Однако, если не считать таинственной лихорадки, которой переболели Бернс и его спутники, что напомнило им о печальной судьбе их предшественников, путешествие прошло без неприятностей.
Когда они приблизились к Бухаре, Бернс сочинил исполненное восточной лести письмо, которое послал впереди себя Куш Беги, или Великому Визирю. В письме он сообщал о своем желании увидеть легендарные неземные красоты священного города. Щедрое использование в письме таких эпитетов по адресу визиря, как «Башня ислама» или «Драгоценный камень веры», явно доставило удовольствие адресату, поскольку посланец вскоре вернулся и сообщил, что их приглашают посетить Бухару. Так что 27 июня 1832 года все еще не оправившиеся после болезни Бернс и Джерард вместе со своими спутниками из местных наконец-то миновали главные городские ворота. Это случилось точно шесть месяцев спустя после отъезда из Дели. Позднее в тот же самый день Бернса вызвали к Великому Визирю во дворец эмира в знаменитом бухарском Арке — крепости, расположенной в двух милях от того места, где их поселили. Переодевшись в местные одежды, Бернс отправился туда пешком, так как в священном городе всем, кроме мусульман, категорически запрещалось ездить верхом. Он отправился один, так как Джерард был все еще слишком слаб, чтобы его сопровождать.
Беседа с Куш Беги — иссохшим стариком с маленькими лукавыми глазками и длинной седой бородой — началась с расспросов и продолжалась два часа. Сначала визирь захотел узнать, что привело Бернса и его спутников в страну, лежащую так далеко от их собственной. Бернс, как обычно, объяснил, что они возвращаются в Англию сухопутным путем и хотели бы познакомиться с прославленными по всему Востоку красотами Бухары, а потом рассказать о них на родине. «А чем, — задал следующий вопрос визирь, — вы занимаетесь? » Бернс немного поколебался, перед тем как признаться, что он — офицер индийской армии. Но беспокоиться нужды не было, казалось, эта новость ни в малейшей мере не взволновала Куш Беги. Похоже, его куда больше интересовали религиозные убеждения Бернса, так как сначала он спросил, верит ли тот в Бога, а потом — не поклоняется ли он идолам. Последнее предположение Бернс самым решительным образом отверг, после чего визирь предложил ему обнажить грудь, чтобы показать, что он не носит креста. Когда стало ясно, что креста на Вернее нет, визирь одобрительно произнес: «Вы — люди Библии. Вы лучше русских». Затем он спросил, ел ли Бернс свинину. Бернс знал, что на этот вопрос следует отвечать с величайшей осторожностью. «Некоторые у нас ее едят, — признал он, — но по большей части бедняки». — «И на что же, — поинтересовался собеседник, — она похожа по вкусу?» Но к такому вопросу Бернс был готов. «Я слышал, — ответил он, — что она похожа на говядину».
Как у Бернса неизменно получалось с азиатами, очень скоро он уже нашел общий язык с визирем, для которого оказался подлинным источником необычайно интересной информации о сложном внешнем мире. Эта дружба стоила ему одного из двух его компасов, хотя этот подарок предоставил ему и его спутникам возможность свободно передвигаться по своему усмотрению по городу и наблюдать за его повседневной жизнью. Они увидели мрачный минарет, с которого сбрасывали преступников и те разбивались насмерть, посетили площадь перед Арком, где обезглавливали с помощью огромного меча. Бернс пошел взглянуть на работорговый рынок и после этого записал: «Там выставлены на продажу бедные и несчастные люди, причем их будто скот втиснули в тридцать или сорок стойл». В то утро на продажу выставлялось только шесть человек, и русских среди них не было. «Все чувства европейца, — добавлял он, — восстают при виде этой отвратительной торговли», которую жители Бухары защищают на том основании, что с рабами хорошо обращаются и что очень часто им здесь лучше, чем в их собственной стране.
Бернсу осторожно дали знать, что с ним хотел бы встретиться один из русских рабов, которых насчитывалось в Бухаре около 130 человек. Вскоре после этого однажды ночью в их дом проскользнул человек явно европейского происхождения и страстно бросился к ногам Бернса. Он рассказал им, что десятилетним мальчиком был захвачен туркменскими работорговцами, когда заснул на одном из русских передовых постов. Теперь он пребывал в рабстве уже пятнадцать лет и работал на своего хозяина плотником. Он рассказал, что к нему хорошо относятся и позволяют ему ходить, куда он хочет. Но из благоразумия он сделал вид, что принял ислам, хотя тайно («И здесь, — заметил Бернс, — бедняга перекрестился») он все еще остается христианином. «Ведь я живу среди людей, — объяснил он, — которые всем сердцем ненавидят любого, исповедующего эту веру». Разделив с англичанами трапезу, перед уходом он сказал: «Может, я и должен был бы выглядеть счастливым, но при мыслях о родине у меня щемит сердце. Если бы хоть раз ее увидеть, можно и спокойно помереть».
Они провели в Бухаре около месяца, прежде чем закончили с делами. Бернс надеялся добраться до Хивы, а оттуда вернуться домой через Персию. Однако Куш Беги настрого предостерег его насчет попытки добраться до Хивы, сообщив, что в прилегающем регионе неспокойно и слишком опасно. В конце концов Бернс решил забыть про Хиву и отправиться прямо в Персию через Мерв и Астрабад. Он сумел получить от визиря фирман с личной печатью эмира; всем официальным лицам Бухары предписывалось помогать его экспедиции любыми возможными способами. Однако визирь предупредил Бернса, что как только они уйдут за пределы владений эмира, то окажутся в чрезвычайно опасном районе, где вплоть до самой Персии никому доверять нельзя. По причинам, которых он не объяснил, визирь не позволил им встретиться с самим эмиром, хотя, возможно, это было сделано в их собственных интересах. Ведь на троне Бухары недавно воцарился человек, жестоко казнивший двух прибывших после них британских офицеров. И наконец Куш Беги, так хорошо принявший Бернса, попрощался с ними и просил молиться за него, когда они благополучно достигнут отчизны, «так как я человек уже старый». О, да, и еще одно. Если Бернс когда-нибудь опять вернется в Бухару, не будет он так добр привезти ему пару хороших английских очков?
* * *
После целой серии приключений и несчастий, слишком многочисленных, чтобы их тут перечислять, Бернс и его команда 18 января 1833 года вернулись в Бомбей морем из Персидского залива. Там они узнали, что за тринадцать месяцев их отсутствия повсюду произошло множество самых разных событий, что привело к дальнейшему резкому ухудшению англо-российских отношений. 20 февраля, как раз в тот момент, когда Бернс прибыл в Калькутту, чтобы доложить генерал-губернатору о результатах своей поездки по Центральной Азии, крупное соединение русских военных кораблей бросило якорь возле Константинополя, что вызвало большое беспокойство как в Лондоне, так и в Индии. Это был финальный аккорд в цепи начавшихся в 1831 году событий. Затем последовало восстание против правления султана в Египте, тогда номинально являвшемся частью Оттоманской империи. Поначалу казалось, что восстание — событие сугубо местное, хотя очень скоро оно начало представлять серьезную угрозу. Человеком, стоявшим за этим восстанием, был один из вассалов султана, правитель Египта Мохаммед Али, албанец по происхождению. Захватив сначала с помощью своей мощной армии Дамаск и Аллеппо, теперь он начал продвигаться в Анатолию и готовился дойти до Константинополя и низвергнуть султана с его трона. Тот отчаянно призывал на помощь Британию, но министр иностранных дел лорд Пальмерстон колебался, не желая действовать в одиночку.
Но если Британия тянула с ответом на мольбы султана то царь Николай медлить не стал. Он не испытывал ни малейшего желания увидеть вместо нынешнего покладистого правителя представителя новой агрессивной династии Царь немедленно отправил в Константинополь Николая Муравьева (тот отличился в Хиве и уже успел стать генералом), чтобы предложить султану защиту от наступавшей армии Мохаммеда Али. Сначала султан колебался, так как все еще надеялся получить помощь от англичан, которым отдавал предпочтение. Хотя Лондон продолжал бездействовать, Пальмерстон был уверен, что Санкт-Петербург, официально являвшийся союзником Великобритании, никогда не станет действовать в одностороннем порядке. Но в конце концов, в ответ на настоятельные просьбы своих наместников, расценивавших нынешний кризис как угрозу интересам Британии на Ближнем Востоке, не говоря уже об аналогичной угрозе для Индии, он позволил себя убедить, хотя по-прежнему предпочитал интервенции переговоры. Нет нужды говорить что его решение запоздало. Поскольку войска Мохаммеда Али, сметая все на своем пути, прокладывали себе путь через Анатолию к Константинополю, у султана не оставалось другого выбора, кроме как с благодарностью принять предложение Николая о немедленной помощи.
Когда это произошло, русский флот прибыл в Константинополь как раз вовремя, ведь восставшим оставалось до города меньше 200 миль. Но теперь трон султана был спасен. Понимая, что им не справиться с русскими и турками, войска Мохаммеда Али остановились, и было заключено соответствующее соглашение. Нерешительность англичан позволила Санкт-Петербургу наконец осуществить его вековую мечту и высадить в Константинополе войска. Когда известие о последнем маневре русских достигло Калькутты, там его сразу расценили как часть большого проекта, конечной целью которого станет Индия. Казалось, все куски головоломки самым зловещим образом становятся на место. Теперь уже людей вроде Вильсона, Муркрофта, Киннейра и де Ласи Эванса не называли паникерами. Таково было настроение, когда Бернс прибыл в Калькутту. Едва ли он смог бы выбрать для своего появления лучший момент. Большая Игра становилась все интенсивнее.
После того как Бернс представил доклад генерал-губернатору лорду Вильяму Бентинку, ему приказали немедленно отправляться морем в Англию, чтобы кратко изложить кабинету министров, контрольному совету и другим высшим официальным лицам ситуацию в Центральной Азии и вероятность русской угрозы для Индии. Оказанный ему прием был совершенно немыслим для юного младшего офицера, а его кульминацией стала частная аудиенция у короля, который, как и все прочие, хотел услышать рассказ Бернса из первых уст. Бернс неожиданно стал героем. Продвинулся он и в профессиональном смысле. Кроме присвоения чина капитана, за замечательное путешествие его наградили столь желанной Золотой медалью Королевского Географического общества. Еще его пригласили присоединиться к Атенеуму — святая святых английской литературной и научной элиты, причем без предварительного прохождения процедуры выборов. Хозяйки светских салонов и потенциальные тещи объединились в погоне за энергичным и франтоватым молодым офицером.
Ведущий издатель того времени Джон Мюррей поспешил приобрести записки Бернса о его путешествии. Книга, озаглавленная «Путешествия в Бухару», столь стремительно была отправлена в печать, что опередила книгу Артура Конолли, которая вышла только несколько месяцев спустя, и долго откладывавшуюся посмертную книгу Муркрофта, опубликованную только спустя семь лет. Таким образом, изданная в трех томах эпопея Бернса впервые познакомила читателя с романтичной и таинственной Центральной Азией. Она сразу стала бестселлером, в первый же день было продано 900 экземпляров — для того времени очень много. К сожалению, находившийся слишком далеко, в Индии, доктор Джерард не смог насладиться столь шумным успехом. Его здоровье было подорвано болезнью, которая обрушилась на него и спутников во время последнего перехода до Бухары, и через два года он скончался.
Тем не менее в этом хоре похвал Бернс не терял из виду настоящую цель их путешествия. В дополнение к своей книге, которая была написана главным образом во время морского путешествия домой, он составил для своих шефов два секретных доклада: один военный, а второй — политический и еще два не столь важных — по топографии и по экономическим перспективам региона. В военном докладе он утверждал, что переход Кабула в руки русских будет столь же опасен, как и переход Герата. Вражеская армия может попасть туда из Балха через месяц. Перевалы Гиндукуша, где насмерть замерзло так много солдат Александра Македонского, не представляют серьезных трудностей для современной хорошо экипированной армии. Афганцы, показавшие себя в племенных войнах жестокими и смелыми бойцами, не смогут противостоять решительно настроенной русской армии и защитить Кабул. Как только захватчик овладеет Кабулом, у него практически не останется серьезных преград для продвижения в Индию, так как перед ним откроется сразу несколько возможных путей для решения этой задачи.
Что же касается захвата Балха, то для этого войска можно доставить вверх по Оксусу на баржах, буксируемых лошадьми, — «как по каналу». Река, как они со спутниками убедились, до этого места вполне судоходна. Берега у нее низкие и твердые, а лошадей в этом регионе превеликое множество. Артиллерию также можно либо провезти на баржах по реке, либо протащить по берегу реки. Если силы вторжения начнут свой поход из Оренбурга, а не с восточного побережья Каспийского моря, то у них даже не будет нужды предварительно захватывать Хиву. Бухару тоже можно будет оставить в стороне, если предварительно удастся склонить к сотрудничеству их правителей, хотя оба оазиса являются ценными источниками продовольствия и других припасов. Из-за опасности, которая может возникнуть в случае перехода Кабула в руки русских, Бернс настаивал, что в притязаниях на трон объединенного Афганистана англичане должны поддержать Доста Мохаммеда, а не Камран Шаха. Бернс доказал, что наступление русских на Кабул может пройти достаточно легко; и, в отличие от Вильсона, Киннейра или де Ласи Эванса он побывал там сам.
Горя желанием вернуться в регион, который принес ему такую неожиданную славу, Бернс теперь яростно добивался в кулуарах власти разрешения создать в Кабуле постоянную миссию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83