И сама Мила была ему так же безразлична, как и эта ванная, эта комната, как и вся его жизнь. Он не стремился сделать вид, что спит, ему просто не хотелось видеть жену. Павел уже давно понял, что их брак — это ошибка. А некоторое время назад он равнодушно заметил, что Мила явно симпатизирует Антону. Мало того, он был уверен, зная жену, что она и его брат — любовники. Но это его совсем не трогало. Мила вышла из комнаты, и он тут же открыл глаза, чтобы увидеть, что эта комната не изменилась, так же, как и его жизнь. С утра до вечера будет продолжаться одно и то-же: сначала он выпьет кофе, затем прочтёт утренние газеты. Зачем он это делает, ведь ему совсем неинтересны новости? Потом он выйдет прогуляться по двору, вернувшись, позавтракает, или пообедает, в зависимости от времени подъёма. А потом начнёт наливаться виски или коньяком — по желанию. И всё это время будет думать о Жанне. О том, какой она была, и каким счастливым был он рядом с нею. А потом придут с работы отец и Антон, и дом оживится. Мать будет бегать вокруг Антона, без конца расспрашивая его об успехах и трудностях сегодняшнего дня, тот будет скупо отвечать сквозь зубы. Мила станет крутиться рядом, нежно улыбаясь своему любовнику. Отец скроется в своём кабинете, и ему ни до кого не будет дела. Или вообще появится слишком поздно. В последние месяцы у него слишком много неприятностей на работе, поэтому отец работает допоздна, но это никого не волнует. Раньше Любовь Андреевна беспокоилась за его здоровье, следила, чтобы он лёг спать не утром, а хотя бы поздно ночью, приносила ему чай с мёдом и лимоном прямо в кабинет, а сейчас ей есть, за кого волноваться.
Павел всё ещё нежился в постели, когда услышал короткий, но отчаянный крик жены. Он машинально вскочил, и в одних трусах бросился в коридор. Он двумя прыжками достиг лестницы, и увидел у её подножия, внизу, лежащую на полу жену. Около неё уже сидел ветеринар, наклонившись над Милиной щиколоткой. Павел замер. Неужели с ней что-то случилось, что-то страшное? Несмотря на всю его неприязнь к Миле, он вовсе не желал ей смерти. Он было открыл рот, чтобы крикнуть, чтобы спросить у Джонни, жива ли Мила, как вдруг увидел, что жена пошевелилась и застонала. А Джонни, рыжий, сумасшедший Джонни, вдруг аккуратно, бережно, взял лодыжку Милы в обе руки и приник к ней губами, и стал покрывать поцелуями ногу Милы, ласковыми, нежными, и в то же время страстными. Павел молча смотрел, с какой безграничной любовью Джонни целует ногу его жены, и не решился помешать ему. Мила жива, так пусть ветеринар получит свои драгоценные секунды счастья.
Мила завозилась на полу, приходя в сознание, и Джонни мигом вернул её ногу в исходное положение.
— Боже, — простонала Мила, — что со мной? Я жива?
Павел быстро спустился по лестнице.
— Нога опухать, — невозмутимо сообщил Джонни.
Если бы Павел не видел ещё минуту назад, как он целует ногу Милы, ни за что бы не заподозрил, что рыжий ветеринар влюблён в его жену.
— Моя нога, — запричитала Мила, склоняясь над действительно распухшей лодыжкой.
Павел позвонил их домашнему врачу, Валентине Назиповне, живущей в домике на территории поместья Резников. Подоспевшая женщина обнаружила вывих лодыжки, ловко наложила повязку на ногу Милы и вколола ей обезболивающее.
Павел помог жене добраться до дивана в гостиной, вручил ей пульт от телевизора и исправно бегал на кухню, вручая Миле то кофе, то сэндвичи с зелёным салатом и сёмгой, которые она обожала, то пирожные. В конце концов Мила даже попросила его посидеть с ней рядом, и они выпили по две рюмочки ликёра «Гранд Марнье». Вернее, Мила выпила две, а Павел продолжал потихоньку потягивать ликёр.
Оказалось, что говорить им было не о чем, и они перебрасывались пустяшными фразами о погоде, о том, что на улице слишком жарко для первого месяца лета, о том, что теперь Мила не сможет несколько дней выходить из дома. В конце концов, апельсиново-коньячный напиток ударил в голову, и Павел неожиданно для себя произнёс:
— Может быть, нам стоит развестись?
Мила взглянула на него округлившимися глазами и чуть не опрокинула рюмку с ликёром на шёлковый пеньюар.
— Разве нам плохо вместе? — неестественным голосом спросила она. — Ты меня больше не любишь?
Павел не удержался от смеха.
— Мила, Мила, — повторял он, продолжая смеяться и чувствуя, что у него на глазах уже выступают слёзы. Вот только непонятно отчего — от смеха или от той безысходной грусти, которая уже давно сжимала его сердце металлическим обручем. — Дорогая моя Мила, давай не будем лгать друг другу! По крайней мере, хотя бы сейчас! Не говори со мной так, словно всё ещё пытаешься стать моей женой, и тебе необходимо производить на мою семью и на меня наилучшее впечатление! Дорогая, ты уже этого добилась! А теперь я прошу тебя признать вместе со мной, что наш брак не удался, не принёс нам радости, и с самого начала был обречён на провал. Когда двое женятся в надежде обрести в браке что-то иное, то, чего им не хватает, и при этом любовью здесь и не пахнет, это почти всегда проигрышный вариант.
— А мне кажется, браки по расчёту более долговечны, чем браки по любви, — ответила Мила.
Она была спокойна. Поперечная морщина словно перерезала её лоб, и глаза были печальны. Павел понял, что сейчас настал тот редкий миг, когда они и впрямь могут поговорить по душам, без лицемерия и кривляния, больше не теша себя мыслью, что всё образуется и наладится.
— Ты думаешь, если мы разведёмся, тебе будет лучше? — продолжала жена. — Неужели ты и впрямь считаешь, что это я мешаю тебе спокойно и счастливо жить?
— Конечно, нет, — вздохнул Павел. — Но мне всё равно, что мы женаты, ты понимаешь?
— Понимаю, — кивнула Мила, неловко закинула ногу на ногу, и поморщилась от боли в ноге. — Только если тебе всё равно, женаты мы или нет, зачем ты хочешь развестись? Почему бы не оставить всё так, как есть? Или ты надеешься встретить другую женщину? Или уже встретил?
Она впилась в него острым взглядом, пытаясь вырвать из мужа признание в адюльтере.
— Нет никакой другой женщины, — вздохнул Павел. — Но мы оба несчастны в нашем союзе. Возможно, нам станет легче, если больше мы не будем прикидываться мужем и женой. К тому же тебе не надо будет прятаться, когда ты бегаешь в комнату к Антону.
Мила покраснела.
— Значит, ты знаешь… Вот почему ты хочешь оставить меня!
— Да нет же, — досадливо бросил Павел, — дело не в этом. Мне всё равно, с кем ты встречаешься, будучи моей женой! Просто зачем нам продолжать этот фарс, к чему?
Мила немного помолчала, а потом ответила:
— Я пока не готова к разводу. Извини, если разочаровала тебя. Но я и впрямь не хочу с тобой разводиться. Во всяком случае, пока.
— Хорошо, — пожал плечами Павел. — У тебя будет время подумать. Я собираюсь уехать на какое-то время, и ты сможешь поразмыслить над моими словами.
— А куда ты? — вскинулась Мила.
— В Англию, — коротко ответил он. — Я хочу посетить то место, в котором был впервые в жизни по-настоящему счастлив.
— Возьми меня с собой, — неожиданно для себя проговорила Мила.
Павел покачал головой. Он не собирался портить единственное, что у него осталось — драгоценные воспоминания — присутствием собственной жены.
Новости, которые Анатолий Максимович узнал с самого утра, оказались неутешительными. В составе министерства природных ресурсов — МПР — было создано управление мониторинга и контроля за выполнением условий лицензий по крупным объектам недропользования. Министр решил показать свою суровость в отношении нарушителей лицензий. И в этом не было бы ничего необыкновенного, если бы не объект, выбранный для проверки самым первым — «Теллурика — нефть». Кроме того, начальником созданного управления был назначен Андрей Байкальский, ещё год назад трудившийся в «Сикбуре», том самом предприятии, с которым у «Теллурики» должно было состояться слияние. Ни о каком слиянии двух крупнейших компаний, конечно, речи уже не шло. «Сикбур» мягко самоустранился. И Резник не винил его руководителей за это. Следовало признать, что за «Теллурику» слишком крепко взялись государственные чиновники. Так чему же удивляться, что «Сикбур» отступил? Резник знал, что руководители этой корпорации затаились и выжидают кончины «Теллурики», того момента, когда можно будет скупить все акции по дешёвке. И за это он тоже не винил руководителей «Сикбура», ведь это прежде всего — бизнес. А в бизнесе, как и в любви, нет друзей. Ничего личного, как принято говорить.
Сам Резник никогда не поступался своими принципами ради того, чтобы урвать кусок пожирнее, но, с другой стороны, не клеймил людей, способных на всё ради достижения своей цели. У каждого человека своя дорога, другое дело — куда она приведёт.
Резник снова задумался о предстоящей проверке. Интересно, как объяснит Байкальский, почему его прежде всего заинтересовала «Теллурика», а не «Сикбур», ведь проблемы с исполнением лицензий есть в любой крупной компании, в том числе и в «Сикбуре»? Но Резник прекрасно понимал, что ответа на этот вопрос Байкальский не даст, потому что проверить «Теллурику» попросила Генеральная прокуратура, которой уже давно не давал покоя холдинг Резника.
А если говорить о выполнении лицензий, то в МПР и до создания нового управления имелась вся информация по этому вопросу. Если рассматривать исполнение каждой отдельно взятой лицензии, то у «Теллурики» их всего сто восемьдесят. По семидесяти лицензиям нарушения по нормам отбора составляют десять процентов. Опять же, в министерстве природных ресурсов нарушения в пределах десяти процентов считается несущественным. А вот у «Сикбура» из их ста пятидесяти лицензий аж сто шесть выполняется со злостными нарушениями! Но активность и лицемерие Байкальского понятны — конкурентов необходимо дожать.
Резник снял очки, потёр глаза и вдруг понял, что устал. Устал бороться и пытаться выжить, устал держаться на плаву, устал от своей семьи, от лицемерия, которое окружает его в его же доме, устал от неискренности. Он давно под колпаком у государства, и ему приходится бороться с государством разными методами, прибегая к различным ухищрениям. Может быть, ему бросить всё к чертям собачьим, плюнуть на всё и уехать на одну из своих вилл? Спокойно жить, наблюдать, как растут его оливковые деревья, ездить в открытом автомобиле — кабриолете, и радоваться морю, солнцу, прекрасному вину?
Резник замер на минуту, представив себе всё это. Картина вырисовывалась чудесной, прямо-таки лубочной, но в ней всё-равно чего-то не хватало. Анатолий Максимович очень быстро понял, чего именно: Ирины. Вот если бы она была рядом с ним в этом кабриолете, и он слышал её смех и видел её глаза… Чёрт возьми, но для этого ему даже кабриолета не надо, он и так может видеть её, хоть каждый день. Только вот не получается у него встречаться с ней каждый день. Он должен возвращаться домой вечером, а теперь, когда над ним снова повис дамоклов меч со стороны государства, он задерживается на работе допоздна, и очень редко выкраивает моменты для встречи с любимой женщиной. Но, надо признать, эта любовь согревает его уставшую и заледеневшую душу. И он не может позволить себе бросить своё дело, которому отдал без малого тридцать лет, бросить людей, которые работают на него и верят в него. Он не может сдаться. Он обязательно выстоит. Он выиграет эту борьбу, и только потом всё бросит и уедет. С Ириной. Туда, где всегда тепло, где море, где все люди улыбаются друг другу, и нет никаких проблем.
Настя, не веря собственным глазам, отбросила использованный тест в сторону. Наконец-то её мечта осуществилась: она беременна! Уж теперь-то Тофик навсегда останется с ней, и не будет больше исчезать надолго, не станет выкидывать коленца, делая предложение и тут же испаряясь. Они, наконец, поженятся, и Настя успокоится, они будут растить сыночка и радоваться жизни. Настя не сомневалась, что у них будет мальчик. Тофику наверняка захочется именно сына, ведь он же кавказец, а у них культ сыновей, мужчин. Если Настя родит Тофику сына, то он никогда от неё не уйдёт. Это следовало отметить. Настя бросилась к встроенному бару, и тут же остановилась. Во-первых, она не любила пить в одиночестве. Во-вторых, по такому торжественному поводу следовало обязательно кого-нибудь пригласить. И в-третьих, ей пришло в голову, что, возможно, ей теперь вообще нельзя пить.
Настя, ни секунды не мешкая, схватила сотовый телефон и выбрала номер из его записной книжки.
— Жанна, это я. Пожалуйста, приезжай ко мне как можно быстрее, — заторопилась она, — это очень, очень важно!
— Да что случилось? — встревожилась Жанна.
— Не волнуйся, новости только приятные, но я не хочу говорить тебе о них по телефону! — успокоила её Настя.
— Может быть, позже, — неуверенно проговорила Жанна, — у меня скоро встреча…
— Да успеешь ты на свою встречу, только сначала заезжай ко мне. Обещаю, не разочаруешься!
Жанна засмеялась и отключила телефон. Настя радостно бросилась на огромную кровать, и запрыгала на ней, как ребёнок.
— Тофик будет рад, — в такт прыжками скандировала она, — Тофик будет счастлив!
Примчавшаяся через час Жанна тоже обрадовалась.
— Я скоро стану тётей, — воскликнула она и принялась обнимать Настю.
Она успокоила будущую маму, сказав, что вино ей можно, но, конечно, надо знать меру.
За тортом, который привезла Жанна, девушки сплетничали.
— Ты знаешь, что Павел собирается ехать в Лондон? — вопросила Настя.
Жанна чуть не поперхнулась.
— В Лондон? Откуда же я могу знать!
— Ну, может, дядя с тобой делится, — невинно пожала плечами подружка Тофика.
Жанна засмеялась. Почему-то она не могла сердиться на невесту двоюродного брата.
— Вот язва, всё —то ты знаешь! — добавила она беззлобно.
— В наше время надо владеть информацией, — на полном серьёзе сообщила Настя. — Как ты думаешь, Тофик обрадуется?
— Тому, что Павел едет в Лондон? — удивилась Жанна.
— Да нет, конечно, тому, что станет отцом!
— Не знаю, — покачала головой Жанна. — Реакция Тофика непредсказуема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32