М. Семенов. Кроме того, по настоянию Квасникова, в Лос-Анджелесе, Вашингтоне и Сан-Франциско были введены должности помощников резидента по научно-технической разведке.
Советской разведкой были охвачены почти все объекты американского «Проекта Манхэттен». В Чикагской лаборатории, разрабатывавшей «начинку» для атомных бомб, был приобретен весьма ценный источник — крупный ученый «Млад», который вскоре, по приглашению Р. Оппенгеймера, переехал на работу в Лос-Аламос. На заводе в Хэнфорде были завербованы два ученых-физика — «Анта» и «Аллен»; агент «Фогель» освещал ход строительства атомных предприятий; наконец, в Лос-Аламосе начал действовать еще один агент «Калибр» — инженер Дэвид Гринглас. Он работал в цехе, изготавливавшем приборы и инструменты для сборки бомбы и хорошо разбирался в ее конструкции. Именно он первым сообщил, что в Лос-Аламосе разрабатываются два вида атомной бомбы — урановая и плутониевая.
В 1943 году по предложению Оппенгеймера в состав английской научной миссии при «Проекте Манхэттен» был включен известный своими теоретическими исследованиями по атомной бомбе немецкий ученый Клаус Фукс. До этого он проживал в Англии. После нападения Гитлера на СССР он по собственной инициативе предложил свои услуги советской разведке и был завербован под кличкой «Чарльз». Через полгода работы на заводе в Ок-Ридже, на котором производился уран-235, Клаус Фукс был переведен в Лос-Аламос, где, таким образом, оказались уже три советских агента — «Млад», «Чарльз» и «Калибр».
Но наличие ценных агентов в самом необходимом месте — это далеко не все. Наиболее уязвимым звеном в работе разведки является передача секретных материалов. Квасников организовал дело так, что агенты фотографировали документы у себя на работе и передавали непроявленную пленку, которую в случае опасности можно было засветить.
Проводить встречи в самом Лос-Аламосе было невозможно, и они проходили в курортных городках Санта-Фе и Альбукерке. Для этой цели резидентурой использовались агенты-связники «Стар», «Раймонд», «Лесли», «Оса» и другие. Работа их была нелегкой и опасной. Известен и неоднократно описан случай с «Лесли» — Леонтиной-Терезой Пэтке, она же Леонтина Крогер, она же Леонтина Коэн — известной разведчицей, Героем Российской Федерации. Имея при себе материалы от агента, она подверглась полицейскому контролю у вагона поезда. Пытаясь якобы найти куда-то запропастившийся билет, она сунула полицейскому в руки пакет с прокладками, в котором была спрятана пленка. Когда поезд начал отходить, и она вскочила на подножку вагона, вежливый полицейский вернул ей пакет с бесценным грузом.
К началу 1945 года агентура, работавшая по атомной проблематике, поставляла исключительно ценную информацию. Вот отрывки из отзыва Курчатовым: «…Получение данного материала заставляет нас по многим вопросам проблемы пересмотреть свои взгляды и установить три новых для советской атомной физики направления в работе…» «Материал большой ценности…. Таблица точных значений сечений деления урана-235 и плутония-239 позволяет надежно определить критические размеры атомной бомбы…»
В то же время он ставил перед разведкой и конкретные задачи: «…Получение подробных сведений по магнитному способу выделения урана-235 является крайне желательным…»
Помимо внешней разведки значительные заслуги в добыче ценной информации по атомной проблеме имеет и военная разведка.
Большим успехом в добыче атомных секретов стало привлечение советской военной разведкой к сотрудничеству канадских физиков Денфорда Смита, Нэда Мазерала и Израэля Гальперина. В начале 1945 Канаду прибыл из Англии ранее завербованный агент «Алек», ученый-экспериментатор Аллан Нан Мэй, который, в частности, передал военному разведчику П.С. Мотинову образцы урана-235, нанесенного тончайшим слоем на платиновую пластинку. К сожалению, результаты работы военной разведки на атомном поприще менее известны не только в силу присущей ей конспирации, но и потому, что в соответствии с решением руководящих инстанций вся получаемая военной разведкой информация по этой проблеме передавалась в ведомство Берии.
Квасников выполнил почти все указания Центра, кроме одного: ему не удалось установить контакт с Р. Оппенгеймером и Э. Ферми. Он телеграфировал: «…что касается охоты на О. и Ф., то это невозможно: оба имеют личных телохранителей, они находятся под постоянным наблюдением гонщиков (сотрудников слежки ФБР. — И.Д.)».
В 1945 году из Центра поступило указание: в связи с усилением слежки со стороны ФБР законсервировать работу с наиболее ценной агентурой до особого распоряжения. Квасников на свой страх и риск дал подчиненным указание: усилить бдительность, но работу продолжать. К этому времени, кроме весьма важных научно-технических, расчетных, конструкторских и других данных по атомной проблеме информация разведки содержала сведения и о планах и перспективах исследований американцев по термоядерному оружию. Были получены данные о начавшихся приготовлениях к первому испытательному взрыву атомной бомбы в пустыне Аламогордо, который планировалось осуществить 10 июля 1945 года, о чем сообщил агент «Чарльз».
Но свою первую атомную бомбу американцы взорвали не 10, а 16 июля, во время Потсдамской конференции трех держав. Трумэн, получив телеграмму с закодированной фразой «Роды прошли удачно», почувствовал себя хозяином Вселенной. В перерыве между заседаниями он сообщил Сталину о создании в США нового оружия. К удивлению Трумэна, Сталин не проявил к сообщению особого интереса и только заметил: «Очень хорошо! Используйте это оружие против Японии». Трумэн заявил окружившим его членам делегации: «Этот азиат ничего не понял». Вернувшись с официального заседания в свою резиденцию, Сталин сказал В.М. Молотову и маршалу Г.К. Жукову: «…они сочли, что я недооценил их достижения, и потому были разочарованы моей реакцией. Надо сегодня же поторопить наших ученых с созданием атомной бомбы».
Для Трумэна было бы полной неожиданностью узнать, что Сталину уже давно все известно о разработках и поспешных приготовлениях американцев к испытанию первой атомной бомбы. Сталину было известно и заявление заместителя госсекретаря США Джозефа Грю, сделанное через 10 дней после окончания Великой Отечественной войны: «Если что может быть вполне определенным в этом мире, то это будущая война между СССР и США» и заявление Гровса: «Главное назначение нашего проекта — покорить русских».
Первые «испытания» урановой и плутониевой бомб на живых людях американцы провели 6 и 9 августа 1945 года, сбросив эти бомбы на Хиросиму и Нагасаки и уничтожив сотни тысяч мирных жителей. Это придало новое ускорение советскому атомному проекту. 29 августа 1949 года была взорвана первая отечественная атомная бомба. Началось великое атомное противостояние двух великих держав.

ХОЛОДНАЯ ВОЙНА
«ВЕНОНА»
Резидент ГРУ в Оттаве полковник Николай Заботин проснулся от громкого плача ребенка в соседней комнате. Рядом, с мученически выражением лица, заткнув уши пальцами, лежала жена.
— Я не могу, я больше так не могу! Или сделай что-нибудь, или уеду… Каждую ночь, каждую ночь…
Заботин и сам понимал, что так дальше продолжаться не может. И решился на шаг, последствия которого оказались непредсказуемыми.
В соседней комнате жил шифровальщик Игорь Гузенко с женой и младенцем, который еженощно устраивал нескончаемые «концерты». В здании военного атташата не осталось свободных квартир, куда можно было бы переселить Гузенко с семьей. И полковник решился на невиданное нарушение: разрешил шифровальщику снять квартиру в городе, что категорически запрещалось правилами безопасности. Это случилось летом 1944 года. Заботин сообщил об этом в центр.
Вскоре пришел приказ переселить Гузенко с частной квартиры обратно в дом военного атташата. Но Заботин не выполнил его. В сентябре 1944 года было принято решение об отзыве Гузенко, но он продолжал работать. Год спустя начальник ГРУ Ф.Ф. Кузнецов прислал шифротелеграмму с категорическим приказом без промедления отправить Гузенко с семьей в Москву. Ее расшифровал сам Гузенко. Он понял, что телеграмма содержит явные угрозы в его адрес. Она ускорила его побег, который он давно замышлял.
Вина Н. Заботина в том, что произошло, была бесспорной. Он полностью доверил Гузенко хранение и уничтожение всей секретной переписки. Гузенко снимал копии с документов, требовавших хранения, а подлежащие уничтожению прятал. К тому же он воспользовался одним из двух ключей от сейфа резидента, хранившихся в специальном запечатанном конверте. В сейфе находились дела на агентуру и доверенных лиц. В делах же содержались имена, клички и прочие секретные данные. Гузенко открывал сейф и аккуратно переписывал их в свою тетрадочку.
5 сентября 1945 года Гузенко обратился в редакцию газеты «Оттава Джорнэл» и, вкратце сообщив о себе, попросил содействия в предоставлении ему политического убежища. Но журналисты не поверили ему и отказались разговаривать. Так же отреагировала и канадская полиция. Гузенко вернулся в дом, где проживал, и спрятался в соседней квартире. К этому времени в резидентуре объявили тревогу, к Гузенко приехали сотрудники атташата и попытались взломать его дверь. Полицейские пресекли это нарушение порядка и взяли Гузенко под свою защиту. Так он оказался первым послевоенным перебежчиком.
Канадские власти передали Гузенко американцам. Он явился к ним не с пустыми руками, а прихватив портфель с совершенно секретными документами, раскрывающими цели и задачи резидентуры ГРУ в Канаде. Использовав эти материалы, контрразведывательные службы США и Канады разоблачили ряд агентов советской разведки. Раскрыв разведывательную сеть ГРУ (об агентах внешней разведки он не знал) в самой Канаде. Гузенко также предоставил дополнительные доказательства разведывательной деятельности в США Элджера Хисса и Гарри Декстера Уайта, а также улики, приведшие к осуждению в 1946 году в Англии «атомного шпиона» Нанна Мэя и ключи к личности советского агента в британской разведке Лео Лонга.
Накануне бегства Гузенко 4 сентября 1945 года заместитель резидента НКГБ в Турции К. Волков попросил политическое убежище в Стамбуле. Благодаря энергичным действиям К. Филби этот побег удалось предотвратить, но в оставленной Волковым записке говорилось, что среди самых важных советских агентов двое находятся в Министерстве иностранных дел, а семеро — «в британской разведывательной системе», один из которых «выполняет функции главы отдела британской контрразведки в Лондоне». Удайся замысел Волкова, и всей «кембриджской пятерке» был бы нанесен непоправимый удар. Но и впоследствии эта информация сыграла свою роль.
Что же касается Гузенко, то помимо сведений об агентуре он передал американцам данные о многих канадцах, сочувствующих и помогающих Советскому Союзу, — членах парламента, руководящих деятелях компартии и о некоторых лицах в других государствах.
Кроме того, в украденных Гузенко документах были подробно описаны принципы шифрования, применявшиеся в НКГБ и ГРУ, и имели прямое отношение к операции «Венона», проводившейся американскими спецслужбами.
Началась эта операция еще за год до окончания войны, хотя свое название получила в 1945 году.
В 1944 году Управление стратегических служб США купило полторы тысячи страниц шифровальных блокнотов НКГБ, захваченных финнами еще в ходе «зимней войны» 1939/40 года. Надеясь использовать их в целях разоблачения советских агентов в США, начальник УСС Донован не доложил о покупке госсекретарю США Эдуарду Стеттиниусу. Но кто-то сделал это за него. В результате, по личному приказу президента Ф. Рузвельта, блокноты были переданы советскому послу А. Громыко. Конечно, копии Донован приберег у себя.
Вскоре представился еще один случай. Тайно проникнув в нью-йоркскую контору Амторга, ФБР выкрало оттуда шифроблокнот. И хотя его использованные страницы в соответствии с инструкцией были уничтожены, кто-то из нерадивых сотрудников оставил копии некоторых сообщений как в зашифрованном, так и в открытом виде.
Еще до окончания войны английская радиостанция в Австралии, занимавшаяся перехватом японских сообщений, стала «ловить» и советские сообщения. После капитуляции Японии она полностью переключилась на советские сети связи, которые хорошо улавливались. Специалисты быстро научились читать дипломатическую радиопереписку, не представлявшую большого интереса.
Гораздо серьезнее был радиообмен штаб-квартиры НКГБ в Москве с агентурой и резидентурами за рубежом. Эта переписка и мероприятия по ее расшифровке получили кодовое наименование «Венона». Но русскими применялись очень стойкие шифры, которые при правильном применении почти не поддавались вскрытию. Кроме того, многие важные, но не очень срочные документы направлялись не по радио, а через диппочту. Поэтому чтение перехватываемых радиосообщений приобретало особое значение.
В этих условиях именно побег Гузенко, покупка у финнов шифроблокнотов и операция с захватом шифротелеграмм в Амторге привели к решающему прорыву во вскрытии шифров НКГБ. Это удалось криптоаналитику Мередиту Гарднеру в 1948 году.
Однако английским и американским радиоразведывательным службам удалось прочитать лишь часть сообщений. Настоящие имена советских агентов отсутствовали, перехвачены были только их псевдонимы.
Поэтому, кроме криптоаналитиков, к «Веноне» пришлось привлекать аналитиков других разведывательных служб. Они «обсасывали» любую упоминавшуюся в шифрограммах деталь: регистрацию поездок, расписание морских рейсов, авиаперелетов, подробности жизни того или иного агента.
В 1948 году аналитики программы «Венона» после трехлетней работы обнаружили что-то общее между перехваченным в 1945 году сообщением советской разведки и телеграммой, которую тогда же Трумэн послал Черчиллю. Агента, предположительно передавшего текст телеграммы, звали «Гомером».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96