С этими словами шут осторожно выскользнул из павильона. БЕАРНЕЦ Вернувшись на арену, Кричтон нашел короля, окруженного фаворитами и, видимо, заинтересованного гордым вызовом, все еще отдававшимся в стенах Лувра.– Бегите, Монжуа, – вскричал он, обращаясь к распорядителю турнира и герольдам. – Выполните ваши обязанности поскорее и возвращайтесь сообщить нам, кто дерзнул явиться без приглашения на наш турнир. Кто бы он ни был, он поплатится за свою дерзость. Ступайте же и узнайте, кто он такой. – А! Вот и вы вернулись, – прибавил он, увидев приближавшегося шотландца, – мы после расспросим вас о вашем бесконечном разговоре с нашей матерью. По вашему лицу мы подозреваем, что вы задумываете изменить нам. Так ведь?– Государь! – вскричал, краснея, Кричтон.– Ну, вот вы и сердитесь! Видно, этот разговор был настолько серьезным, что вы не выносите даже нашей шутки. Впрочем, тут нет ничего удивительного, – сказал, улыбаясь, король. – Разговор, да еще такой длинный, с ее величеством Екатериной Медичи – невеселая вещь, даже для нас. Мы, однако, должны бы не бранить вас, а скорее благодарить за то, что вы ее так долго удерживали, так как это позволило нам осаждать одну прекрасную особу настойчивее, чем мы могли бы это делать в присутствии нашей матери. Кстати, о прекрасной Эклермонде, шевалье Кричтон. Как только мы покончим с этим неизвестным бойцом, мы намерены переломить с вами копье в ее честь. Вы видите, мы вполне вам доверяем, иначе мы не решились бы так безрассудно отдавать нашу жизнь в ваши руки.– Государь! Не выходите сегодня на арену! – раздался вдруг глухой голос.Генрих вздрогнул.– Кто это говорит? – спросил он, обращаясь в ту сторону, откуда, как ему казалось, слышался голос.Но его взгляд упал на открытое лицо Жуаеза, выражавшее неменьшее удивление.– Sang Dieu! – вскричал взбешенный король. – Кто смел так говорить с нами? Пусть он покажется.Никто не ответил на приказ короля.Придворные подозрительно оглядывали друг друга, но никто не мог приписать своему соседу слова, возмутившие короля.– Господи! – вскричал смущенным голосом Генрих. – этот голос напоминает нам наши безумные ужасы последней ночи. Но здесь не может быть сарбакана.– Нет, государь! – вскричал Жуаез. – Но может быть, это какая-нибудь другая выдумка?– Может быть, было бы благоразумнее не пренебрегать этим предостережением, – сказал Сен-Люк, почти такой же суеверный, как и его повелитель. – Вспомните, Карлу Возлюбленному также было предостережение.– И нашему несчастному отцу тоже! – задумчиво сказал король.– Неужели это помешает вашему величеству выйти на арену? – произнес Жуаез. – На вашем месте я ответил бы на слова этого тайного изменника тем, что схватил бы копье и тотчас выступил за барьер.– Жуаез прав, – сказал герцог Неверский со странной улыбкой, – иначе вы оскорбите шевалье Кричтона, если откажете ему под таким ничтожным предлогом заслужить честь переломить копье с вашим величеством.– Этой чести я не искал, герцог, – отвечал твердым тоном Кричтон, – и я прошу вас вспомнить, что удар, причинивший смерть Генриху II, был случайным.– Не говорите об этом, мой милый! – сказал, вздрогнув, король.– Государь! – вскричал Жуаез, стараясь рассеять мрачные думы короля. – Подумайте о прекрасных глазах, свидетелях ваших подвигов, подумайте о прекрасной Эклермонде!Генрих обратил свой взгляд к королевской галерее, и при виде принцессы Конде его опасения мгновенно исчезли.– Ты нас успокоил, брат мой, – сказал он виконту. – Да, мы будем помнить о владычице нашего сердца. Мы не будем более колебаться выступить на арену, хотя бы из-за этого подверглась опасности наша жизнь, хотя бы этот поединок стал нашим последним.– Он и будет последним! – произнес прежний таинственный голос, звучавший теперь еще глуше.– Опять этот голос! – вскричал Генрих, которым снова начал овладевать страх. – Если это шутка, то она переходит все границы. Вчера ночью мы простили нашему шуту Шико его дерзость, но сегодня мы не потерпим ничего подобного. Помните это, господа, и пусть бережется этот неизвестный советник, у которого нет мужества открыться.В эту минуту наконец возвратился Монжуа в сопровождении герольдов, и настроение Генриха значительно улучшилось.– Слава Богу! – вскричал он. – Если уж нам не суждено ничего узнать об этом благодетеле, то, по крайней мере, наше любопытство будет удовлетворено в другом отношении, а нас это не менее интересует. Милости просим, Монжуа. Ну, что мы узнали? Как имя этого смелого авантюриста? Впрочем, стой! Прежде чем ты скажешь, мы хотели бы держать пари на наше ожерелье против ленты, которая развевается на каске шевалье Кричтона, что этот новый боец – Гиз.– Принимаю ваше пари, государь, – сказал Кричтон. – Залог против залога.– Рассуди нас, Монжуа, – сказал Генрих.– Ваше величество проиграли, – ответил Монжуа. – Это не герцог Гиз.– Вам всегда счастье, Кричтон! – вскричал Генрих, неохотно снимая ожерелье со своего шлема и отдавая его шотландцу. – Бесполезно бороться против того, кому постоянно улыбается капризная богиня.– Да, ваше величество лишились талисмана, который лучше закаленной стали защитил бы вас от моего копья, – отвечал Кричтон.С этими словами он обнажил голову и надел ожерелье поверх своей каски.Это движение не укрылось от Эклермонды. Как мы уже говорили, ее положение позволяло ей видеть все вокруг, и она с изумлением обратила внимание на необъяснимое поведение короля и его соперника.Между тем Генрих снова обратился к Монжуа с расспросами о незнакомом рыцаре.– Он пожелал скрыть свое имя, – отвечал Монжуа, – ему это позволяют законы турнира.– Держим пари, что ты признал его право поступать таким образом? – произнес раздраженным тоном Генрих.– Чтобы исполнить должным образом мои обязанности, как представителя вашего величества, я не мог поступить иначе, – отвечал Монжуа.– Вы правильно поступили, – сказал, нахмурившись, король.– Я исполнил свой долг, – заметил суровым тоном Монжуа. – Ваш дед, славной памяти Франциск I, не стал бы так со мной обращаться…– И его внук также, – отвечал, смягчаясь, Генрих. – Простите меня, мой старый и верный слуга.– Государь!..– Довольно! Под каким девизом записался рыцарь?– Под странным девизом, государь: Беарнец.– Беарнец? – вскричал изумленный Генрих. – Что это значит? Это какая-нибудь интрига! Только один человек во всей Европе имеет право носить этот девиз, и он не настолько безрассуден, чтобы осмелиться явиться сюда.– Может быть, это один из храбрых капитанов короля Наваррского, который с умыслом присвоил себе девиз своего государя, – отвечал Монжуа. – Может быть, это Шатильон или д'Обинье.– Он один? – спросил Генрих.– Нет, государь, его сопровождает посланник короля Наваррского Максимилиан де Бетюн барон де Роcни.– А! Друг нашего кузена Алькандра, – сказал, смеясь, король.– И супруг прекрасной Диоклеи, – заметил Жуаез многозначительным тоном.– Мадам Росни, кажется, еще жива, хотя супруг и грозил ей кинжалом и ядом, когда узнал об ее интриге с Генрихом Наваррским, правда, маркиз? – спросил Сен-Люк, обращаясь к Вилькье.Это был прямой удар. Губернатор Парижа несколько лет тому назад убил свою первую жену, Франциску де ла Марн, при сходных обстоятельствах. Однако Вилькье решил парировать удар.– Барон Росни низкий и сговорчивый рогоносец, – сказал он с усмешкой, – и вполне заслужил свою участь. Счастливы те, чьи жены так обижены природой, что с их стороны нечего опасаться измены.В толпе придворных послышался смех. Баронесса (как мы уже заметили) была самой некрасивой женщиной своего времени.Сен-Люк уже готовил раздраженный ответ на насмешку Вилькье, но король остановил его.– Ни словом более об этом! – сказал Генрих. – Вот барон Росни и его неизвестный спутник.Действительно, в это время на арену въехали два всадника в полном вооружении в сопровождении двух оруженосцев, державших их копья. Первый из них, закованный в тяжелые стальные доспехи, сидел на вороном скакуне, таком пылком и горячем, что требовалась вся сила могучих рук всадника, чтобы обуздать его нетерпение. Забрало всадника было опущено, и сквозь частую решетку невозможно было даже различить блеска его глаз. Его латы, от наплечника до наплечника, перья его шлема, седло и узда его лошади, щит, копье и боевой топор, прикрепленные к луке седла, – все было цвета крови.Позади этого всадника, который был не кто иной, как Генрих Наваррский, ехал оруженосец в ливрее того же цвета, держа копье и щит, на котором был нарисован простой цветок, так прелестно описанный одним великим поэтом нашего времени, с надписью золотыми буквами под короной:J'aurai Foutours au coeur ecriteSur toutes les fleurs la Marquerite.Очевидно, этот девиз намекал на Маргариту Наваррскую.Барон де Росни (более известный под именем герцога Сюлли, которое он носил впоследствии) был в том же самом одеянии, в котором мы видели его несколько часов тому назад. Его длинная шпага висела по-прежнему на бедре. Сбруя его лошади была черной с красным. Перья этих двух цветов украшали его шлем.– Этот незнакомец более крепкого сложения, чем Алькандр, государь, – сказал Жуаез. – Это не он.– Клянусь Святым Андреем! – вскричал Кричтон, с восхищением смотревший на Бурбона. – Блестящее вооружение этого рыцаря напоминает мне стихи храброго Луи де Бово, в которых тот описывал свое собственное появление на турнире.– Берегитесь, друг мой, – сказал с улыбкой Жуаез. – Разве вы не видите, в чей щит направлено копье этого рыцаря?– Я это вижу, – отвечал Кричтон, – и благодарю Святого Георгия, предводителя рыцарства, что этот вызов обращен ко мне.В это время Генрих Наваррский, оставив Росни у барьера, медленно двигался по арене, привлекая к себе всеобщее внимание, особенно внимание прекрасного пола. В мужественной и красивой фигуре Бурбона было что-то такое, что неотразимо действовало на женские сердца. В настоящую минуту действие было почти волшебным. Когда он остановился на мгновение перед большой галереей, среди прекрасных дам, ее наполнявших, произошло волнение.– Кто это? Кто это? – спрашивали все друг у друга.– Это герцог Анжу, – говорила де Нуармутье.– Это Бюси д'Амбуаз, – говорила Изабелла де Монсоро.– Это герцог Гиз, – говорила жена маршала Рец. Боже мой! В броню этого всадника они влезли бы все трое, – сказала, покатываясь со смеху, Ториньи. – Вы должны были бы лучше помнить ваших бывших любовников!– Если только, как у мадемуазель Ториньи, их не было у нас так много, что мы позабыли всех, кроме последнего, – язвительно заметила маршальша.– Благодарю вас, – сказала Ториньи, – ваши нападки – комплимент моей красоте.– Если бы это был солдат с улицы Пеликана! – вздохнула ла Ребур.– Вы, кажется, все утро мечтали о вашем солдате! – сказала ла Фоссез. – Вы решили, что он смахивал на Генриха Наваррского, а теперь думаете, что весь свет должен на него походить.– Ах! Если бы это был, однако, Бурбон, – сказала ла Ребур, к которой внезапно вернулось все ее оживление.– Кто бы это ни был, – заметила Ториньи, – это бесспорно первый рыцарь на турнире, не исключая и шевалье Кричтона.– Не произносите при мне имя этого изменника, – сказала Маргарита Валуа, внимание которой было привлечено этим случайным упоминанием ее любовника.– Наш незнакомый рыцарь, кажется, ищет даму, у которой он мог бы просить залог, – предположила жена маршала.– И он так походит на герцога Гиза, что вы не в состоянии отказать ему, – произнесла Ториньи.– Его взгляды обращены на ла Ребур, – заметила ла Фоссез. – Смотрите, он делает знак.– Мне! – вскричала ла Ребур, краснея до корней волос. – Нет, – произнесла она с глубочайшим разочарованием, – это ее величеству.– Разве вы не видите надписи и девиза на его щите? Это, очевидно, новый искатель милости королевы. Ваше величество, – продолжала хитрая флорентийка вполголоса, – вот вам отличный случай отомстить вашему неверному любовнику.– Вы забываете, с кем вы говорите, моя милая, – сказала Маргарита, напрасно стараясь скрыть свое волнение под маской нетерпения. – Еще раз я запрещаю вам говорить о нем.– Как вам угодно, ваше величество, – сухо отвечала Ториньи.В эту минуту на галерее появился паж и, подойдя к Маргарите, преклонил перед ней колени.– Спутник барона Росни, – сказал он, – просит ваше величество дать ему залог, чтобы он мог переломить в вашу честь копье с шевалье Кричтоном.– С Кричтоном? – вскричала Маргарита, поднимаясь.– Видите, я была права, – сказала Ториньи. Но, заметив странную перемену в лице королевы, она умерила свою живость. "Она отомстит своему любовнику, – подумала флорентийка, – это лицо напомнило мне ту ночь, когда Гильом дю-Пра, околдованный ее ласками, заставил навсегда умолкнуть ядовитый язык ее врага дю Гау."– Этот рыцарь, ты говоришь, спутник барона Росни? – спросила Маргарита с рассеянным видом.– Его брат по оружию, – отвечал паж.– Он получит залог из наших рук, – сказала королева после минутного молчания.– Этим он будет еще драгоценнее моему господину, – сказал паж, – удостоенный внимания такой прекрасной королевы, мой господин может быть уверен в успехе на арене.– Клянусь честью, ты рано научился своему ремеслу, мой красавец, – сказала, улыбаясь, Ториньи.– Пусть твой господин ждет нас в комнате под этой галереей, – ответила Маргарита пажу. – Ториньи и ла Ребур, вы будете нас сопровождать.Паж поднялся и вышел.– Одно слово, ваше величество, – сказала, подходя, Эклермонда.– Извините, мадемуазель, – прервала ее высокомерно Маргарита, – мы намереваемся идти.С этими словами она вышла из галереи в сопровождении своих спутниц.Осмотрев весь балкон, наполненный красавицами, и послав пажа к Маргарите, Генрих Наваррский пришпорил лошадь и поскакал к павильону Кричтона, перед которым на алебарде, глубоко воткнутой в землю, висел щит шотландца.Схватив копье из рук своего оруженосца, король ударил им в щит с такой силой, что щит и алебарда повалились на землю.Лошадь, испуганная звоном упавшего оружия, начала брыкаться и становиться на дыбы.– Черт возьми! – пробормотал Генрих, вонзая шпоры в бока животного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53