Мы проезжали мимо групп несчастных, больше похожих на мертвых, чем на живых. Побледневшие и изможденные, они плелись вперед, погоняемые прикладами. На обочинах валялись трупы. Мы заранее загрузили автомобиль продовольствием и стали, несмотря на запрещение, его раздавать, но на всех еды не хватило. У Хедешхалома мы увидели, как уже пришедшие передавались команде эсэсовцев во главе с Эйхманом, который считал людей по головам, словно это был скот: «Четыреста восемьдесят девять — хорошо!…» («Vierhundertneunundachtzig — stimmt, gut!»). Венгерский офицер получил от него квитанцию, подтверждающую, что у него все в порядке.К этому времени нам уже удалось спасти около ста человек. У некоторых имелись шведские паспорта, других мы вызволяли, блефуя. Валленберг не сдавался и сделал еще несколько поездок по этой дороге, в результате чего он вернул в Будапешт еще некоторое число евреев С характерной для него скромностью Ангер не упоминает еще о нескольких своих поездках к границе без Валленберга, результатом которых было спасение еще нескольких человек. В 1956 г., когда Ангер работал при шведском посольстве в Вене, он опять отправился к австро-венгерской границе, чтобы помочь беженцам, устремившимся в Австрию после того, как советские войска подавили восстание в Будапеште. Он рассказывал автору этой книги, что увидел на границе группу людей, среди которых было несколько евреек. Одна из них упала в его объятия и сказала: «Пер Ангер, вы спасли меня во второй раз».

.В сотрудничестве с Международным Красным Крестом мы организовали доставку продовольствия на грузовиках. По инициативе Валленберга, на главных дорогах, ведущих от Будапешта, и на пограничных заставах были оборудованы контрольные пункты, не позволявшие депортировать граждан, имевших иностранные паспорта. Таким образом было спасено и возвращено в Будапешт примерно 1500 человек».Цви Эрес, один из основателей ныне процветающего кибуца на юге Израиля, вспоминает, как он, в то время четырнадцатилетний подросток, его мать, тетя и двоюродная сестра были спасены Валленбергом.«Когда мы подходили к Хедешхалому в конце пути, мы увидели двух мужчин, стоявших на краю дороги. Один из них, в длинном кожаном плаще и меховой шапке, сказал, что он — сотрудник шведского посольства, и спросил, нет ли у нас шведских паспортов? Если их при нас нет, продолжал он, то, наверное, только потому, что их отняли у нас и выбросили нилашисты? Мы к этому времени едва не падали от усталости, но все же уловили его намек и признались, что именно так с нами и было, хотя фактически никто из нас шведского охранного паспорта не имел. Он записал наши имена, добавив их к своему списку, и мы пошли дальше. На станции мы снова увидели Валленберга, он стоял вместе с несколькими своими помощниками, как я узнал позже, членами молодежного сионистского движения, выдававшими себя за представителей Красного Креста, а также несколькими представителями папского нунциата. Напротив толпилась группа венгерских офицеров и немцев в эсэсовской форме. Валленберг размахивал списком, по-видимому требуя, чтобы все поименованные в нем были отпущены. Разговор шел на повышенных тонах на немецком языке и время от времени переходил в крик. Они стояли слишком далеко, и я не слышал, о чем идет речь, но, очевидно, спор между ними шел жаркий. В конце концов, к нашему изумлению, Валленберг своего добился, и примерно 280 или 300 из нас было позволено вернуться обратно в Будапешт».Между бросками к Хедешхалому Валленберг находил время для более традиционной, хотя не менее важной, дипломатической деятельности. 16 ноября в качестве секретаря Гуманитарного комитета дипломатических миссий он собирает совещание, на котором одобряется текст резкой ноты в адрес венгерского правительства с протестом против «безжалостной жестокости» депортаций и «актов бесчеловечности, на которые смотрит теперь весь мир». Салаши протест отклонил: депортации «трудоспособных» и «одалживаемых Германии» евреев будут продолжены. Набросав черновик ответа перед передачей его в свое Министерство иностранных дел, Салаши раздраженно накладывает внизу на листке резолюцию: «Более я к этой теме возвращаться не буду!»Сообщая в Стокгольм о «маршах смерти», Валленберг в своем донесении пишет: «Зрелище, очевидцами которого мы стали, было невыносимо даже для самых жестоких и алчущих крови жандармов. Я не раз слышал, как некоторые из них говорили, что они лучше бы отправились на передовую… На обочине дороги валялись останки умерших или убитых нилашистами. Никто не думал их хоронить». От одного из старших офицеров венгерской полиции Валленберг получил конфиденциальное сообщение о том, что венгеро-австрийскую границу пересекло не менее десяти тысяч участников «маршей смерти», и еще не менее тринадцати тысяч находились в пути. «Еще около десяти тысяч пропало по дороге: некоторым удавалось бежать, другие были убиты конвойными». В одном месте, как сообщал офицер, он видел людей, свисавших с деревьев, у него «сложилось впечатление, что они покончили жизнь самоубийством».К женщинам, детям и старикам, дошедшим до Хедешхалома, присоединялись мужчины из трудовых батальонов. Их пригоняли разными дорогами из Будапешта, где они рыли траншеи на путях возможного наступления советских войск. Теперь их передавали немцам для выполнения подобных работ в Германии. Дипломаты из швейцарской миссии, наблюдавшие двухтысячную группу мужчин-евреев, отбывавших трудовую повинность, сообщали: «Они пришли в Хедешхалом босые и полураздетые, деморализованные настолько, насколько это можно представить. В пути их не кормили, и они подвергались жестоким избиениям. Многие умерли от истощения, не дойдя до цели». Что же касается женщин и детей, как докладывали швейцарцы, то «бесконечное мучение пешего марша, почти полное отсутствие питания и постоянный страх, что в Германии их направят на уничтожение в газовые камеры, довели их до того… что они почти потеряли человеческий облик, не говоря уже о человеческом достоинстве».Группа наблюдателей из организации Международного Красного Креста сообщала о ночевке одной из колонн, устроенной на баржах, причаленных к берегу Дуная. «Многие из них в том отчаянном положении кончали самоубийством. Крики раздавались всю ночь. Люди, решившиеся на смерть, предпочитали прыгать в ледяную воду Дуная, чем терпеть такие страдания». Одна из групп Международного Красного Креста упоминала в своем докладе, что по поручению папского нунция При работе над телевизионным фильмом о Валленберге Британская радиовещательная корпорация (Би-би-си) безуспешно пыталась найти эту пленку. Как в Ватикане, так и в штаб-квартире МКК в Женеве сообщили, что не представляют себе, что с ней случилось.

она запечатлела условия, в которых происходили пешие депортации, на 4000 метрах кинопленки. Каждый ее кадр свидетельствовал об ужасном обращении, которому подвергалась группа столичных евреев, передававшаяся, согласно декрету Салаши, немцам в качестве «оплаты» — «для проведения работ на благо Венгрии в обмен за предоставленные военные материалы». Эта фраза, как значится в докладе, «плохо скрывает истину: правительство Салаши передавало будапештских евреев на уничтожение».Если даже такая сверхосторожная организация, как МКК, позволяла себе составлять подобные доклады, то, как посчитал Гиммлер, наступило время узнать в подробностях, чем на самом деле занимался в Венгрии его рьяный подчиненный. В Будапешт в инспекторскую поездку был отряжен генерал СС Ханс Юттнер. В отправленном назад донесении генерал передал: увиденное повергало в шок. Позже он свидетельствовал: «Мне доложили, что за всё это отвечает Эйхман, но, поскольку я не застал его в Будапеште, докладывал мне штурмбанфюрер СС, чье имя я сейчас не помню (это был Тео Даннекер). Я сообщил ему, что по этому поводу думаю». В Хедешхаломе Юттнер встретился с Дитером Вислицени, который сообщил ему о приказе Эйхмана, предписывавшем ни болезни, ни возраст, ни даже наличие иностранных паспортов при решении о включении человека в состав пешей колонны во внимание не принимать: «Самое главное — это статистика; следует брать каждого поступающего к нам еврея».Гиммлер, подготавливавший в это время почву для заключения возможного сепаратного мира с союзниками, вызвал Эйхмана в Берлин и приказал ему «марши смерти» приостановить. «Если до этого вы занимались ликвидацией евреев, — ледяным тоном объяснял он, — то с настоящего момента вы будете заботиться о них, как нянька-кормилица». На возражения Эйхмана, что такой подход противоречит его пониманию воли фюрера и что «марши смерти» одобрены шефом гестапо Мюллером, Гиммлер бросил: «Я хочу напомнить вам, что это я, а не группенфюрер Мюллер или вы, основал РСХА. И здесь приказываю только я!» Эйхман дал задний ход, после чего Гиммлер его отпустил. Решив подсластить горькую пилюлю, Гиммлер чуть позже наградил Эйхмана еще одним орденом, уже вторым за последние два месяца — Крестом за военные заслуги первой степени со скрещенными мечами.Через несколько лет в Аргентине Эйхман с гордостью вспоминал, как он задумал и осуществлял «марши смерти». По его мнению, другой, менее сильный человек, столкнувшись с проблемой отсутствия транспорта или железнодорожных составов, мог бы от самой идеи продолжения депортаций отказаться. Вероятно, имея в виду свою стычку с Гиммлером, Эйхман все же признает: «Конечно, встречались разного рода трудности… Но Винкельманн (нацистский шеф полиции в Будапеште) поздравил меня с прекрасным выполнением этой акции. И то же самое сделал Везенмайер. И Эндре. Мы даже по этому поводу выпили. Таким образом я впервые в жизни попробовал кумыс».В начале декабря 1944 года совершенно бесстрастно Валленберг сообщает в Стокгольм о том, что «за время «маршей смерти», вмешиваясь под тем или иным предлогом, нам удалось спасти около двух тысяч конвоируемых». Почти мимоходом он также добавляет, что меры, предпринятые шведской миссией, обеспечили возвращение в Будапешт пятнадцати тысяч угнанных на выполнение трудовой повинности — всем им был выдан либо шведский паспорт, либо аналогичные удостоверения, выпущенные миссиями других стран. ГЛАВА 8 По мере того как передовые части армии маршала Малиновского, преодолевая упорное сопротивлении нацистов, пробивались к восточным и южным пригородам венгерской столицы, положение ее населения становилось отчаянным. Днем и ночью Будапешт по очереди утюжили тяжелые бомбардировщики американских и британских военно-воздушных сил, двадцать четыре часа в сутки полевая артиллерия Красной Армии вносила в разрушение города свою долю.Пайки были круто урезаны. Горючее для домашних нужд практически не поступало. Начались эпидемии, и госпитали были переполнены ранеными и больными. Коммунальные службы едва функционировали. По западной дороге в направлении Хедешхалома снова потянулись вереницы измученных женщин, стариков и детей. Хотя на этот раз их не погоняли прикладами, ругательствами и выстрелами и выживших на этом трудном пути не ожидали газовые камеры и крематории: людские потоки, вытянувшиеся на запад, состояли не из депортируемых евреев, а из обычных беженцев венгров.Евреи оказались в Будапеште, как в западне, и, хотя жизнь в городе превратилась в испытание для всех, ни одна прослойка населения не страдала так сильно, как они. Евреев насильно разместили в двух гетто. До 35 000 человек, имевших иностранные паспорта, жили в меньшем из них «Международном гетто» Оно называлось также Малым гетто, а Общее гетто — Большим. (Прим. ред.)

в так называемых «охраняемых» домах, формально находящихся под защитой миссий Швеции, Швейцарии и организации Красного Креста, и приблизительно до 70 000 евреев — в более изолированном «Общем гетто». Перенаселенность в обоих была ужасная, люди дрались за места на лестницах, в шкафах и на подоконниках.В целом в городе царили анархия и беззаконие, банды боевиков-нилашистов, нередко состоявшие из малолетних преступников возрастом не старше пятнадцати или шестнадцати лет, бродили по городу, грабя еврейские дома, насилуя женщин-евреек или хватая отдельных евреев, которых потом пытали и убивали. На иностранные паспорта нилашисты, как правило, внимания не обращали, редким исключением в этом отношении были «паспорта Валленберга» — они внушали к себе некоторое почтение. Йони Мозер, член еврейского подполья в Будапеште, вспоминал через двадцать лет, что «удостоверения, которые выдавали шведы, выглядели, как настоящие, — с печатью, фотокарточкой и подписью ответственных лиц. Такие паспорта уважали. Швейцарские паспорта, напротив, выглядели, как обычные справки, — без указания имени и подписи выдавшего их сотрудника миссии. Они оказались менее действенными».8 декабря Валленберг докладывал в Стокгольм свои наблюдения: «До сих пор с евреями — держателями шведских охранных паспортов обращались мягче, чем с остальными, пользующимися покровительством других нейтральных держав. Насколько мне известно, в Будапеште и в его окрестностях до сих пор погибло только десять евреев со шведскими паспортами». В том же донесении Валленберг отмечал, что «тысячи евреев со швейцарскими и ватиканскими удостоверениями ежедневно переводят из (Международного) гетто в Общее или же депортируют».Роль Валленберга в тогдашних событиях трогательно описана в воспоминаниях Томми Лапида, впоследствии генерального директора Израильского радиовещания в Иерусалиме. В 1944 году ему было тринадцать лет, и он был одним из девятисот человек, теснившихся по пятнадцать-двадцать человек в комнате в охраняемом шведской миссией доме.«Нас мучили голод, жажда и страх, но все-таки больше всего — даже британских, американских и русских бомбежек — мы боялись нилашистов. У нилашистов было оружие, и они считали, что, пока не пришли русские, самое лучшее, чем они могли помочь фронту, — это постараться убить как можно больше евреев… Поэтому они врывались в неохраняемые дома и уводили из них людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63