Жесткое и почти высокомерное заявление заканчивалось слегка завуалированной угрозой: «…любое возвращение к дискуссии по этому прискорбному факту, всецело принадлежащему теперь прошлому, может только повредить советско-шведским отношениям».К чести Таге Эрландера, он угрозы проигнорировал. И во время визита Хрущева, рискуя вызвать эмоциональный взрыв со стороны непредсказуемого советского руководителя, он неоднократно неудобный вопрос о Валленберге все-таки поднимал. Как передают, на какой-то стадии переговоров Хрущев взорвался и пригрозил, что, если имя Валленберга будет упомянуто еще раз, он сократит визит и немедленно уедет домой.Основное обсуждение вопроса произошло сразу по окончании межгосударственных переговоров по торговле и прочим делам 23 июня. Официальный шведский отчет почти не скрывает резкости тона, на котором проходила беседа. После того как Эрландер «разъяснил необходимость, по крайней мере, внесения ясности в этот нерешенный вопрос», Хрущев объявил, что он «даже не представлял себе, что вопрос о Валленберге может возникнуть снова». Тот факт, что Валленберга нет в Советском Союзе среди живых, уже был «достаточно отчетливо доведен до сведения» шведов.«Шведское правительство должно понимать, что Советский Союз, естественно, экстрагировал бы Валленберга, если бы он был жив, независимо от его физического или душевного состояния. Советский Союз экстрагировал и экспатриировал всякого рода людей. К чему было бы удерживать Валленберга?» Несмотря на свидетельство профессора Свар, явившееся следствием языкового недоразумения, «насколько это касается Советского правительства, дело закрыто».Хрущев добавил, что «в сталинский период было допущено много ошибок и он не хочет подвергаться допросу, поскольку на многие вопросы все ответы были даны давным-давно». Эрландер, однако, твердо стоял на своем. «Шведское общественное мнение определенно не поймет, почему Советское правительство возражает против дальнейшего расследования». В конце концов Эрландер смог добиться от своего гостя лишь одного — неохотного согласия на организацию в будущем встречи между профессором Сварц и Мясниковым, которая действительно более чем через год состоялась. Через два дня, когда Эрландер походя коснулся этой же темы, Хрущев в более примирительном тоне «заявил о своем искреннем сожалении относительно того, что Советский Союз не располагает документами, которые могли бы положить конец этому прискорбному спору между Советским Союзом и Швецией». В конце визита Хрущева Эрландер выступил с заявлением, в котором говорилось, что вопрос о Валленберге не нашел в ходе переговоров положительного решения, и добавлялось: «Мы глубоко разочарованы тем, что Советский Союз не счел нужным сделать для решения этого дела больше… Мы не намерены прекращать наших усилий».Через два с небольшим месяца Хрущев потерял власть и на смену ему пришла пара Алексей Косыгин — Леонид Брежнев. Дело Валленберга, ставшее теперь cause juste Правое дело ( Примеч. Ron. )

, пережило, таким образом, два диктаторских режима. Возможно, решили шведы, с переменой власти произойдет и перемена в отношении к делу? Их предположения не оправдались.Прежде чем продолжить свое дипломатическое наступление, Эрландер выждал четыре месяца, в течение которых Косыгин утверждался на новом посту. В личном послании Косыгину от 11 февраля 1965 года шведский премьер писал:
«Как вы несомненно понимаете, я бы не поднимал этот вопрос, если бы последний не был… столь важен… и если бы я не был уверен, что прояснение его могло бы устранить постоянный раздражающий фактор в отношениях между нашими странами.Я знаю, какое большое значение придаете вы, наравне со мной, дальнейшему развитию шведско-советских отношений и что вы, как и я, усматриваете в улучшении их нашу общую цель. В духе вышеизложенного я возьму на себя смелость обратиться к вам с призывом лично распорядиться о дальнейшем и всестороннем расследовании данного дела…»
Косыгин сообщил послу Яррингу, доставившему ему это послание, что он внимательно ознакомился с документами по делу Валленберга и не смог прийти к иному заключению, чем то, что Валленберг умер, как констатировал Громыко, в июле 1947 года. Что же до встречи между профессором Сварц и Мясниковым, он не возражает против ее проведения, хотя не видит в ней особого смысла. Но упрямого Эрландера остановить теперь было трудно. 13 мая 1965 года он предупредил советского посла Николая Белохвостикова, что поднимет вопрос о Валленберге лично во время официального визита в Москву в июне. «Советское правительство должно понимать, что мы придаем делу Валленберга значение чрезвычайное и что шведское общественное мнение требует от нашего правительства отчета о нем», — говорится в официальном резюме встречи Эрландера с Белохвостиковым. Верный своему слову, Эрландер снова поднял вопрос о Валленберге на двух сессиях межгосударственных переговоров 11 и 17 июня. Он сказал принимавшим его хозяевам, что, как видно из последних заявлений советского правительства, прежнее «предположение» о смерти Валленберга в ноте Громыко от февраля 1957 года стало теперь для советских представителей «несомненным фактом», и добавил, что «шведское правительство считало бы для себя чрезвычайно важным ознакомление с результатами проведенных за последние годы советских расследований, которые привели к столь резкой перемене позиции». Кроме того, «должен быть прояснен» вопрос, кто все-таки прав в споре между профессорами Сварц и Мясниковым.С очевидным раздражением Косыгин ответил, что «по причине ему неизвестной никаких новых материалов или личных досье по Валленбергу не существует. Не проходило по его делу и никаких советских свидетелей. Если бы Валленберг был жив, его бы давно нашли; лица, находящиеся в тюрьмах или в больницах, известны. Глава правительства всегда может найти живого человека, но не мертвого. Как может шведское правительство серьезно считать, что советские власти удерживают Валленберга? Зачем им держать его?». Косыгин согласился, что дело Валленберга для Швеции ответственное и трудное, но советское правительство уже давно сделало для его решения все возможное, «и к этому нечего больше добавить». Эрландер «резко повторил» свои требования — шведы хотели бы ознакомиться со всеми документами и свидетельскими показаниями. Он выразил удовлетворение согласием советской стороны на встречу между профессором Сварц и Мясниковым, «но сожалел, что на все другие его запросы ответ был дан отрицательный».Как и поездка Хрущева в Стокгольм за год до этого, визит Эрландера тоже закончился диссонансом, и, после абсолютно безрезультатной встречи между Наиной Сварц и Александром Мясниковым в следующем месяце, Эрландер решил, что пора обнародовать всю накопленную шведами информацию. МИДу Швеции было поручено подготовить Белую книгу, содержащую все документы и дипломатическую переписку, а также новые свидетельские показания, собранные с момента публикации предыдущей Белой книги в 1957 году. Все эти материалы были представлены на суд общественности и прессы 16 сентября 1965 года и, как и можно было ожидать, породили сенсацию — в особенности это касалось разоблачений Нанны Сварц и свидетельств о том, что Валленберга видели живым во Владимирской тюрьме в середине 1950-х годов.Публикации Белой книги сопутствовало личное заявление Эрландера, которое западные дипломаты в шведской столице сочли на удивление резким. «Судьба Рауля Валленберга глубоко возмутила шведское общественное мнение, — заявил Эрландер. — Мы стремились довести до сведения советского руководства ту чрезвычайную серьезность, с какой шведы рассматривают данный вопрос. Существенная часть переговоров с советскими лидерами в течение прошедшего периода касалась дела Валленберга. К сожалению, результат был негативным…» Тем не менее, обещал Эрландер, «наши усилия в этом направлении будут продолжены».Несмотря на смелые слова Эрландера, многие шведы восприняли публикацию Белой книги как молчаливое признание того, что успешного разрешения дело Валленберга в скором будущем не найдет. Не являясь сколь-либо действенным орудием публичного давления на Советы, Белая книга все же достаточно убедительно отвечала на обвинения оппозиции в том, что череда сменявших друг друга социал-демократических правительств действовала в деле поисков и освобождения Валленберга недостаточно энергично.Определенно, и на прессу и на общественность произвело впечатление упорство, с которым Эрландер действовал в данном деле в конце 1950-х — начале 1960-х годов, т. е. в период, который Белая книга описывала. Шведы были возмущены безапелляционным и временами высокомерным отношением к нему со стороны русских. Возможно, если бы с самого начала, в первые годы заточения Валленберга, их правительство действовало столь же упорно и целеустремленно, шведский дипломат давно был бы возвращен на родину. ГЛАВА 17 После драматических разоблачений, содержащихся в Белой книге, вышедшей в 1965 году, дело Валленберга погрузилось в долгий период спячки. Многим казалось, будто Белая книга — это последний его вздох, что о загадочной и трагической судьбе шведского дипломата ничего нового больше сказать нельзя, и уж тем более нельзя ее изменить. Конечно, семья Валленберга о нем не забыла и по-прежнему добивалась выяснения, что с Раулем случилось. Особую неутомимость в поисках проявила мать Рауля, Май, которую постоянно поддерживал ее муж, Фредрик фон Дардель, спокойно и методично собиравший небольшой частный архив самых разнообразных документов и фотографий, касавшихся его пасынка.По мере того как иссякал поток возвращавшихся из России пленных, в конце 1960-х и начале 1970-х сколь-либо достоверных свидетельских показаний о судьбе Валленберга в России поступало все меньше и меньше. Большей частью имя его всплывало в связи со слухами о каком-нибудь таинственном шведе, сидевшем где-то в отдаленном сибирском лагере: к этому времени история Валленберга покрылась романтической аурой и стала для миллионов обитателей ГУЛАГа одной из его трагических легенд. Но если семья фон Дарделей, движимая самообманом, временами проявляла в отношении некоторых доходивших до нее историй вполне объяснимое легковерие, то официально назначенные шведские следователи подходили к делу в высшей степени трезво, тщательно и дотошно. Они отвергли большую часть поступавших с середины 1960-х и вплоть до конца 1970-х годов «свидетельств», и дело Валленберга от недостатка питавшей его информации, казалось, стало умирать само по себе.Убедительный след Валленберга на первый взгляд появился в 1973 году, когда русский еврей по имени Ефим (Хайм) Мошинский, приехав в Тель-Авив, рассказал там поистине захватывающую историю. Мошинский утверждал, что он был в прошлом агентом Смерша Советская контрразведывательная служба, название которой означало «смерть шпионам».

и КГБ, но выпал из советской системы и в конце концов оказался в тюрьме. Он заявлял, что впервые встретил Валленберга в Будапеште в январе 1945 года, после того как швед был пленен НКВД.Согласно Мошинскому, сотрудники НКВД считали, что Валленбергу известно местонахождение золота и драгоценностей, принадлежавших ранее богатым евреям, которых он спас. Естественно, они решили наложить на это богатство руку: вот почему, как заявлял Мошинский, они Валленберга арестовали. Для полноты картины они также обвинили его в сотрудничестве с гестапо и, как сообщал Мошинский, подвергли жестокому девятидневному допросу (в котором он, Мошинский, не участвовал), прежде чем отвезти в аэропорт и отправить на самолете в Москву.Шведские следователи сразу же отнеслись к этой истории как к сомнительной. Причиной тому было слишком большое расхождение некоторых ее деталей с известными уже фактами. Так, например, в ней ничего не говорилось о Лангфельдере, который определенно был арестован вместе с Валленбергом. Далее, прибыв в Россию, ни Валленберг, ни Лангфельдер никогда не жаловались сокамерникам на то, что они подвергались после ареста жестокому обращению. Оба утверждали также, что они приехали в Россию на поезде; Лангфельдер даже добавлял такую деталь, как то, что им разрешили сойти с поезда и пообедать в ресторане «Лютер» в румынском городе Яссы.Тем не менее шведы выслушали Мошинского до конца. Он заявил, что снова видел Валленберга в 1961 и в 1962 годах на острове Врангеля в лагере за Полярным кругом, где, по сообщению Мошинского и других более надежных источников, содержалось некоторое число заключенных-иностранцев, в частности группа итальянских армейских офицеров. Мошинский сам сидел в лагере на острове Врангеля и заявлял, что, хотя он точно узнал Валленберга, из-за колючей проволоки под током, разделявшей две лагерные зоны, он ни разу не мог подойти к нему ближе чем на полтора метра. В этом его история сильно расходилась с более достоверными свидетельскими показаниями — такими, например, как версия Нанны Сварц, в соответствии с которой Валленберг в 1961 году находился в московской клинике.Другие истории, возникавшие в это время, столь легкому опровержению не поддавались. В январе 1970 года, в двадцать пятую годовщину исчезновения Валленберга, молодой венгр, посетивший Стокгольм, увидел в шведской газете статью о Валленберге. Он позвонил Май фон Дардель, которая пригласила его к себе домой. Венгр, чье имя так и не было названо, рассказал ей, что у него в Будапеште есть любимая девушка, чей отец занимает высокий пост в венгерском правительстве. Когда однажды молодой человек обедал в семье этой девушки, ее отец походя заметил, что один шведский дипломат по имени Рауль Валленберг, активно действовавший во время войны в Будапеште, сейчас находится в лагере у русских в Сибири.Молодой венгр сказал г-же фон Дардель, что после этого он ни разу не вспомнил о Валленберге и больше о нем не думал, пока не увидел его имя в шведской газете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63