Линия баталии (говорит анонимный памфлет) есть базис и основание всей дисциплины в морских сражениях и универсально практиковалась всеми нациями, владеющими какой-либо силой в море; она имеет за собой заслугу испытания долгим опытом и установилась чистой и неизменной, введенная нашими предшественниками как наиболее благоразумная и наисогласнейшая диспозиция, которая может быть употребляема в море. Этот ордер состоит в том, что корабли выстраиваются в одну линию — или один впереди другого, или лагом друг к другу, и держатся так близко между собой, как позволяет погода, так что все время каждый корабль может быть готов поддержать, освободить или спасти другой. Указано, что каждый корабль в линии баталии должен держаться в полукабельтове от другого, что составляет около пятидесяти сажен; так что если флот его величества будет на ветре неприятеля, то авангард должен направиться на авангард неприятеля и вступить с ним в бой, причем каждый корабль знает своего противника и от передового в авангарде до последнего будет атаковать врага последовательно.
Таким образом, линия баталии обещала установить однообразие кораблей и в этом однообразии не придавать линейному кораблю крайней силы, потому что тогда в линии было бы очень мало кораблей; а также не ограничиваться слишком малой силой, потому что в таком случае флот для достижения солидного могущества должен был бы получить размеры, слишком неудобные для управления им. Вот такими данными определялось судно, называвшееся прежде линейным кораблем и утвердившееся, в силу обычая и традиций хаотического способа сражения, не очень поспешно.
Когда линейный корабль был отделен от судов всякого другого рода, следствием этого явилось, что флот должен был требовать адъюнктов в виде более легких судов для разведочной и посыльной службы. Эти суда могли обладать значительно слабейшей силой, так как они не должны были принимать участия в сражении; но в то же время от них требовались значительные размеры, чтобы они могли брать продовольственные запасы на все время кампании флота кораблей, и скорость большая, чем имел этот флот, для того чтобы уходить от последнего и возвращаться к нему в выполнение функций разведочной службы. Эти требования привели к фрегату, судну хотя и сильному, но значительно уступающему в силе линейным кораблям, флот которых он специально сопровождал.
Наконец, потребовалось еще значительно слабейшее судно — конвоир при коммерческим флоте, приспособленное и к защите его и к атаке коммерческих судов противника… И вместе с тем как практика указывала все более и более на целесообразность деления коммерческого флота на мелкие эскадры, подлежавшие конвоированию, число конвоиров — этих легких и более мелких судов — должно было расти.
Дифференциация морской силы на три класса: 1) линейный корабль, 2) фрегат и 3) легкий крейсер, как видно, возникла естественно из самих условий морской войны, и, судя по тому, что мы видели, мы должны полагать, что дифференциация росла медленно. Я думаю, должно быть принято как факт, что «морскому разуму» несвойственно стремиться вперед. Он так практичен, что не будет следовать такому стремлению без побудительных толчков. Хотя прогресс дифференциации морской силы может быть ясно прослежен, она никогда не была совершенной… Только в конце морской войны 1813 г. и смежных с ним годов мы достигли замечательных результатов, как это ниже увидим.
Я уже показал, что в начале голландских войн дифференциация не была заметна. Как пример я приведу состав флота, бывшего под командой принца Руперта и герцога Альбермаля в августе 1666 г. Вот этот флот:

Отсутствие дифференциации также хорошо заметно и в списке всего флота, составленного королевской комиссией в 1666 г.:

Затем к 1702 году, состав флота был следующий:

Мы едва ли найдем след каких-нибудь определенных целей в переменах, показанных во втором списке, как результат шестнадцатилетнего опыта. В нем замечается некоторое упрощение и уменьшение в числе типов, легкое увеличение в числе сильнейших линейных кораблей, увеличение числа 60-, 48— и 32-пушечных кораблей, но мы едва ли можем сказать, что это отвечает действительным нуждам флота. В рассматриваемом списке скорее видна неопределенность целей, неустановившиеся взгляды; результаты действия ощупью то в том, то в другом направлении. Согласно Шомбергу, все корабли, до 48-пушечных включительно, считались пригодными для линии баталии. Это показывает лишь, как мало подвинулись в истинном направления, ибо ничто не мешало исключить возможность такой несообразности, чтобы в сражении 48-пушечный корабль оказался соперником 90-пушечному, а 53-пушечный — 110-пущечному.
Во флоте 1727 г. замечаются влияния на дифференциацию перечисленных выше причин, и в нем, кроме того, видим, усилившееся упрощение в уменьшении числа типов. Вот состав этого флота:

Кроме того, имелось 13 шлюпов с 4-10 орудиями. Шомберг теперь исключает все корабли ниже 50-пушечных из числа линейных, что показывает влияние причин, которые подняли индивидуальную силу линейного корабля и сделали тип его более однообразным. Далее, бросается в глаза перерыв или пробел в силе между самым малым линейным кораблем и самым большим фрегатом— от 50 орудий в первом и до 40 орудий во втором. Введение нового класса — шлюпа, не более чем с 10 орудиями, представляет ясное следствие изложенных выше причин, которые должны были подействовать раньше или позже. Ознакомившись с судами, бывшими в кампании во всех частях света в 1741 г., мы можем еще более ясно проследить стремление к дифференциации. В отечественных водах в кампании был следующий флот:

10 шлюпов с 4-10 орудиями также входили в состав флота.

Еще имелось 3 шлюпа с 8 орудиями каждый.

В этих трех флотах мы можем некоторым образом различить увеличение в числе таких линейных кораблей, которые можно считать выше средней силы, ибо принимая 50-пушечный корабль за нормальный линейный корабль и не считая линейными суда с меньшим числом пушек, мы насчитываем в упомянутых флотах 57 линейных кораблей от 60— до 80-пушечных, только 9 более чем 80-пушечных и только 18 менее чем 60-пушечных. При этом в судах степеней, низших линейного корабля, имеем только 7 судов 40-пушечных, — это и суть фрегаты сильнейшего класса, о которых мы говорили, — и еще 38 судов меньшего класса, носивших не более чем по 20 орудий. Здесь есть уже явное приближение к той дифференциации, к которой приводит здравая логика при внимательном обзоре прошлого морской войны и при обсуждении ее принципов. Но мы можем заметить, что наши предки смотрели через темное стекло и не останавливались на выводе и обобщении принципов из сражений в постоянных войнах и даже, может быть, и не знали, что они руководствуются этими принципами.
Дальнейшую иллюстрацию может представить флот, находившийся в кампании в год смерти Георга II (1670), с его распределением по различным станциям.

В этом списке мы ясно видим увеличение числа линейных кораблей выше 50-пушечных, увеличение пробела между слабейшим линейным кораблем и сильнейшим фрегатом и пропорциональное этому увеличение в числе линейных крейсеров.

В этой эскадре мы видим 50-пушечный корабль вышедшим из состава линейных кораблей, каким он считался, и сделавшимся сильным крейсером для отдаленной и отдельной службы. Затем, этот корабль сопровождается не отрядом судов, нисходящих в правильной постепенности от сильнейшего к слабейшему, как это было в период голландских войн, но группой значительно слабейших крейсеров, из которых самый большой не достигает, может быть, и половины силы корабля.

По характеристике эта эскадра, которая разделена была на две, между Ямайкой и Подветренными островами, подобна ост-индской.

Вышесказанное приложимо и к этой эскадре.

В этой эскадре выступает менее резко та дифференциация, которую выше мы начали замечать. Но если мы посмотрим на три 44-пушечных корабля, как на «суда переходного типа» («border ships»), так как они почти достаточно сильны для выполнения назначения фрегата, то можем считать, что в этой эскадре только три класса судов: линейный корабль, фрегат и легкий крейсер. Многочисленность крейсеров совершенно согласуется с предсказанием, которое можно было сделать во время третьей Голландской войны. Ничего не выиграли таким разнообразием в силе, какое представляет совместное существование в эскадре 64-, 50— и 45-пушечных кораблей. Более грозная линия баталии могла быть составлена из меньшего числа более сильных кораблей одного класса.

Дифференциация силы в этой эскадре более подтверждает приближение к определенным основаниям и подходит к той, которая имеет место в ост— и вест-индской эскадрах.
Мы можем перейти теперь сразу к революционным и наполеоновским войнам, продолжительность и упорство которых способствовали подъему значения в организации флотов правил и принципов морской войны. По моему мнению, лучший метод исследования действия знакомых уже нам причин на дифференциацию морской силы — это метод графический при помощи кривых, которые показывают относительные и абсолютные количества силы каждого рода в каждом году, начиная с 1793 г. Из нашего исследования ясно видно, что для морской войны не требуется многих типов судов. Должен существовать какой-либо боевой строй, который при всех обстоятельствах удобнее, чем всякий другой. Установление строя сражения вызывает однообразие в типе корабля, потому что строй предписывает место и препятствует судам искать себе противников по выбору. Излишне заставлять несколько чрезвычайно могущественных кораблей сражаться в общем сражении, когда есть опасность позволить слабым кораблям принять в нем участие. В одном случае избыток силы может быть напрасно израсходован на слабейшего противника; в другом случае корабли значительно меньшей силы могут быть безнадежно разбиты кораблями посредственной и средней силы.
Мы можем видеть, что сила сильнейшего крейсера спускалась неизмеримо ниже силы слабейшего линейного корабля. Видно также, что этот сильнейший крейсер выполнял назначение «глаз флота», как это даже выставлено на вид Джеймсом, герцогом Йоркским, в его инструкциях. Далее следует другое большое понижение в силе легкого крейсера, специальная функция которого состоит в охране дружественной торговли и в атаке торговли неприятеля. Я не вижу, чтобы что-нибудь было выиграно большим разнообразием в типе. Всегда представляется соображение, что нет гарантии, чтобы даже при бесконечном разнообразии типов, характеризовавшем наш флот в 1686 г., корабль, наиболее пригодный для определенной службы, оказался как раз там, где потребовали его время и место. Гораздо более вероятно то, что при большом разнообразии типов целесообразные типы случаются везде. В одном случае ценные корабли будут слишком слабы, и опасности будут избегаться; в другом случае ценные корабли будут слишком сильны, и деньги, на них потраченные, окажутся несообразно большими.
Эти мысли вытекают из нашего изучения сущности морской войны, поскольку мы углубились в него. Я предлагаю обстоятельное доказательство их правильности в развитии дифференциации, какой мы проследили ее и какой она лучше всего выясняется на рисунках 5, 6 и 7.
Рисунок 5 показывает нам сущность целого флота, находившегося в кампании год за годом с 1793 по 1813. Он показывает постепенное исключение из состава флота судов, которые я назвал «border ships», т.е. судов переходного типа, не то принадлежавших, не то нет к классу линейных кораблей. Они дошли до нас со времени хаотических голландских сражений, и мы продолжали строить их только потому, что отцы наши делали так. Обычай или привычка ставили их на степень значения существенной части морской силы почти до 1796 г., но практический опыт войны исключал их. Число их год от года постоянно уменьшалось и сведено к минимуму в 1813 г.
Во-вторых, рассматриваемый рисунок 5 свидетельствует, что давление военного опыта требовало увеличения числа крейсеров. Линейная сила, раз установившись в превосходстве, не требовала дальнейшего увеличения. Но потребность в увеличении числа крейсеров, которые почти все были заняты обороной дружественной торговли и нападениями на торговлю неприятеля, возникла немедленно и поднялась до большой высоты в течение революционной войны.

Рисунок 6 изображает с большой убедительностью и ясностью внутренние перемены в линейной силе и ее дифференциацию. Мы видели это уже из того, что было о последней сказано, но точность результата делается достойной изумления, когда выводы основываются на данных рисунка 6.
С 1793 по 1796 гг. как будто заметно стремление к обличению наших выводов в ошибочности и к опровержению процессов, которые происходили в предшествовавшие войны. До 1796 г. имеет место увеличение числа каждого класса линейных кораблей, т.е. отступление от однообразия, за которое высказывалась логика, и в 1796 г. в кампаний были 22 корабля от 90 — до 120-пушечных; 5 — 80-пушечных, 54 — 74-пушечных, 24 — 60-пушечных и 25 — кораблей переходного типа, от 44— до 56-пушечных. Это было приближением к старому и движением в совершенно ложном направлении, если серьезно обсудить дело. Но после того как ошибка была уже сделана, логика дела — все еще, быть может, без участия ясного сознания со стороны тех, кто ей следовал, — начала торжествовать, В 1801 г. число кораблей переходного типа уменьшилось до 15; число самых сильных линейных кораблей, т.е. от 90— до 120-пушечных уменьшилось на 4; с другой стороны, также уменьшилось на 4 число 64-пушечных кораблей, тогда как 74-пушечных стало больше на 4. Практически, наполеоновская война была просто развитием здравого смысла, поощренного побуждением опыта. Численность сильных и легких линейных кораблей постоянно уменьшалась, тогда как высший корабль из средних типов этого класса судов, 74-пушечный, постоянно умножался. Когда морская война приходила к концу в 1813 г., 74-пушечные корабли занимали все поле действия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62