— Чтобы обезопасить себя, — стала рассуждать Элла Вениаминовна, — вы хотите получить от Сергея документы на «Фаэтон».— Да, — сказал Ваня. — Во всяком случае, хотели до недавнего времени. По-моему, не отстанут они от нас, пока не получат документы.— А Сергей, в свою очередь, не хочет сообщать службе безопасности, что он жив, — продолжила Элла Вениаминовна. — Мечтает, чтобы вы вернули ему «Фаэтон». Как разрешить это противоречие?— Пусть он нам вернёт документы, а мы отдадим их Секретной Лаборатории, — предложил Саша. — Так и они про Сергея не узнают, и мы отделаемся «лёгким испугом».— Эх, — вздохнула Элла Вениаминовна. — Именно это я и предложила Сергею.— И что же? — спросили ребята хором.— А ничего. Он промолчал. Но я по глазам поняла, что он не принимает такого варианта. Наверно, продолжает надеяться на создание «анти-Фаэтона». Несмотря ни на что.— И тогда наш прибор перестанет работать, — начал рассуждать Ваня. — У Секретной Лаборатории вся техника тоже выйдет из строя, диск со своей уникальной информацией Сергей уничтожит, бесценные сведения останутся только в его голове, и все будут вынуждены идти к нему на поклон. Вот тут он и обнародует, что на самом деле жив. Я правильно понимаю?— Почти, — сказал Саша язвительно. — Только мы до этого счастливого момента не доживём. Нас раньше убьют.— Да ну вас, ребята! — сказала Анюта, — я не верю, что все так мрачно.— И правильно, — поддержала Элла Вениаминовна, — Ведь Сергей хочет с вами встретиться и обсудить положение дел. Возможно, вы вместе и придёте к правильному решению.— Он опять будет сам звонить нам? — спросил Ваня.— Лучше вы позвоните Зорину. Сергей сейчас там.— Хорошо, — сказал Саша. — Можно воспользоваться вашим телефоном? Поверьте, я не пытаюсь сэкономить. Просто все наши мобильники скорее смогут засечь…— А вы молодец, Александр, — ответила Элла Вениаминовна, — мне бы и в голову не пришло.Саша вытащил мобильник, пролистал записную книжку и пошёл набирать номер на стареньком дисковом аппарате в соседней комнате.— Ну? — с нетерпением выпалили Аня и Ваня, когда он вернулся за стол.— Через три часа, то есть в одиннадцать Сергей будет ждать нас на Крымском мосту, — затем он обратился к Элле Вениаминовне: — Можно мы пока у вас посидим? К себе-то нам совсем нельзя.— Понимаю, — добродушно кивнула хозяйка. — Располагайтесь как дома, устали, наверно. Поспите, а я вас разбужу, когда необходимо …— Слушайте! — вдруг переполошилась Аня. — Обязательно надо позвонить родителям, что мы задержимся. Мои, например, сотрут меня в порошок, если не предупредить их. Они всегда очень переживают, когда я поздно возвращаюсь.— Мои тоже переживают, — сказал Ваня.— И мои, — поддакнул Саша. — Вообще-то мы их не видели больше пяти дней… А расстались только сегодня утром…— Какой интересный парадокс получился, — усмехнулась Аня. — Ну, ладно! Я пошла звонить.— Мы следующие, — сказали ребята.Все три разговора были предельно лаконичны, и уже через десять минут они лежали, кто на диване, кто на креслах и спали как убитые.А когда Элла Вениаминовна разбудила их, Аня вдруг сказала:— Мне снился Китай. Всё так ярко, как наяву. Опять эта императрица…— Про которую ты в Интернете читала? — решил уточнить Ваня. — Беда…А Саша только молча пожал плечами. Глава 5ЦВЕТУЩАЯ ВЕТКА СЛИВЫ …Ещё в 1644 году воинственные северные племена маньчжуров завоевали Китай и провозгласили императором одного из сыновей своего хана. С этого момента и начала править маньчжурская династия Цин, что в переводе означало «чистая», «светлая». Полное её название звучало ещё красивее — Да Цин, то есть «великая и чистая». Это был своего рода девиз правящей маньчжурской династии. По древней традиции все императоры назывались не собственными именами, а девизом правления. Как только император вступал на престол, уже никто не смел произносить и писать его прежнее имя. И вот, когда в 1644 году первый представитель маньчжурской династии взошёл на трон, он сразу издал соответствующий указ:«…Я, получив одобрение Неба, и в соответствии с его волей, объявляю Небу, что взошёл на трон Империи, избрал для неё название Да Цин, а девиз моего правления Шуньчжи…».Шуньчжи означало «благоприятное правление». С тех пор правитель Поднебесной и носил это имя. Последующие императоры тоже выбирали себе девиз правления. Так в 1851 году вступивший на престол И Чжу выбрал себе девиз правления Сяньфэн, что означало «всеобщее процветание».Символом власти всех императоров династии Цин служил дракон — по-китайски «лун». На государственном гербе маньчжурских правителей изображали дракона с четырьмя лапами и пятью когтями на каждой лапе. Императора отождествляли с этим драконом и даже называли «император-дракон». Его лицо именовали «ликом дракона», глаза — «очами дракона», детей — «чадами дракона». Всё, чем пользовался император — одежда, посуда, украшения — обязательно носило печать дракона. И все стены во дворце пестрели его изображениями.Так же династия Да Цин провозгласила свой царственный цвет — жёлтый. И никто, кроме императора и членов его семьи не смел носить одежду жёлтого цвета и пользоваться жёлтыми предметами обихода. А у императора жёлтым было всё: стены внутренних покоев, крыша дворца, паланкин, в котором он передвигался, стулья, обшитые соответствующим шёлком, занавески и даже фарфоровая посуда.Со дня завоевания Китая северными племенами, все маньчжуры имели привилегированное положение в империи, а китайцы должны были подстраиваться под них. Новые правители ввели обязательное ношение косы — как знак подчинения маньчжурскому дому. Всё мужское население Поднебесной должно было с детства отращивать косу на затылке. Волосы вокруг обычно сбривали или стригли очень коротко.Вся страна была разделена на восемнадцать провинций, которые в свою очередь делились на области, округа и уезды. Провинцией управлял губернатор, разумеется, маньчжур. Китайские чиновники могли претендовать лишь на второстепенные роли, получали ранг не выше четвёртого, хотя, в последнее время бывали исключения. Кроме того, чиновнику-китайцу не разрешалось пользоваться печатью. Ну, а все высшие государственные посты доставались, исключительно маньчжурам. Императорский двор состоял только из маньчжуров, за исключением евнухов, которые наоборот были только китайцами (маньчжуры не имели право оскопляться). Так же в императорском дворце можно было встретить служанок-китаянок, и некоторым из них даже удавалось стать наложницами императора. Но это было то самое исключение из общего правила, и довольно редкое. А вообще, даже наказания за всевозможные преступления — и те для маньчжуров были более гуманны. Кроме того, под страхом смерти маньчжуры не имели права вступать в брак с китайцами. Это считалось величайшим преступлением. Что и говорить, в то время маньчжурам в Китае приходилось куда лучше, чем китайцам, хотя, казалось бы, именно китайцы живут у себя дома.В императорский гарем набирались только маньчжурки, не старше двадцати лет и знатного происхождения. Гарем «обновлялся» каждые три года, и к концу правления количество наложниц достигало почти тысячи.Участь наложниц, не удостоенных внимания Сына Неба, была горька. В отдалённых уголках Запретного города, всеми забытые и покинутые, они вели образ жизни монашек. Лишь очень немногим удавалось заслужить внимание императора. Когда император умирал, наложницы не могли выйти замуж или возвратиться к своим родителям. Вот почему многие знатные маньчжуры неохотно отдавали своих дочерей в императорский гарем. Оставаясь дома, их дочери могли выйти замуж, иметь много детей и быть по-настоящему счастливыми.Когда объявлялся набор наложниц, особенно заботливые отцы прятали своих дочерей или срочно выдавали их замуж. Вообще, знатные маньчжуры должны были добровольно вносить своих дочерей в списки претенденток для императорского гарема, но не все исполняли этот долг добросовестно. Зная об этом, евнухи рыскали по всему городу и высматривали достойных маньчжурок. По закону они имели право заходить в каждый дом и проверять, есть ли там молодая девушка.И вот, весной 1852 года был обнародован указ, повелевавший маньчжурским девушкам прибыть во дворец. Самые достойные из них должны были занять место в императорском гареме Сяньфэна.И Чжу, вступивший на престол под девизом Сяньфэн — «всеобщее процветание» — был четвёртым сыном императора Даогуана (в переводе «целенаправленное и блестящее»). В 1851 году Даогуан умер, оставив трон своему девятнадцатилетнему сыну. Женой И Чжу была Цыань. Это имя означало «милостивая и спокойная», и надо сказать, что оно очень подходило ей.Выждав положенное время траура по усопшему императору, Сяньфэн объявил о наборе наложниц в свой гарем.Мать Ланьэр, подумав хорошенько, решила направить свою дочь на «смотрины». В последнее время их семья очень нуждалась, у них даже не хватало денег платить прислуге.«А вдруг моей дочери повезёт, и император приблизит её к себе? — думала она. — Даже если этого не случится, лучше жить взаперти в хороших условиях, чем бедствовать на свободе». Однако Ланьэр долго не соглашалась на предложение матери. Ей хотелось, как, впрочем, и всем девушкам, выйти замуж за красивого юношу, родить детей и жить в семье долго и счастливо. Тем более что совсем недавно, гуляя в Парке Безмятежности, она встретила…Юноша сидел в маленькой беседке, увитой плющом, и что-то усердно записывал. Рядом на небольшом столике стояла маленькая чернильница и небольшой стаканчик с кистями. Погружённый в раздумье, он не заметил приближающуюся девушку. Ланьэр, не смея нарушить его покой, подошла к беседке потихоньку и оказалась за спиной юноши. Преисполненная любопытства, она заглянула сквозь тонко переплетённые прутья. Молодой человек, увлечённо писал, по-прежнему не замечая её. Ланьэр стала вглядываться в красиво выведенные иероглифы и успела прочесть не так много, но уже по первым строкам поняла: юноша пишет стихи. Предо мной облакаЧистоты неземной. К ним хотел бы хоть разПрикоснуться рукой Я хотел бы взлететьВысоко-высоко, Как мечты улететьДалеко-далеко. Но вдруг ветер подулИ унёс облака, И исчезли мечты…И так будет всегда? Стихи автора

Ланьэр не успела пробежать по строкам дальше: юноша, почувствовал её присутствие и обернулся.— Прекрасные стихи, — тихо произнесла девушка, щёки её зарделись румянцем.Молодой человек, которого звали Лю Чанг, улыбнулся и отложил кисть.— Я очень рад, что они понравились тебе, — сказал он и взглянул ей в глаза.Ланьэр отвернулась.— Я ещё не успел закончить, — продолжил Лю Чанг, не сводя с девушки глаз.Ланьэр отломила ветку распустившейся сливы, и, вдохнув благоуханный аромат цветка, произнесла несколько смущённо:— А ты мог бы написать стихи про цветущую сливу?Юноша поднялся, обошёл беседку и, встав рядом, попросил у неё ветку сливы.— Ты хочешь, чтобы я написал стихи именно об этой ветке, сорванной прекрасной незнакомкой?Ланьэр не нашлась, что ответить, и совсем смутилась, краснея на глазах. Лю Чанг внимательно наблюдал за ней. Всё в этой девушке было гармонично-прекрасным: красивые чёрные брови, разбегающиеся, как два соболя; тёмные, как спелые вишни, глаза; алые, как сок граната, губы; стройное, гибкое, как ива, тело. Её роскошные чёрные волосы, собранные в изящную причёску и заколотые ажурными золотыми шпильками, были украшены бледно-розовой орхидеей, сделанной из тонких шёлковых лоскутков. В своём ярком весеннем наряде, расшитом цветами и с этой божественной орхидеей в волосах, она казалась неземной феей, явившейся из сада Вечной Весны.— Как тебя зовут? — спросил он.— Ланьэр.— Красивое имя.— А тебя как зовут?— Лю Чанг или просто Чанг. А почему ты гуляешь здесь одна?— Я люблю гулять одна, — ответила Ланьэр. — Здесь так чудесно, что не хочется ни с кем разговаривать, хочется просто бродить, любуясь совершенством природы.— Я тоже люблю одиночество, — сказал юноша. — Хорошо думать, размышлять и писать стихи, когда ты один.— А я тебе не помешала? — встревожилась Ланьэр.— Нет, что ты! — поспешил он заверить её. — Наоборот! Я так рад встрече с тобой. Знаешь, что? Приходи завтра сюда же. Я напишу стихи про эту цветущую ветку сливы.Ланьэр быстро взглянула в глаза юноше и тут же опустила взор.— Хорошо, я приду, — она наградила его ещё одним совсем коротким взглядом и… убежала.Придя домой, Ланьэр только и мечтала: вот бы поскорее наступило завтра! Она ничего не могла делать — всё валилось из рук. Мать, заметив это странное состояние, спросила:— Уж не заболела ли ты, дочка?— Нет, со мной всё хорошо, — ответила девушка и как-то странно улыбнулась.Целую ночь Ланьэр не могла заснуть. Образ незнакомого юноши стоял у неё перед глазами. «Какой у него красивый голос, — вспоминала она. — Как он говорит, как смотрит! Этот взгляд — такой нежный и глубокий!». Она всё думала, думала и думала о нём… И даже не заметила, как наступил рассвет. Весенние лучи проникли в комнату, залив её своим золотистым сиянием. Сейчас Ланьэр казалось, что всё вокруг стало каким-то волшебным, необычным. Даже привычная мебель в комнате — и та как-то посвежела, а весенние цветы, умело подобранные в красивые букеты, казались особенно ароматными и яркими.Наступившее утро тянулось безумно долго, словно время нарочно потекло медленнее. Ланьэр бесцельно прохаживалась по маленькому внутреннему дворику, и мысли её были далеко-далеко.Наконец, солнце поднялось высоко над горизонтом. Ланьэр надела свой самый лучший наряд — ярко-красный халат с чудесной вышивкой: разноцветные шёлковые цветы были разбросаны по всей поверхности одежды, а между ними порхали ажурные бабочки, тоже вышитые шёлком. Яркими пятнами на халате красовались большие круговые узоры из пионов, гвоздик и бабочек, сплетённые в «бесконечный узел». Низ платья и широкие рукава были окаймлены разноцветным волновым узором. В довершение Ланьэр надела изящные башмачки на высоком каблуке, тоже расшитые шёлковыми цветами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49