— Э, странно… — подумал он.
Затем он на цыпочках подошел к спальне и отворил дверь.
— Как она сладко спит! — усмехнулся он, услыхав сильное дыхание.
Он подполз к постели, сразу встал, поднял руку и затем быстро опустил ее.
Послышался вздох. Негр проколол сердце кормилицы, и она умерла во сне.
Убийца отбросил кинжал и поспешно задернул занавеску; в это время мощная рука схватила его за горло, а другая приставила к нему окровавленный кинжал.
Фатима по приказанию Рокамболя зажгла свечку и отдернула занавеску.
— Не меня убил ты, презренный, а Намуну.
— О, пощадите, пощадите! — заревел убийца.
— Если хочешь жить, то говори правду, — сказал Рокамболь. — Кто велел убить твою госпожу?
— Дон Хозе.
— Подтвердишь ты это на суде, если тебе обещают жизнь?
— Клянусь.
— Где платок, который тебе дал дон Хозе?
Негр вынул из кармана дамский батистовый платок с вензелем и короной.
— Что тебе велено было сделать с этим платком? — спросил Рокамболь.
— Обмакнуть в крови убитой и отнести к дону Хозе. Рокамболь подошел к кровати и обмакнул в кровь платок.
— Если хочешь остаться жив, — сказал он негру, — отнеси этот платок дону Хозе и скажи ему, что дело сделано. Ступай!
Негр удалился.
— Одевайся, — обратился Рокамболь к цыганке, — и забери все свои драгоценности.
— Куда же вы меня поведете?
— Узнаешь потом… Пойдем.
Спустя десять минут молодая цыганка вышла из своей квартиры вместе с Рокамболем.
В то же самое время негр вручил Цампе платок, сказав:
— Дело сделано.
С того самого часа, как негр, подкупленный ценою золота, взял кинжал из рук дона Хозе, испанцем овладело необыкновенное волнение.
В четыре часа Цампа воротился из Тюильрийского сада с пакетом, в котором находился носовой платок Банко и записка:
«Сегодня в полночь фиакр будет ждать, но вы сядете в него только в том случае, если сможете возвратить мне этот белый платок красным».
Через час дон Хозе отдал этот платок негру, когда тот пришел за письмом, которым испанец уведомлял Фатиму, что не может быть у нее вечером.
Теперь дон Хозе ждал с каким-то тоскливым нетерпением известия о смерти когда-то любимой им женщины.
Наконец Цампа пришел.
— Ну что? — спросил его дон Хозе лихорадочным голосом.
— Кончено! — сказал Цампа.
— Умерла?
— Умерла, — спокойно отвечал Цампа, подавая своему барину окровавленный платок.
При виде его дон Хозе отшатнулся и у него потемнело в глазах.
Он завернул платок в бумагу, спрятал его в карман и, закутавшись в плащ, отправился в улицу Годо де Моруа, где его ждал фиакр, из которого послышался голос:
— Цвет вашего платка?
— Красный, — отвечал дон Хозе и сел в фиакр, в котором с завязанными глазами доехал до Аньера и очутился в гостиной.
Он ждал более часа; мнимая княгиня не являлась.
Вдруг из-за портьеры соседней комнаты вышла замаскированная женщина, которая, подав дону Хозе письмо, быстро удалилась.
Письмо было следующего содержания:
«Не знаю, исполнили ли вы слово, но мне невозможно сегодня видеться с вами. Если платок будет мне возвращен красным, в таком случае не выходите завтра из дому от пяти до десяти часов. Не принимайте никого и отошлите вашего слугу на целые сутки».
Рокамболь завязал Фатиме глаза и привез ее в свою маленькую квартиру на Сюренской улице.
— Ты останешься здесь четыре дня, — сказал он, — в ожидании минуты твоего мщения. Но ни под каким видом не выходи отсюда ни на шаг и даже не подходи к окну-
Он велел приготовить ей комнатку, затем, переодевшись, поцеловал ее в лоб и удалился.
В передней лакей подал ему два письма из отеля де Салландрера: первое — было приглашение на обед к герцогу; второе — от Концепчьоны — просьба приехать непременно на этот обед.
Выйдя на улицу в двенадцатом часу, Рокамболь сел в фиакр и поехал в Кастильонскую улицу.
Приехав к Банко, Мортон Тайнер распорядился, чтобы управитель ее надел бороду и немедленно ехал за доном Хозе, так как он уже окрасил платок.
— Боже мой! — воскликнула Банко. — Он убил ее?
— Успокойтесь, платок окрашен в крови болонки, но он уверен, что это кровь его любовницы.
И он продиктовал ей письмо, которое замаскированная Карло подала дону Хозе.
— Все это очень хорошо, — сказала Банко, — но к чему это письмо?
— Ты должна идти к нему завтра вечером.
— Что же я буду говорить?
— Завтра я научу тебя.
— Еще один вопрос.
— Какого рода?
— Где же тут ваше мщение, о котором вы мне говорили, и каким образом вы расстроите свадьбу дона Хозе?
— Я держу Фатиму под замком, но обещал ей показать дона Хозе рука об руку с тобой.
— Со мной?
— Да, и это будет в среду, на маскараде у генерала С
— Так я буду у генерала С.?
— Да. Когда дон Хозе пойдет с тобою под руку, цыганка, вероятно, бросится на него с пистолетом в руке.
— О, это не совсем безопасно.
— Не беспокойся: пистолет я буду заряжать без пули. От этого произойдет только маленький скандальчик: гитану арестуют, с дона Хозе снимут маску, подойдет Концепчьона и увидит своего жениха между двумя любовницами… Однако прощай, мы завтра увидимся.
На следующий день в шестом часу купе мнимого маркиза де Шамери въехало во двор отеля де Салландрера.
Концепчьона де Салландрера сидела в своей мастерской, окруженная толпой молодых людей и дам.
Рокамболь любезно поклонился этому обществу и подошел к Концепчьоне.
Она бросила на него взгляд, говоривший:
— Боже мой, вы явились так поздно, а мне многое нужно передать вам.
Вскоре приехал дон Хозе в очень мрачном настроении. Начался общий разговор, в котором кто-то коснулся газетного известия об убийстве, совершенном в улице Роше. Рокамболь взял газету и прочел вслух о таинственном убийстве в улице Роше, где довольно верно описывалось убийство кормилицы вместо молодой цыганки.
Во время чтения Рокамболь несколько раз бросал пытливый взгляд на дона Хозе. Он был бледен и с трудом сидел на стуле. Концепчьона заметила это, и в голову ее вкралось подозрение.
Вскоре явился лакей в парадной ливрее и доложил, что подано кушать.
Маркиз де Шамери подал руку Концепчьоне, бледной и трепещущей не менее самого дона Хозе.
— Дама-испанка, о которой идет речь в газете, — прошептал Рокамболь, — есть цыганка Фатима, а человек в одежде мастерового — он! Убитая женщина есть кормилица, убийца — негр; он впотьмах вместо госпожи убил служанку… Наконец, — добавил Рокамболь, когда они входили в столовую, — он отравил и дона Педро, чтобы жениться на вас, и, чтобы устранить последнее препятствие, решился избавиться от своей сообщницы в преступлении.
Рокамболь уселся за столом рядом с Концепчьоной.
— Если вы хотите, чтобы я вас спас, — прошептал он ей во время тостов, — то скройте новую тайну в глубине сердца. В будущую среду вы должны быть на балу у генерала С.
В девять часов дон Хозе вышел или, вернее, выбежал из отеля, так как был крайне расстроен, узнав о непростительной ошибке негра.
Привратник его дома вручил ему письмо. Он сразу узнал почерк Фатимы; она писала:
«Дон Хозе, ты жесток к своей Фатиме: она любила тебя, а ты хотел ее убить, но я прощаю тебя. Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в Париже. Прощай, дон Хозе, будь счастлив с той, которая сменила меня в твоем сердце. Не бойся за тайну, так долго связывавшую нас друг с другом. Никто никогда не узнает, что ты отравил своего брата дона Педро. Еще раз прощай навеки.
Фатима».
Дон Хозе изумился содержанию этого письма; сначала он не верил ему, но мало-помалу поверил.
Пробило полночь. Дон Хозе вдруг услышал стук кареты, остановившейся у ворот. Спустя минуту раздался звонок. Дон Хозе сам отпер дверь, так как Цампу он отправил еще с утра.
Вошла дама, закрытая густой вуалью, она быстро направилась в освещенную гостиную.
Это была Банко — его княгиня.
— Здравствуйте, мой друг, — сказала она, — благодарю вас за послушание, ведь Фатима умерла, не правда ли?
— Да.
— Як вам на этот раз только на одну минутку — с просьбой.
— Какой?
— В среду вы пришлете мне два пригласительных билета с пробелом для имени на бал к супруге испанского генерала С. Бал этот будет костюмированный, и маска обязательна.
— Как же вам их доставить?
— В среду я пришлю вам письмо, в котором опишу свой костюм и признаки, по которым вы меня легко узнаете. Отдайте посланному билеты и напишите несколько слов о вашем костюме.
— Хорошо.
Она поцеловала его и побежала к двери. Минуты через две послышался стук отъезжающего экипажа.
В среду вечером отель испанского генерала С. был в полном освещении. Здесь собралась вся парижская и иностранная знать.
Длинная вереница экипажей стояла уже по обеим сторонам улицы.
В одиннадцать часов вечера подъехал к крыльцу экипаж, запряженный четверкой белых, как снег, лошадей.
Из экипажа вышли две дамы в богатых костюмах польских крестьянок.
Одна из них была высокая стройная женщина с золотистыми кудрями. Другая была женщина полная, по-видимому, не первой молодости.
Лишь только они вошли в залу, к ним подошел мужчина в черном костюме с красными отворотами и взял под руку толстую даму; молодая стройная женщина шла рядом.
— Я видела своего отца, — проговорила Банко с детскою радостью.
— Да, он величествен в своей красной одежде швейцара и, наверное, не подозревает, что распахнул двери перед своей дочкой.
— А где же мой испанец?
— Он приедет с герцогом и герцогиней. Ты знаешь его костюм?
— Знаю: коричневое домино с зеленым бантом на плече.
— Возьми его под руку и разыграй с ним сцену ревности, но когда увидишь синее домино с красным бантом на правом плече, то постарайся возвысить голос.
— Отлично. А вы обещаете мне скандальчик, о котором я мечтаю?
— Будь покойна: твой родитель — твой царь увидит тебя, когда ты будешь уезжать на своей четверке.
— Ах! Как отлично я отомщу этой каналье.
В это время Рокамболь взял у полной дамы ее пригласительный билет и, спрятав его в карман, удалился.
Он поспешно вышел из отеля и поехал на Сюренскую улицу.
Он надел на Фатиму сверх богатого цыганского костюма синее домино с красным бантом и маску, а сам переоделся арлекином.
Они вышли и сели в наемный купе.
Дорогой Рокамболь снял повязку с глаз Фатимы и дал ей кинжал — тот самый, которым негр убил кормилицу. Цыганка конвульсивно сжала его и спрятала под домино.
Не доезжая до отеля, Рокамболь вышел из купе, говоря:
— Я должен подъехать в моей коляске, которая ждет меня здесь, вот тебе билет на имя баронессы Арлевской, с которым тебя свободно пропустят; там мы увидимся.
Спустя несколько минут перед Фатимой расступились, когда она показала свой билет.
У самого входа в залу Рокамболь подал Фатиме руку.
— Смотри, вот дон Хозе, — сказал он шепотом, указывая на испанца, который вошел под руку с герцогиней де Салландрера, — но успокойся: это не она, но скоро ты увидишь его с твоей соперницей.
Сердце цыганки сжалось, и она невольно схватилась за кинжал.
Спустя полчаса дон Хозе, оставив герцогиню, начал бродить по залам, отыскивая свою польскую княгиню. Наконец он увидел ее в толпе, с трепетом сердца пробрался к ней и, пригласив на кадриль, подал ей руку.
Рокамболь, оставив гитану в соседней зале, подошел к Концепчьоне и также ангажировал ее на кадриль vis-a-vis с доном Хозе и польской княгиней.
Раздались звуки оркестра; кадриль началась.
— Ведь это дон Хозе? — спросил он шепотом Концепчьону. — Она вздрогнула, узнав голос маркиза де Шамери.
— Вы хорошо сделали, что приехали, — продолжал он, — так как в последний раз танцуете с вашим кузеном.
— Боже мой, разве он умрет?
— Да.
— О, пощадите его! — молила молодая испанка. — Я ему прощаю.
Когда кадриль кончилась, Рокамболь прошептал ей:
— Сеньорита, ради Бога, уезжайте и увезите с собой герцогиню.
Концепчьона повиновалась и, сказав матери, что ей нездоровится, поехала вместе с ней домой.
Рокамболь искал глазами дона Хозе и полячку, но их в залах не было.
Он обошел сад и снова воротился в залу за гитаной.
— Пойдем, — сказал он ей, — время настало.
Он увел ее в сад, остановился в пустой аллее и, вынув из кармана флакон, подал его цыганке.
— Выпей, — сказал он, — это придаст тебе отваги. Цыганка выпила и, отбросив флакон, спросила:
— Где же они?
— Тут в беседке.
Цыганка бросилась за решетку беседки и подползла к дону Хозе, который, ничего не слыша и не видя, объяснялся в любви своей мнимой княгине.
Рокамболь отошел в сторону, сбросил с себя домино и остался в костюме арлекина.
— Теперь Фатима не узнает меня, — проговорил он и начал прислушиваться.
«Бедная Фатима, — подумал он, — она питала ко мне полное доверие, а я заставил ее выпить яд, убивающий в двадцать минут… Но это для того, чтобы она молчала после его смерти…»
В эту минуту раздался громкий болезненный вопль.
— Браво, — пробормотал Рокамболь, — цыганка сдержала слово, дон Хозе умер!..
На следующий день после бала у генерала С. маркиз де Шамери завтракал в cafe de Paris. Несколько молодых людей сидели за соседними столиками; все они были одного общества с маркизом.
— Скажите, пожалуйста, Шамери, — спросил, входя, молодой хорошенький блондин с маленькими усиками, — вы были вчера на бале у генерала С.?
— Был, — ответил Рокамболь, разрезая крылышко куропатки, — а вы?
— Как? Вы говорите об этом бале таким спокойным тоном?
— А почему же и не так?
— Следовательно, вы ничего не знаете?
— Знаю только то, что этот бал был великолепен и очень оригинален.
— И больше ничего?
— Я знаю еще, что генеральша С. была прелестнее обыкновенного.
— Но где же вы были, mon cher? — заметил блондин.
— Спал; я лег сегодня ровно в три часа утра.
— Что-о? Вы уехали с балу в три часа?
— Ровно в два.
— А, теперь я понимаю.
— Ну, а я так ровно ничего не понимаю.
— Я этим хотел сказать, что не удивляюсь больше, что вы не знаете…
— Что?
— То, что произошло на этом бале.
— Уж не сгорел ли отель, — заметил совершенно равнодушно Рокамболь, — или не поджег ли кто-нибудь себе платья?
— Хуже того, мой милый.
— В таком случае, я теряюсь и предвижу только одно возможное приключение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16