В предлагаемом ответе сообщается, что вопрос о Лангфельдере изучен в связи с попыткой установить судьбу Рауля Валленберга и было установлено, что Лангфельдер умер в заключении 2 марта 1948 г. С российской стороны, как указано выше, считают, что это была чистая ложь. Никаких документов не найдено, поэтому КГБ исходит из того, что они были уничтожены в связи с тем, что руководство МГБ отдало приказ об уничтожении документов о Рауле Валленберге. Лангфельдер был несколько моложе Рауля Валленберга и здоров… О Рёдле у нас имеются более точные данные. Он был намного старше Рауля Валленберга, но, по данным сокамерника Лойды, был вполне здоров весной 1945 г. Однако из врачебного заключения от 12 сентября 1947 г. вытекает, что у Рёдля возникли некоторые проблемы со здоровьем (с сердцем), поэтому врач предписал ему усиленное питание, а также прогулки на свежем воздухе. 14 октября 1947 г. Карташов приказал отправить Рёдля в лагерь в Красногорске вблизи Москвы. В этот лагерь часто отправлялись неосужденные военнопленные на время перерыва в расследовании. Из записи от 15 октября видно, что машина выехала с Лубянки. 16 октября начальник тюрьмы Миронов сообщает Карташову, что Рёдль умер во время переезда. В этом случае действительно сохранился отчет о вскрытии. Согласно ему, смерть наступила внезапно: паралич сердца в результате склероза. Личное дело Рёдля не было найдено. Документы о нем были найдены в досье секретной переписки между органами власти относительно иностранных дипломатов и офицеров разведки, а также других особо важных заключенных (в частности, о бывшем венгерском премьер-министре Бетлене, который умер в Бутырке в 1946 г.). Переписка относительно Рёдля велась с отделом Карташова, там был даже найден конверт с личными вещами Рёдля. Если бы личное дело на Рауля Валленберга было заведено (что, видимо, не так), то материалы о нем можно было бы найти в подобном деле. Хотя смерть Рёдля кажется естественной и описана надлежащим образом в документах, она все же вызывает подозрения, так как он умер вскоре после июля 1947 г., особенно если сопоставить эту дату с указанной датой смерти Лангфельдера пять месяцев спустя. Вероятность того, что три ключевые фигуры драмы умерли естественным путем в течение такого короткого периода времени, ничтожно мала (естественно, не доказано, что Валленберг и Лангфельдер умерли в указанное время). Следует также подчеркнуть, что перевозка из Лубянки в Красногорск не была особенно сложной; речь идет о поездке на автомашине в течение 20-30 минут. Кроме того, следует помнить, что, насколько удалось установить, всех других сокамерников Рауля Валленберга держали в изоляции от других категорий заключенных в течение ряда лет после июля 1947 г. Вероятно, в намерения Карташова (или министра госбезопасности) вряд ли могло входить прибытие Рёдля в Красногорск, где у него появлялась возможность контактов с другими военнопленными и он мог бы рассказать им о многих месяцах своего пребывания в одной камере с Раулем Валленбергом. Интересно, что в случаях с Лангфельдером и Рёдлем — в отличие от дела Рауля Валленберга — нет никаких свидетельств о том, что их видели живыми после указанных дат смерти, за исключением одного свидетельства относительно Лангфельдера (во Владимире). НЕКОТОРЫЕ АНАЛОГИЧНЫЕ ДЕЛА Ряд примечательных дел, из которых одно было завершено почти в то же время, что и решающая фаза дела Валленберга, привлекших внимание членов рабочей группы, кратко рассматриваются здесь, поскольку они дают интересную информацию о замыслах и способах действий (лицемерном и скрытном поведении) советской стороны в щекотливых делах. Это вовсе не означает, что можно провести прямую аналогию с судьбой Рауля Валленберга. Надо отметить, что скрытность в полной мере отражается в сохранившейся служебной документации. В одном деле речь идет о польских евреях, лидерах социалистов Хенрике Эрлихе и Викторе Алтере. Они оба попали в советский плен во время разгрома Польши и были приговорены к смертной казни в июле — августе 1941 г. Через несколько дней приговор был заменен на заключение в лагере на срок десять лет, после чего их выпустили на свободу уже в сентябре 1941 г. (после заключения соглашения между правительством Польши в Лондоне и СССР). Они были вновь арестованы в декабре того же года и обвинены в сотрудничестве с немцами, но ряд иностранных деятелей заступился за них. Молотов впервые дал ответ по их делу в феврале 1943 г. Он заявил тогда, что военная коллегия Верховного суда приговорила обоих к смертной казни в декабре 1941 г. Однако из дела видно, что приговор суда является фальшивкой. Вместо этого Молотов с одобрения Сталина написал фиктивный текст, который замаскировал реальный ход событий. В декабре 1941 г. Берия распорядился, чтобы Эрлиха и Алтера заключили в одиночные камеры тюрьмы НКВД в Куйбышеве под номерами (41 и 42). Никаких документов об арестованных нет, и на допросы они не вызывались. Эрлих покончил жизнь самоубийством в мае 1942 г. Поскольку Алтер сделал ряд нужных заявлений, Берия распорядился осуществлять личный надзор за ним и улучшить условия его пребывания в тюрьме. В действительности Алтер был казнен в феврале 1943 г. Начальник НКВД в Куйбышеве послал министру госбезопасности Меркулову свидетельство об этом, а также личное дело Алтера. Его личные вещи были сожжены. Другое дело касается американского заключенного Оггинса, которого в 1939 г. приговорили к восьми годам заключения в лагере. Американцы знали об этом, но советская сторона в 1947 г. не считала целесообразной передачу Оггинса, поскольку он сотрудничал с советской разведкой. Вместо этого Абакумов в письме Сталину и Молотову в мае 1947 г. предложил решение проблемы Оггинса — попросту казнить его, а американцам сказать, что заключенный умер в лагере от туберкулеза еще в 1946 г. Для большей достоверности ответа необходимо сфальсифицировать медицинский документ, показывающий, что Оггинса лечили от туберкулеза, а также свидетельство о смерти. ЧТО ГОВОРЯТ НЕМЕЦКИЕ ВОЕННОПЛЕННЫЕ В БЕЛОЙ КНИГЕ 1957 г. Допросы сокамерников Рауля Валленберга 22 и 23 июля (в Белой книге приводится 27 июля) 1947 г., как уже сказано, представляют собой знаменательное и уникальное событие. В Белой книге 1957 г. об этом говорится следующее. Рихтер: «27 июля 1947 г. в 10 часов вечера меня вызвали на допрос в Лефортовской тюрьме. Этот допрос вел полковник из Министерства внутренних дел (НКВД). Рядом с ним стоял переводчик в звании подполковника, который хорошо говорил по-немецки. Меня спросили, с кем я сидел в одной камере во время моего заключения. Я перечислил фамилии и при этом назвал также фамилию Валленберга. Тогда меня спросили, кому я рассказывал что-либо о Валленберге и что Валленберг рассказывал мне». Затем Рихтер был изолирован на восемь месяцев. Согласно записям в регистрационном журнале Рихтера допрашивал Кузьмишин 22 июля с 22 час. 10 мин. до 22 час. 30 мин. Хорст Кичман: «Около 11 часов вечера 27 или 28 июля 1947 г. меня вызвали на допрос. Допрос вел полковник. Кроме него в допросе участвовал начальник подотдела в звании майора. Они оба были из Министерства внутренних дел. Меня спросили, с какими заключенными я сидел в одной камере во время моего пребывания в тюрьме. Когда я назвал фамилию Лангфельдера, ведущий допрос спросил меня, что тот мне рассказывал. Тогда я в основном передал, что Лангфельдер рассказывал мне о Рауле Валленберге и их совместной деятельности. Затем ведущий допрос потребовал рассказать, кому я, в свою очередь, говорил о Лангфельдере и Валленберге…». Кичман был также изолирован на восемь месяцев. Согласно записям в журнале Кичмана допрашивал Кузьмишин 22 июля с 23 час. 00 мин. до 23 час. 20 мин. Эрхард Хилле: «27 июля на допрос вызвали сначала Краффта и через четверть часа и Пелконена. Пелконена допрашивали два высокопоставленных функционера НКВД. Они его спросили, что Лангфельдер рассказывал ему о секретаре шведской миссии и о том, знал ли Пелконен его фамилию. Пелконен ответил, что он не знает фамилию. После допроса Пелконен вернулся в одиночную камеру на нижнем этаже Лефортовской тюрьмы, и он кинулся с оконного уступа на каменный пол, что вызвало перелом черепа. Хубера допрашивали высокопоставленные функционеры НКВД в Министерстве внутренних дел 27 июля 1947 г., в тот же день, что и Пелконена. При этом полковник, одетый в форму, выступал в качестве переводчика, а собственно ведущий допрос был в гражданской одежде. Согласно тем сведениям, которые сообщил мне Хубер, по моим предположениям, в гражданской одежде мог быть генерал Карбулов (правильная фамилия: Кобулов)… который, вероятно, был представителем НКВД при начальнике, занимавшемся военнопленными, генерале Петрове… Ведущий допрос спросил Хубера, с кем он сидел вместе в Лубянке в 1945 г.». (Ведущего допрос интересовали Лангфельдер и Рауль Валленберг.) Эрнст Хубер: «В Лубянской тюрьме меня опять допрашивали. В 6 часов вечера в конце июля 1947 г. меня вызвали вновь на допрос. Однако меня привели не в обычное помещение для допросов, а в комнату на третьем этаже. Ведущим допрос был молодой белокурый великан, который был в гражданской одежде. Переводчик был в звании майора. Сначала ведущий допрос спросил меня, с кем я сидел в одной камере в Лубянской и Лефортовской тюрьмах». (Затем на допросе речь шла о том, что он узнал от Лангфельдера о Рауле Валленберге, после чего последовала изоляция до апреля 1948 г.) Согласно записям в регистрационном журнале и личном деле, Карташов допрашивал Хубера 22 июля целых шесть часов, с 20 час. 10 мин. до 02 час. 00 мин. Частично совпадает по времени допрос Карташовым Шлиттера, он же Шойер, в тот же самый вечер с 20 час. 05 мин. до 21 час. 15 мин. Шлиттер сидел вместе с Густавом Рихтером, первым сокамерником Рауля Валленберга, и его упорно подозревали в том, что он был информатором МГБ и тюремного начальства в камерах. Другими заключенными, которых допрашивали 22-23 июля, были: — Отто Хатц, оба дня; — Шандор Катона (одно время находился в одной камере с Лангфельдером), оба дня; — Вилли Рёдль, 22 июля, а также — сам Вильмош Лангфельдер, 22 и 23 июля (в течение 14 часов в этот день его допрашивал Карташов). Несколько смущающее обстоятельство состоит в том, что все эти заключенные называют 27 июля (в одном случае другое число — 28-е) в качестве даты допросов. Вспомнить точную дату (согласно документам — 22-е) безусловно трудно, но память изменила всем одинаково! По рассказам заключенных, а также согласно их личным делам, власти затем позаботились об изоляции узкого круга лиц, состоявшего из бывших сокамерников Рауля Валленберга и Лангфельдера, а также тех, кто косвенным путем знал об этих двоих. Впоследствии их большей частью сводили вместе в группы по двое или по трое в московских тюрьмах. Можно также отметить, что Хилле и Лойда, находившиеся во время этих допросов в Красногорске, осенью были возвращены в Москву и затем помещены вместе со своими прежними сокамерниками. Даже после того, как многие из них в 1951 — 1953 гг. были перевезены во Владимир, они содержались в строгой изоляции, поодиночке или вместе. В качестве примера можно привести Хубера (свидетеля о Лангфельдере), который оказался в строгой изоляции во Владимире с мая 1951 г. по октябрь 1952 г., после чего его сокамерником стал заключенный, содержавшийся под номером. Шлиттер, который сначала содержался вместе с Раулем Валленбергом, а затем с Хубером, был изолирован в Александровском централе. Других изолировали попарно, например Гроссхейм-Криско и Шакача, Хилле и Пелконена, а также Лойду и Хофштеттера. В частности, Рихтера изолировали во Владимире по приказу ведущего допрос и переводчика Соловова, коллеги Копелянского, с указанием на то, что он был связан с особо важным заключенным, но вскоре его поместили вместе с Кичманом. С другой стороны, следует помнить, что большинство заключенных с 1953 г. стали один за другим выходить на свободу.
* * *
Эти обстоятельства, взятые в совокупности, т.е. отрицание пребывания Рауля Валленберга в Советском Союзе, утверждение о вероятности его убийства в Венгрии, допросы сокамерников и их последующая изоляция, замарывание данных в регистрационных журналах, отсутствие записей, куда были направлены личные вещи Валленберга, устные сведения о том, что пакет с материалами, относящимися к Раулю Валленбергу, был передан начальнику архива МГБ в 1947 г., смерть Рёдля и Лангфельдера несколько месяцев спустя, как представляется, могут даль достаточно определенные указания. Но отмеченные обстоятельства — это не то же самое, что веские доказательства (документы) смерти Рауля Валленберга в июле 1947 г. То, что мы знаем, можно также в принципе объединить с гипотезой о том, что, например, было принято решение где-то изолировать Рауля Валленберга. Если власти приняли такие меры предосторожности в отношении сокамерников и, кроме того, налицо были попытки стереть по возможности большую часть документальных следов пребывания Рауля Валленберга в тюрьме, то было бы в высшей степени нелогично и рискованно помещать Рауля Валленберга в лагерь или тюрьму, где существовал риск, особенно в лагере, его контактов с другими заключенными (хотя и есть ряд подобных свидетельств). Более логичным было бы заключение Рауля Валленберга в эффективную изоляцию или, возможно, в одно из закрытых психиатрических учреждений, про которые, однако, также нельзя сказать, что они герметично закрыты. Это рассуждение несколько меняется, если предположить, что у руководства МГБ в 1947 г. не было причин опасаться, что иностранные военнопленные будут выпущены на свободу в течение обозримого времени. Однако вряд ли дело обстоит именно так, поскольку некоторых таких заключенных стали выпускать уже в 1947-м, а отдельных — еще в 1946 г. Во всяком случае, меры по изоляции самого Рауля Валленберга следовало бы предпринимать более жесткие, чем его сокамерников (эта гипотеза рассматривается в следующем разделе). Владимирская тюрьма, наряду с Лубянкой, Ивановом или Александровским централом, была наиболее подходящим местом для изоляции особо важных или опасных заключенных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63