ты, как сказочный сон,Как морской ветерок. Стан твой гибок, как ива,А взгляд, как волна Захлестнул мою душу,Надеждой пьяня. Белоснежной рукойТы срываешь цветок, И уже в волосахЗасверкал огонёк. Южным ветром хочуНа мгновение стать, Чтобы к милой прильнутьИ тихонько обнять. Заскользить в волосах,Мягко тронув цветок, Пробежаться волной,Не сорвав лепесток. И одежды шелкаВсколыхнуть… замереть… Прикоснуться к руке,Снова в небо взлететь. Но вернуться опять,Вновь вдохнуть аромат Золотого цветка,Что в твоих волосах. Или, может быть, стать мнеОдной из ветвей, Чтоб коснуться одеждыЛюбимой моей. Или в небе ночномЗагореться звездой, И с вершины смотреть,Любоваться тобой. Замерцать в глубинеТвоей нежной души, Отразиться в глазахМягким блеском звезды. Лёгкой прихотью ветраДеревья шуршат, И играет на солнцеИх дивный наряд. Трепет мысли заветнойСтихом зазвенел. Я мечтаю о счастье!Его я воспел! Счастье, стой, не спеши!Погоди уходить! Ведь с любимою рядомМечтаю я быть! Стихи автора

Ланьэр горько плакала. Она читала и перечитывала стихи, написанные для неё, и слёзы всё капали и капали на аккуратно иероглифы, оставляя на них следы безутешного горя. Ей казалось, что вместе со слезами уходит сама её жизнь. Она чувствовала себя птицей, которой подрезали крылья. Она уже никогда не сможет летать, а будет лишь медленно угасать, тоскуя о небе.«Для чего жить? — думала Ланьэр. — Я не хочу жить без своего любимого. Я никогда не смогу забыть его».Прочтя в последний раз его стихи, она бережно свернула листок и убрала в тот же шёлковый мешочек, где лежало стихотворение о цветущей сливе. Ланьэр с тоскою посмотрела на птицу Феникса, и ей почудилось, что роскошные крылья счастья как-то поникли, а глаза потускнели, словно птица плакала вместе с нею и объясняла: её заветные мечты и надежды теперь никогда не осуществятся, и эта нежная любовь, так внезапно вспыхнувшая в сердце, зачахнет, как сорванный и брошенный на землю цветок.Ланьэр подошла к кровати и легла, прижав заветные стихи к груди. Она пролежала всю ночь, не сомкнув глаз. Она знала, что больше не увидит любимого. Никогда. И эти стихи — единственное, что останется в память о нём, в память о её светлой и чистой любви. Глава 6ОПЯТЬ ТУДА, НЕ ЗНАЮ КУДА Они вышли из метро на «Парке культуры» и сразу поняли, что страшно хотят есть. У Эллы Вениаминовны было как-то неудобно совершать опустошительный набег на холодильник, там ограничились чаем, а теперь в ближайшей круглосуточной палатке накупили хотдогов, сладких булок и кока-колы. Налетевший с реки влажный порывистый ветер был по-осеннему холодным и неприятно хлестал в лицо. Конечно, жевать на таком сквозняке не слишком аппетитно, причём было ясно, чем выше поднимешься на мост, тем ветер будет сильнее.— Ну и местечко для встречи! — проворчал Иван.— Место как раз неплохое, — объяснил Саша, пряча лицо в воротник и яростно кусая мягкую булку. — Здесь народу почти нет, особенно в такое время.— Да, — согласился Ваня, запивая хотдог колой и жмурясь то ли от удовольствия, то ли от очередного порыва ветра. — Это тебе не стеклянный Киевский, по которому экскурсанты толпами бродят. Тут раздолье для самоубийц, — добавил он, мрачно хихикнув. — Встал на парапет — прыг! — и порядок. Никто не помешает.Аня сердито ткнула его в бок.— Ребята, мне не нравится ваш настрой, — возмутилась она. — У нас всё слишком серьезно, чтобы позволять себе подобные шуточки: когда смерть ходит рядом, о ней не говорят с такой небрежностью. Лучше подумайте, как будем уговаривать Сергея.— А я уже придумал: давайте сдадим этого генетика агентам Секретной Лаборатории — и делу конец, — предложил Ваня то ли всерьёз, то ли не очень. — Пусть крокодилы жрут друг друга. А с нас тогда уже взятки гладки.— Ты что, ку-ку?! — Аня покрутила пальцем у виска, она не принимала такого варианта даже в шутку. — Мы же сами затеяли всю эту возню с «Фаэтоном», а теперь — в кусты? И отдать на растерзание человека, который фактически подарил нам уникальную возможность путешествовать во времени?! Вань, ну ты хорош гусь, ничего не скажешь! Кто первый включил прибор, когда мы с Сашей просили этого не делать? Вот ты и отвечай за всё, а не спихивай на генетика.— Да ладно тебе, — буркнул Ваня. — Пошутить нельзя?— У тебя шутки идиотские, — насупилась Аня.А Саша, шедший чуть впереди, остановился и, обернувшись к ним, строго произнёс:— Шутить, и правда, нельзя, Вань, потому что просто не время. Генетик Борисов тоже за всё ответит. Ведь мы не похищали у него прибора. Мы подобрали ничей, брошенный им «Фаэтон» и ничего не обязаны никому возвращать. Но в этой истории всё очень непросто. И главное, этот Сергей Борисов… Он сумасшедший. Я помню его глаза. Да и все его поступки слишком далеки от нормальной логики. Сейчас мы должны учитывать это.— Ты хочешь сказать, что он, например, попытается сбросить нас с моста? — испуганно спросила Аня, противореча самой себе, то есть явно накликивая беду.— Пусть попробует, — усмехнулся Ваня, инстинктивно напрягаясь и оценивая свою спортивную форму.— На самом деле, и такое не исключено, — пожал плечами Саша. — Одно вам скажу: всего не предусмотришь. И сейчас главное — не паниковать, не делать преждевременных выводов и готовиться быстро принимать решения по ситуации.Они уже дошли до середины моста и в растерянности остановились.— Будем ждать, — сказал Саша и, повернувшись к реке, стал смотреть на тёмную маслянистую воду.Ваня, добровольно взявший на себя функции наблюдения и охраны, поглядывал то в сторону центрального входа в парк, то в противоположную, откуда они пришли.Анюта достала монетку и бросила в Москву-реку.— Это чтобы сюда вернуться? — спросил Ваня.— Нет, — ответила девушка. — Это чтобы никогда больше не путешествовать во времени.Ваня ухмыльнулся, но промолчал, а Саша решил помечтать:— Знаете, чего мне сейчас хочется? Прийти домой, залезть в ванну, и чтобы, пока я там отмокаю, отец пожарил яичницу…Вы же знаете, как я люблю яичницу! У меня десятка полтора любимых рецептов, и я сам умею готовить, но у отца получается вкуснее. Потом я бы как следует выспался, а утром…— А утром проснулся и начал писать мемуары, — смеясь, закончила Аня.— А что? — улыбнулся Саша. — Неплохая идея.— И у нас есть вещественные доказательства, — включился в разговор Ваня, — из которых получится отличный иллюстративный материал.— Стойте! — осенило вдруг Сашу. — А почему мы не догадались привезти из прошлого фотографии? Ань, у тебя же телефон с камерой.— Я пробовала, — виновато призналась Аня.— И что?! — в один голос спросили ребята.— Ничего не вышло. Там, в прошлом наши телефоны вообще не работают, как будто полностью обесточиваются. Я испугалась и не сказала вам про это.— Чего испугалась? — не понял Ваня.— Ну а вдруг из-за моих экспериментов мы не смогли бы вернуться, — предположила Аня.— Какая чепуха! — возмутился Ваня.— Не знаю, не знаю, — задумался Саша. — Казалось бы, чем отличается блок питания «Фаэтона» от аккумулятора в мобильнике, а видишь, как странно выходит… Всё очень не просто с этими перемещениями во времени.— Кто у нас физик? — подколол Ваня. — Вот ты и разбирайся. А мы программисты — люди конкретные. Работает машина — пожалуйста, напишем для неё программу. Не работает — отнесём в ремонт, а сами возьмём другую. Короче, я понимаю так: те, кто программировал «Фаэтон», вписали туда запрет на фотографирование в прошлом. Ну и ладно. Зато из древности можно барахлишко тащить в наше время. Этим надо пользоваться поактивнее. Вот я, например, какой меч, приволок из средневековой Франции! Помните, что на нём написано? Я вам переводил.— Помню, — ответила Аня с вызовом. — «В сражении те всего более подвергаются опасности, которые сильнее других одержимы страхом».— Хорошо сказано, — оценил Саша. — И главное, актуально…— Постойте, постойте! — вспомнил вдруг Ваня. — Но это же один из афоризмов Бернарда Шоу! Ну да, он так и сказал: «Опасность всегда угрожает тем, кто её боится».— Ты хочешь сказать, — улыбнулся Саша, — что мы там не первые были в тринадцатом веке и надпись на мече сделали ещё какие-нибудь пришельцы из будущего?— Да нет, скорей уж это Шоу пересказал древний афоризм.— А я думаю, — резюмировала Аня, — что все эти гениальные мысли просто носятся в воздухе, и никто их не крадёт друг у друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49