В это время, когда Генрих, нерешительный как всегда, когда надо было принять какое-нибудь решение, колебался – стрелять или не стрелять, – к нему приблизился Кричтон.– Государь, – сказал шотландец, – если позволите, я беру на себя труд обезоружить его.– Благодарю вас, мой милый! Конечно, позволяю – и не только обезоружить, но и убить, если вы хотите, только не причините зла собаке.– Я боюсь, государь, что они погибнут вместе. Но мы увидим.С этими словами он сошел с лошади и, поручив ее одному из солдат, подошел к Блунту.– Вы с ума сошли, – сказал он, подойдя на несколько шагов к англичанину. – Сдавайтесь, это еще может спасти вам жизнь.– Я счел бы ее обесчещенной навсегда, если бы сдался, даже по вашему приказу, – гордо отвечал Блунт.– Безумный! – сказал вполголоса шотландец. – Да ведь эта сдача будет притворной. Бросьте шпагу. Я буду оберегать вас.– Нет, если бы я повиновался вам, создалось бы впечатление, что я сдаюсь, а я скорее согласен умереть тысячу раз, чем дать этим проклятым французам повод смеяться надо мной.– Так защищайтесь, – сказал Кричтон, обнажая шпагу.– Если я паду от вашей руки, я умру смертью, которую сам избрал, – ответил Блунт. – Однако не подумайте, что я не буду защищаться. Я считаю слишком большим счастьем возможность скрестить с вами шпагу, чтобы не показать себя достойным этой чести. Но наши шпаги плохо подобраны. Я дерусь только равным оружием.– Но ведь у меня шлем и кираса, а у вас нет ни того, ни другого, – заметил Кричтон. – Стало быть, преимущество на моей стороне.– Смирно, Друид! – сказал Блунт, опуская собаку на землю. – Лежи смирно и не пускай в дело ни когтей, ни зубов. Шевалье Кричтон, – прибавил он, – если я буду убит, эта собака…– Понимаю, – отвечал Кричтон, – я буду ее хозяином.– Нет, я хотел сказать – убейте ее.– Довольно разговоров, – раздраженно произнес шотландец. – Мои удары для людей, а не для собак. Еще раз говорю вам, защищайтесь.– Святой Георгий, за Англию! – вскричал Блунт, описывая круг своей шпагой, блеснувшей как молния перед глазами зрителей. Но как ни был быстр этот удар, ответ шотландца был еще быстрее. Вместо того чтобы пытаться избегнуть удара или ожидать его на расстоянии, где его сила представляла большую опасность, он бросился на англичанина, парировал удар на полпути, и, хотя шпага вылетела из его рук, схватил левой рукой правую руку противника, а правой вырвал у него его огромный клинок. Это было делом одной секунды.До сих пор Друид повиновался приказу Блунта и лежал смирно у его ног, но теперь он понял опасность, грозившую его хозяину, и с такой яростью бросился в ноги Кричтона, что, если бы они не были защищены сталью, шотландцу пришлось бы оставить противника, чтобы защититься от нападения собаки.– Смирно! – бешено крикнул англичанин и, поставив ногу на спину Друида, заставил его лечь, несмотря на отчаянное сопротивление. – Вы победили, – продолжал он, обращаясь к шотландцу. – Я жду удара.– Обезоружив вас, я сделал все, что хотел, – отвечал Кричтон.– Я не сдаюсь, – продолжал Блунт. – Вы поступите лучше, если покончите со мной.Едва произнес он эти слова, как его руки были внезапно схвачены и связаны за спиной двумя солдатами, незаметно подкравшимися с этой целью. В то же время петля, накинутая на шею Друида третьим солдатом, сломала сопротивление храброго животного.– Не трогайте их обоих, – сказал Кричтон солдатам, – король сам решит их участь.– Подойдите ко мне, шевалье Кричтон, – сказал Блунт, – я чуть было не позабыл передать вам…– Я знаю, что вы хотите сказать, – прервал его шотландец, – все погибло.– Сам дьявол тут замешан, – вскричал Блунт с печальным видом. – Значит, все мои усилия были напрасны. Я пришел сюда только для того, чтобы сообщить вам об этом.– Не думайте больше об этом, – сказал шотландец, – а лучше успокойте вашу собаку. Смотрите, она так и рвется, того и гляди, задушит себя в петле. От ее жизни зависит ваша.– Это правда, – отвечал Блунт, поняв слова Кричтона буквально, – вы правы. – И он тотчас же обратился к Друиду с энергичными словами, после чего собака мгновенно успокоилась и перестала рваться из рук державшего ее солдата. ДВА ГЕНРИХА Не желая встречаться с Беарнцем до свидания с королевой-матерью, Генрих III был рад всякому предлогу выиграть время и поэтому, вместо того чтобы приблизиться к Генриху Наваррскому, направился к пленному англичанину. Но его план был разрушен.Генрих Бурбон уступил наконец просьбам и убеждениям Росни, который описал ему все бедствия, в которые упорство короля Наварры должно было повергнуть его самого, его народ и религию, и решил положиться на великодушие короля. Поэтому, как только Генрих III направился к Блунту, он пришпорил лошадь и поспешил к нему навстречу.Встреча двух монархов внешне была самой дружеской и любезной. Хотя каждый из них втайне не доверял другому, оба сочли, однако, благоразумным принять вид безграничного доверия и дружбы. Притворство не было в характере откровенного и прямого Бурбона, но, зная по опыту вероломство Валуа, он был настороже, понимая, что только лишь действуя тем же оружием, что и Генрих, он может надеяться извлечь какую-либо выгоду из этого свидания. Приблизившись к королю, Беарнец соскочил с лошади и протянул руку.Но Генрих III при его приближении заставил свою лошадь попятиться назад.– Извините, брат мой, – сказал он с любезной улыбкой, – мы отсекли бы свою правую руку, если бы подозревали ее в ереси, и мы не можем согласиться пожать вашу руку, зараженную этой проказой, прежде чем не услышим от вас заверений, что вы прибыли сюда как блудный сын, чтобы признать свои заблуждения и просить снова принять вас в лоно нашей святой католической и апостольской церкви.– Государь, – отвечал Бурбон, – я должен признаться, что мое положение очень сходно с положением той несчастной особы, о которой вы сейчас упомянули. Теперь у меня более забот, чем денег, более надежды, чем веры, более уважения к вашему величеству, чем к религии, которую вы мне предлагаете.– И более любви к любовнице, чем к жене, – сказал Шико. – Вы правы, кум, наш Беарнец никогда не спасется, если только мы не вернемся к старой религии язычников, воздвигавших алтари Венере.– Конечно, негодяй, я не буду еретиком в религии, в которой божество – красота, – отвечал, смеясь, Бурбон, – и в этой галерее святых красавиц, которых я там вижу, нет ни одной, которой я смог бы отказать в обожании.– Ну, я могу назвать одну, – сказал шут.– Попробуй!– Королеву, вашу жену!Даже Генрих III не смог удержаться, чтобы не принять участия во всеобщем веселье, вызванном выходкой шута.– А! Шут! – вскричал Бурбон, смеясь громче всех. – Только твой дурацкий колпак спасает тебя от моего гнева.– Мой дурацкий колпак лучшая защита, чем шлемы многих рыцарей, – отвечал Шико. – Из любви, которую я питаю к королеве Наваррской, я согласен променять колпак на твой шлем и даже дам впридачу мою погремушку. И то, и другое тебе понадобится в твоей будущей встрече с Кричтоном.– Не хочешь ли прибавить самого себя? – спросил Бурбон.– О! Конечно нет! – отвечал шут. – Это значило бы променять господина на слугу, прево на пленника.– Что же ты, кум! – сказал насмешливым тоном Генрих. – Неужели ты так слеп, что не понимаешь своих выгод и останешься у нас, когда тебе сделаны такие блестящие предложения нашим Наваррским братом? Подумай, какую важную роль ты бы смог играть на синодах гугенотов.– Я никогда не прыгаю, не взглянув вперед, кум, – отвечал Шико. – Это дело умных – искать опасности. Я – дурак и предпочитаю мирно оставаться дома.– Видите, брат мой, – сказал Генрих III, обращаясь к Беарнцу, – и дурак может давать иногда умные советы. Можем мы теперь спросить вас, какому счастливому обстоятельству обязаны мы неожиданной честью видеть вас? Мы, видимо, ошибались в вас и в ваших поступках. Нам говорили, что вы враг, а мы находим в вас лучшего друга. Нас уверяли, что вы стоите во главе армии, разрушающей и жгущей наши города, что в последнее время вы укрепляетесь в стенах По или Нерана, а мы вдруг встречаем вас в Лувре и притом с самыми мирными намерениями. Видите, как можно ошибиться!– Но ваше величество не ошибается в моей дружбе, – отвечал Бурбон сердечным тоном. – Не угодно ли будет вам удалить на время ваших спутников?– Извините, брат мой, если мы удержим нашу свиту, – отвечал Генрих III. – Нам хочется расспросить этого дерзкого негодяя, – прибавил он, взглянув на Блунта. – Вы можете, если хотите, передать вашу историю нашему духовнику, заботам которого мы вас поручили в надежде, что ему удастся обратить вас.– Вашему духовнику, государь? – вскричал Бурбон, нахмурив брови.– Вы не замедлите воспользоваться его увещаниями и в третий раз избавиться от всех угрызений совести, – сказал Шико. – Лаконичное послание покойного короля Карла IX к вашему кузену Конде имело и другие достоинства, кроме своей краткости.– Какое это было послание, кум? – спросил Генрих III, притворяясь несведущим.– Обедня, смерть или Бастилия! – отвечал шут. – Наш Беарнец должен вспомнить об этом, потому что приблизительно в ту же эпоху он отрекся от кальвинистской ереси.– Ventre-saint-gris! Негодяй! – вскричал в бешенстве Бурбон. – Если ты не удержишь свой дерзкий язык, то ни твое ничтожество, ни присутствие твоего господина не спасут тебя от заслуженного наказания!Испуганный угрожающим видом короля Наваррского, Шико прикусил язык и поспешил скрыться за Генрихом, которого его выходка наполнила тайной радостью.– Так как вы отказываетесь сообщить нам причину вашего визита, брат мой, – сказал Генрих самым любезным и вкрадчивым тоном, – мы не будем более на этом настаивать, но мы надеемся, что вы не откажетесь пробыть с нами до банкета.– Желание вашего величества для меня закон.– И так как у вас нет другой свиты, кроме барона Росни, то мы предоставляем вам выбрать шестерых наших дворян, которые постоянно будут находиться при вас.– Я понимаю так, что я пленник.– Я не говорил этого, брат мой. Выбирайте же вашу свиту.– Мой выбор уже сделан, государь. Я назову только одного – шевалье Кричтона и предоставлю ему выбор остальных.– Настоящий выбор рогоносца! – пробормотал Шико.– Вы не могли сделать лучшего выбора, – заметил с улыбкой Генрих III.– Да, я тоже так думаю, – сказал Бурбон.– А я просто уверен в этом, – прибавил Шико. – Королева Маргарита будет в восторге от вашего великодушия.– Молчи, кум! – сказал Генрих III. – А теперь, брат мой, – продолжал он тем медовым голосом, который для знавших его был более опасен, чем самые бурные порывы гнева, – турнир окончился, и вам не нужна более ваша шпага, поэтому мы предлагаем вам поручить ее тому, кого вы назначили предводителем вашей свиты.– Мою шпагу, государь? – вскричал Бурбон, делая шаг назад.– Да, вашу шпагу, брат мой, – отвечал Генрих III. Король Наваррский оглянулся вокруг. Со всех сторон он был окружен опасностями. Арена, посреди которой он находился, была окружена лесом пик и копий. Над алебардами швейцарцев виднелись секиры шотландцев, а над секирами блестели копья гасконцев д'Эпернона. Направо разворачивался блестящий строй молодых дворян под предводительством Жуаеза, налево виднелась многочисленная свита герцога Неверского. И это было еще не все. Тесные ряды королевской гвардии окружали со всех сторон арену, держа руки на шпагах и устремив глаза на Генриха Бурбона. Увидев все эти враждебные приготовления, он обернулся к своему советнику Росни, стоявшему позади него. Они не обменялись ни одним словом, ни одним жестом, но монарх понял смысл сурового молчания своего советника.В эту минуту вблизи послышался гром барабанов.– Слышите! Барабаны! – вскричал Генрих III. – Новые войска входят в Лувр.– По вашему приказу, государь? – спросил Бурбон с недовольным видом.– Наши подданные очень заботятся о нашей безопасности, – отвечал уклончиво Генрих.– Они и должны заботиться, государь, – заметил Бурбон. – Ваше величество так заслуживает их любовь. А когда же французский народ оказывался неблагодарным? Но для чего принимаются все эти меры предосторожности? Неужели Лувр в осаде? Или восстание вспыхнуло среди парижских горожан?– Нет, брат мой, наш добрый город Париж теперь совершенно спокоен и наше желание – поддерживать с Божьей помощью это спокойствие.– Вы не можете предполагать, государь, что я защитник смут и беспорядков, – сказал Бурбон. – Я взялся за оружие только для того, чтобы поддержать права моего народа и защитить преследуемую веру, а не для того, чтобы объявить войну вашему величеству. Я всегда готов заключить перемирие с вами, если только будет обеспечена безопасность моих протестантских подданных. Я готов предоставить самого себя в заложники в подтверждение того, что условия договора будут строго выполнены с моей стороны.– Государь! – вскричал Росни, хватая короля за руку. – Каждое ваше слово – проигранная битва.– Ваше величество теперь не будет подозревать меня в вероломстве, – продолжал Бурбон, не обращая внимания на слова Росни.– Мы не подозреваем вас ни в чем, решительно ни в чем, – поспешно возразил Генрих III. – Но мы не подпишем никакого договора, не примем никаких условий, которые могли бы благоприятствовать распространению ереси и соблазна. Терпеть подобную религию – значит одобрять ее. А мы скорее допустим вторую Варфоломеевскую ночь, скорее поступим по примеру нашего брата Филиппа Испанского, скорее последуем советам нашего кузена Гиза и его сторонников, чем каким бы то ни было образом окажем поддержку такой еретической религии. Наше царствование было за наши грехи омрачено тремя большими смутами: наш брат Анжу и его партия, Гиз и его сторонники, вы и ваши реформаторы.– Государь!– Мы не знаем, кто был для нас опаснее: Анжу с его требованиями, Гиз с его замыслами или вы с вашими поступками. Мы счастливы, что можем положить конец хотя бы одной из этих проблем.– Я не требовал ничего такого, на что не имел бы права, – гордо отвечал Бурбон.– Так говорит Анжу, так говорит Гиз, так говорят все бунтовщики.– Государь!– Не вспыхивайте из-за одного слова, брат мой, вашим поведением вы сможете доказать, что оно к вам не относится, если вы находите его оскорбительным для себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53