— Так что же вы с ним сделаете?
— Я не обязан отвечать, — возразил караульный офицер, — однако из уважения к маркизу я скажу, что, по-видимому, шевалье будет возвращена свобода.
— Мсье, — сказал Эктор, — я имею в кармане королевский указ.
— А я — приказ короля.
— Вот он.
— Вот он.
— Мой указ от 25 мая.
— Мое приказ новее, посмотрите.
— Он от 30. Боже мой! — вскричал Эктор.
Кок-Эрон испустил крик бешенства, взял приказ из рук своего господина и пробежал его глазами. На нем была подпись и печать короля. Непреодолимое желание убить шевалье мелькнуло в его уме, но глубокое уважение к своему господину его удержало.
В течении всей этой сцены шевалье сидел спокойно в глубине кареты. Но по лицу его блуждала едкая насмешка.
— Теперь вы видели собственными глазами приказ и подпись короля, — сказал офицер, — и я надеюсь, вы не замедлите передать мне пленника.
Ужасная борьба происходила в голове Эктора. Шевалье вновь ускользал от него в последнюю минуту. Он мог, конечно, с помощью Кок-Эрона, готового на все, противиться, обратить в бегство караульного офицера и его подчиненных, удержать шевалье, даже убить его, но что бы было завтра и не навсегда бы он потерял Кристину? Людовик XIV повелел; следовало повиноваться.
— Я повинуюсь, мсье, — сказал он, — можете увести с собой шевалье.
— Я не ожидал другого от дворянина, подобного вам, — ответил офицер.
Шевалье встал и не спеша вышел из кареты. В ту минуту, как его нога коснулась земли, он со значительным видом взглянул на Кок-Эрона и спросил:
— Ну что, приятель, на чьей улице праздник?
Кок-Эрон грыз ус и молчал.
Шевалье улыбнулся, спрыгнул на дорогу и важно поклонился Эктору.
— Я, право, в отчаянии, маркиз, что был виной столь неприятного для вас путешествия. Примите уверения в моих сожалениях на этот счет.
— Мсье, — сказал Эктор, — придет день, и мы увидимся.
— Надеюсь, — отвечал шевалье, надменно выпрямившись.
Два непримиримых врага обменялись последним взглядом. Караульный офицер приблизился, и шевалье последовал за ним в карету, стоявшую в стороне у дороги. Оба сели в нее, и она покатилась.
— Не говорил я вам, что вы напрасно меня удержали, — сказал Кок-Эрон, — Позволили вы мне убить его, так что ж? Меня бы повесили, но вы бы избавились бы от шевалье на весь остаток вашей жизни.
— Что сделано, того не воротишь, — отвечал Эктор, крепко пожимая руку Кок-Эрона. — Я надеюсь, что первая же наша встреча с шевалье станет последней.
— А я клянусь в том! — сказал солдат, поднимая руку.
Эктор приказал кучеру ехать прямо в Версаль. Он жаждал видеть короля и переговорить с ним.
В час ужина, проходя залами, Людовик XIV заметил Эктора, стоявшего у самой двери. Король подошел к нему, и толпа придворных отступила несколько назад.
— Вы возвратились, маркиз, — сказал король.
— Я пришел дать отчет вашему величеству в результатах вверенного мне поручения, — отвечал Эктор.
— Я вижу по вашему лицу, что конец не был таким, как вы хотели.
— Признаюсь, ваше величество, человек из гостиницы «Серебряный кубок» был в моей власти, и завтра он бы дал отчет правосудию во всех своих преступлениях.
— О, я знаю, что вы в точности исполняете все предприятия, которые на себя берете.
— Но, ваше величество, — продолжал с жаром Эктор, — у заставы Парижа караульный офицер объявил ваш приказ…
— Которому вы повиновались, мсье.
— Это был мой долг, ваше величество, хотя дело шло о моей жизни, о моей чести, может быть.
— Ваша честь под моей защитой, и я за неё отвечаю. Что касается вашей жизни, извольте не иметь на этот счет опасений. Тут знают, кто вы и как умеете вы действовать.
— Но этот приказ, ваше величество, этот приказ!
— Мне кажется, вы задаете мне вопросы, мсье? — заметил король.
— Я арестовал преступника, вашему величеству угодно было освободить его. Да будет сделано по воле вашей, — отступил Эктор, кланяясь.
— Мы не так должны с вами расстаться, — милостиво возразил король, — уважение, которое я питаю к вам, заставляет меня отвечать. Я подписал этот приказ потому, что того требовали интересы государства. К тому же я думаю, что вы введены в заблуждение страшный стечением обстоятельств.
— Государь мой…Вам донесли ложно. Положа руку на Евангелие, я поклянусь…
— Я не сомневаюсь в вашем чистосердечии, — поспешно прибавил король, — но необходимость требовала, чтобы арестованный вами человек был освобожден, преступник он или нет. За него мне ручался отец Телье.
— Отец Телье! — вскричал Эктор, вспомнивший этого всемогущего покровителя, имя которого произносилось шевалье в доме Мазарини. — Он замешан в этом деле! Да избавит вас Бог когда-нибудь раскаяться в вашем добросердечии. Вы знаете, что он за человек, ваше величество.
— Он готовился принять духовный сан, его жизнь посвящена некоторым образом делам церкви, и уголовный суд породил бы большой соблазн…В ваше время многие и без того готовы восстать против религии, вооружиться всеми предлогами к её поражению…Пусть этот человек умрет с монастырским покаянием.
— Он его не примет, ваше величество.
— Отец Телье берет на себя его к тому принудить, а вы знаете, что если отец Телье, мой духовник, чего хочет, он этого добивается.
— Знаю.
— Я принес мой праведный гнев в жертву его благочестивому заступничеству. Последуйте моему примеру и забудьте все эти горестные происшествия.
— Ваше величество, я постараюсь вам повиноваться.
— А я не останусь в долгу за сделанные вами усилия. Теперь ступайте и будьте спокойны. Вскоре, может быть, я возложу на вас более важное поручение…Будьте готовы его выполнить…Вы понимаете, что не должны теперь удаляться от двора. Прощайте и положитесь на вашего короля.
Через несколько минут после этого разговора Эктор выехал из Версаля и поскакал к павильону Кристины.
ГЛАВА 49. ДВЕ ЛЮБВИ
Чтобы понять последующий ход событий, вернемся несколько назад в нашем повествовании.
Когда Эктор снова явился ко двору после своей дуэли с Фуркево, время, обстоятельства и поддержка Поля несколько ослабили пламень страсти герцогини Беррийской. Но если она сохранила об этой мимолетной привязанности только слабое воспоминание, будучи женщиной, она конечно не хотела, чтобы Эктор последовал её примеру.
Поэтому она с досадой заметила его равнодушие при их первой встрече и холодную важность его поклона. Для герцогини было достаточно нескольких минут, чтобы заметить эту перемену. В её уме родилось подозрение о тайной сопернице.
Герцогиня искусно выспрашивала у придворных дам, замечала, отыскивала, но ничего не открыла. Можно было подумать, что Эктор никого не любил. Но этому-то и не могла поверить молодая красавица, видевшая в любви начало и конец всех вещей. Все любили, Эктор наверняка тоже. Но кого? В этом заключался весь вопрос.
Хотела ли она отомстить? Она сама не знала. Прежде всего она хотела узнать таинственную соперницу, изгнавшую её из сердца Эктора. Случай довершил бы все остальное.
Фуркево мог знать имя этой скрытой любовницы, но он был осторожен и молчал. Эта скрытность и это молчание со стороны человека, известного своей врожденной ветреностью, раздражало до крайности любопытство герцогини, начинавшей подозревать какую-то важную тайну. Со своей стороны, Поль продолжал усердно за ней ухаживать. Герцогиня не оттолкнула его, и дворянин упорствовал в своих намерениях.
Если сердце Фуркево все ещё принадлежало Сидализе, голова его поворачивалась при виде первых же хорошеньких глазок. Он был из числа тех людей, которые добродушно резвятся, готовые сразу влюбиться в новую красотку. Герцогиня Беррийская должна была рано или поздно воспользоваться слабостями подобного характера.
Однажды она задумчиво гуляла в прелестных садах Марли. Поль шагал рядом, и у него темнело в глазах.
— Я должна упрекнуть вас, — сказала вдруг герцогиня, поднимая свои прекрасные глаза на Поля.
— Мне? В чем же мое преступление?
— Дело не в преступлении, — возразила она, — хотя сердце мое оскорблено.
Принцесса была в эту минуту так хороша, что Фуркево готов был не колеблясь в одиночку завоевать хоть весь Китай, только чтобы удовлетворить малейшую её прихоть.
— Говорите, ваша светлость. Если я мог вас оскорбить, то заслуживаю тысячи смертей! — вскричал он.
— Я не хочу вашей смерти, — возразила она с улыбкой, которая совершенно ослепила Поля, — к тому же вы виновны не одни…
— Кто же еще? — вскричал Поль, которому участие третьего лица было не слишком приятно.
— Мсье Шавайе также оскорбил меня…Вы оба уверяете меня в своей преданности, и с каким жаром! Я имею некоторое право числить вас в числе моих друзей. Я храню эту мысль в глубине сердца, а вы оба не только не чистосердечны со мной, но ещё и не имеете ко мне доверия.
Все это было сказано очень быстро. Поль дал бы все на свете, чтобы понять, к чему все эти речи.
Он не смел отвечать, страшась, чтобы имя Сидализы не пробудило его вдруг от возвышенных мечтаний.
— Вы молчите, — заметила герцогиня, — ну ясно, что вы можете ответить? Надо было, чтобы вмешался случай…Тогда мсье Шавайе все-таки решился и доверился мне наполовину.
Поль вздохнул свободнее. Дело было в Экторе, а не в нем.
— Теперь, когда я почти все знаю, — продолжала герцогиня, глядя Фуркево прямо в глаза, — почему вы мне не сказали, что Шавайе был влюблен?
— Это не моя тайна, — отмахнулся Поль.
Легкая дрожь пробежала по розовому личику принцессы.
— Любовь — такое ужасное преступление, — заметила она, — чтобы её никому нельзя доверить?
— Вот мое оправдание, — ответил Поль, указывая принцессе на её отражение в бассейне фонтана. — Возле вас нельзя думать о других.
— Это эгоизм, — возразила она, — вы знали огорчение и беспокойство мсье де Шавайе и не сказали мне о них. Он мне признался, наконец, в том…Бедный маркиз! Такая романтическая привязанность. Его возлюбленная не при дворе и не может там быть, когда он сам может только изредка отлучиться из Версаля и Марли…Какое ужасное мучение. И почему я не знала о нем раньше? Неужели вы так мало цените мою дружбу, что даже не подумали ею воспользоваться — ни он, ни вы?
Эти два слова в конце фразы в устах герцогини приобрели удивительное значение. Ни он, ни вы! Это заключало в себе тысячу прелестных признаний, одетых в самые прозрачные покровы.
Будь Поль в саду с герцогиней наедине, он бросился бы к её ногам, чтобы покрыть поцелуями подол её платья.
— К тому же, — торопливо продолжала она, будто желая скрыть свое смущение, — не внучка ли я короля, не принцесса ли королевской крови, и не могу ли я обязать чем-нибудь тех, кого хочу? Но нет! Любят, страдают и молчат. Только случай открыл мне однажды то, что уже давно могла я ожидать при той преданности и чистосердечии, что у всех на устах. Но в действительности их нет.
Поль смотрел на герцогиню Беррийскую, любовался ею, обожал и безмолвствовал. Она угадала свою победу и решила довести её до конца.
— Ну, — сказала она, меняя тон, — вы, стало быть, все ещё сердитесь на него за нанесенный ему удар шпагой?
— Я? — вскричал Поль, как человек, пробужденный спросонок.
— А о ком, вы думаете, я говорю? Деритесь сколько вам угодно. Я даже не буду слишком громко бранить вас за причину, вложившую вам шпагу в руки. Но при случае не забывайте связывавшей вас с ним дружбы.
— И по-прежнему нас связывающей, — возразил дворянин.
— Приятно слышать от вас подобные слова; но берегитесь, мне потребуется доказательство.
— Какое?
— Мсье Шавайе признался мне, но не так, как я бы того хотела. Расскажите мне в точности, как обстоит дело, и, может быть, он не станет раскаиваться, что выбрал меня в поверенные.
— Эта роль вам совсем не подходит, ваша светлость. Но вы пробуждаете во мне решимость рассказать вам все.
— Говорите откровенно, я этого желаю.
Поль был побежден. Он принял слова принцессы с совершенной верой в их истину и не усомнился ни на минуту в её чистосердечии. Ее улыбка была так кротка, взгляд так ясен! Могла ли ложь сочетаться с этой юностью и красотой? Он должен был говорить, и он говорил.
Но его нескромность не открыла герцогине все то, что она желала знать. Полагая, что ей многое известно, Поль не переставал говорить о неизвестной в третьем лице. Герцогиня, боясь пробудить его подозрения слишком точными вопросами, не смела их задать, но дала себе слово открыть остальное с помощью узнанного. План её опирался на слова Поля, что возлюбленная Эктора жила в охотничьем павильоне мадам д'Аржансон.
На другой день после этого разговора герцогиня Беррийская отправилась с небольшой свитой в лес. Вскоре она остановилась у ворот павильона, окна которого выходили на юг.
Было жарко, и она желала отдохнуть.
Навстречу выбежала молодая женщина. То была Кристина.
Герцогиня Беррийская никогда её не видела, но узнала с первого взгляда. Она с любопытством посмотрела на незнакомку и нашла её прекрасной. Конечно, это было большое несчастье для Кристины.
— Что вам угодно, ваша светлость? — спросила Кристина с врожденной приветливостью.
— Я заблудилась, — отвечала герцогиня, — и ищу место, где можно отдохнуть.
— Входите к нам, сударыня. Дом и все, что в нем находится, в вашем распоряжении.
Кристина усадила герцогиню в зеленой беседке, куда благодаря её заботам были поданы фрукты, варенья и прохладительные напитки.
— И вы не боитесь оставаться в этом уединении? — спросила принцесса.
— Чего же мне опасаться? Женщина и старик никому не могут внушить ненависти.
— А, вы здесь не одна?
— Со мной отец.
Когда разговор завязался, герцогиня Беррийская как бы случайно назвала имя Шавайе.
Кристина вздрогнула.
— Вы знаете маркиза Шавайе? — с живостью спросила она.
— Мне кажется, вы также с ним знакомы? — возразила герцогиня.
— Да, давно.
— Значит больше, чем я.
— Вы встречаете его при дворе?
— В Версале, Марли, Пале-Рояле, словом, везде, но при дворе можно встречаться и не встречаться. Видят друг друга, раскланиваются иногда, и все тут. Однако мсье Шавайе в числе моих друзей.
— Значит между нами возникла связь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46