Они были одеты в традиционные шелковые одежды: рубашки, штаны, туники и яркие плащи.
Глориана взглянула на Эдварда. Эта ночь оставила явные следы на его юном лице. После состязания в пьянстве с Дэйном и бессонной ночи в часовне он выглядел бледным и измученным. Все молодые люди накануне церемонии посвящения в рыцари по обычаю должны были бодрствовать, дабы их дух очистился и укрепился перед утренней клятвой. Глориана ободряющее улыбнулась Эдварду.
Его ответная улыбка была слабой, но исполненной гордости и любви.
Только поприветствовав Эдварда, Глориа на взглянула на главный стол и поискала глазами Дэйна. Он уже сидел там рядом с Гаретом, неотразимый в своей бело-зеленой тунике. Глориана тут же заметила отсутствие Мариетты и вздохнула с облегчением. В такой день она ни за что на свете не хотела бы покидать в этот день свое место за главным столом, но ей пришлось бы это сделать, чтобы не сидеть рядом с Кенбруком и его будущей женой.
Гарет, задумчиво хмурясь, смотрел на Глориану. Присев перед ним в глубоком реверансе, она поднялась по ступеням на помост и села рядом с мужем — человеком, которого Элейна наказала отвоевать любой ценой.
Глориана, однако, еще не решила, стоит ли он таких усилий.
Кенбрук поднялся ей навстречу и едва заметно тряхнул своей львиной гривой.
— Ну наконец-то, — сказал он язвительно, но с очаровательной улыбкой на устах. — Где ты была?
Усевшись, Глориана взяла с большого деревянного блюда горбушку хлеба и кусок сыра.
— Леди Элейна хотела увидеться со мной, — нарочито вежливо ответила она, избегая его взгляда. — А так как вы сами передали мне ее просьбу только вчера и так как вы, должно быть, знаете, что она мой ближайший друг во всем свете, не считая Эдварда, то могли бы и без моей помощи догадаться, где я была.
— Ты ушла из замка одна. — Дэйн сказал это ровным, бесцветным голосом.
— Конечно, — ответила Глориана. — Все были слишком заняты, чтобы я могла найти себе провожатого. Сначала над Эдвардом совершали церемониальное омовение, а потом была месса, на которой присутствовали все до единого слуги. Кого же я могла попросить сопровождать меня до аббатства?
— Можно было и подождать, — подчеркнул Дэйн, явно пытаясь держать себя в руках. — Уверен, что леди Элейна не хотела, чтобы ты примчалась в аббатство ни свет ни заря одна, без охраны!
С аппетитом съев сыр, Глориана ответила:
— Так или иначе, я съездила в аббатство и вернулась целой и невредимой на маленьком пони сестры Маргарет.
Дэйн протянул руку к кубку с вином и, залпом осушив его, со стуком поставил на стол. Краем глаза Глориана видела, что отец Крадок и управляющий Эгг наблюдают за происходящим.
— Ты неисправима, — мрачно сказал Кенбрук.
Глориана одарила его ослепительной улыбкой.
— Как вам повезло, что это не ваша забота, — ответила она, взглянув, наконец, ему в глаза. — На вашем месте я обратила бы свои мысли к прекрасной Мариетте. Она столь хрупкая, а наша нецивилизованная страна со всеми ее дикими жителями попросту приводит ее в ужас.
К огромному удовольствию Глорианы, Кенбрук покраснел до корней волос и стиснул зубы.
— Это она сама тебе сказала?
— Да, — ответила Глориана, подцепив на кончик ножа еще кусочек сыра. — Мы с ней подруги. Она так огорчена, что разрушила мой брак. Бедняжка представляла меня совсем другой — сгорбленной, морщинистой старухой. А сейчас она очень хочет вернуться во Францию. Я, разумеется, умоляла ее остаться. Чем раньше мы расторгнем этот постылый брак, тем раньше я смогу начать устраивать свою жизнь.
Дэйн вновь налил себе вина и опять залпом выпил его: то ли жара мучила его, то ли разговор с Глорианой вызвал у него сухость во рту. Глориана надеялась — о, ради блага самого же Сент-Грегори! — что после бурной ночи, проведенной в пьянстве, у ее мужа раскалывается голова, язык не ворочается во рту, а желудок терзает изжога. Она со злорадством замечала, что ко всему прочему ее упрямство действует Дэйну на нервы.
— По-моему, мы уже обсуждали с тобой эту твою «жизнь». Прошу тебя, не утруждай себя, я сам позабочусь о тебе.
Глориана улыбнулась ангельской улыбочкой, ослепительно, нежно.
— Катись к дьяволу, — сладко пропела она, — вместе со всеми твоими дурацкими надеждами засадить меня в золотую клетку.
Кенбрук испустил тяжелый вздох.
— Думаю, что ты — мое наказание за прошлые грехи, — сказал он.
— Может быть и так, — радостно согласилась Глориана. — Ведь у тебя их бесчисленное множество. Как звезд на небе.
— Ваше счастье, миледи, — сказал Кенбрук, одаривая улыбкой всех присутствующих в зале, — что я никогда бы не позволил себе поднять руку на женщину. Как бы мне хотелось ненадолго забыть о своих принципах и отшлепать тебя. Может, тогда мне удалось бы вбить в тебя хоть каплю ума.
— Может, ваш ум и находится в том месте, по которому вы собираетесь отшлепать меня, — парировала Глориана, — но мой находится в моей голове и в моем сердце. — Она шумно вздохнула. — Увы, милорд, но и я испытываю по отношению к вам то же самое, что и вы по отношению ко мне. Если бы убийство не было смертным грехом, я пустила бы вам в сердце стрелу и плясала бы на вашей могиле.
Гарет, который, как оказалось, прислушивался к этой словесной перепалке, наконец вмешался.
— Прекратите сейчас же, иначе, клянусь, я прикажу заковать вас в кандалы и посадить в темницу, чтобы вы оставили нас в покое.
Дэйн хотел было возразить, но Глориана, вспомнив вдруг о своей любви к Кенбруку, предостерегающе коснулась его руки. Под бело-зелеными ромбами шелкового рукава скрывались стальные мышцы.
— Это день Эдварда, — сказала она примирительно. — Не будем портить его своими ссорами.
Дэйн колебался. В его взгляде, когда он смотрел на нее, ясно читалось раздражение и скрытая боль.
— Хорошо, — согласился он наконец. — Ну что ж, объявим перемирие, леди Кенбрук?
Глориана кивнула, искривив в усмешке губы.
— Но только до завтра.
Кенбрук рассмеялся и поднял кубок с вином.
— До завтра, — подтвердил он.
— Как трогательно видеть такое сердечное согласие, — сухо заметил Гарет.
Ни Глориана, ни Дэйн не проронили в ответ ни слова.
После того как вся семья и Эдвард с друзьями позавтракали, во дворе прозвучали трубы. Дэйн поднялся из-за стола и предложил руку Глориане, которая с приличествующими скромностью и послушанием оперлась на нее.
От прикосновения ее тонких пальцев все мускулы на теле Кенбрука превратились в сталь. Ему хотелось одновременно и оттолкнуть ее, и прижать к себе. Все эти долгие годы он усердно избегал мысли о том, что ему придется спать со своей женой. Но сейчас эта мысль не была ему так уж неприятна. Его мужское естество ясно подтверждало это.
Дэйн не привык лгать, тем более самому себе. С той минуты, как он, впервые увидел Глориану — обнаженную, скрытую только водой да лепестками желтых роз, он желал ее так сильно, что это желание не смогло бы залить все вино Англии. Вчера ночью, после того как Эдвард и остальные юноши ушли в часовню для ритуала бдения, Дэйн спустился на берег озера. Раздевшись донага, он вошел в прохладную воду, но и она не принесла ему желанного облегчения. Его могло дать только одно.
Краешком глаза он следил за Глорианой, когда церемонно вел ее под руку из большой залы замка на освещенный солнцем двор, где на ветру плескались разноцветные флаги. Глориана была девственницей, несмотря на свой острый язычок и странные идеи, напомнил себе Дэйн, и он не собирается испортить ее, как бы привлекательна она ни была.
Но Дэйн принял такое решение не только из благородных побуждений. Если он лишит Глориану невинности, то брак не так-то просто будет расторгнуть. Маленькая негодница может даже нарочно соблазнить его, несмотря на свою ненависть, в которой Дэйн не сомневался, лишь бы только разрушить его планы и оттянуть момент, когда ее отошлют в монастырь.
Дэйн решил держаться подальше от своей девственницы-жены. Но плоть его придерживалась совершенно другого мнения. Дэйн жаждал ее гибкого, стройного, но сильного молодого тела, жаждал слиться с ней. И это примитивное желание пульсирующей болью отдавалось в самых укромных уголках его естества.
К счастью, атмосфера праздника давала возможность отвлечься от подобных мыслей. Дэйн и Глориана стояли бок о бок во дворе, вокруг них шумела толпа, менестрели играли на своих свирелях и трубах. Гарет и отец Крадок, отцы, дяди и братья вступающих в рыцарский орден юношей с соответствующим почетом взошли на импровизированный помост.
Хотя отношения Дэйна с его младшим братом нельзя было назвать гладкими, но он почувствовал гордость за него. На глаза его чуть не выступили слезы, но Дэйн сразу же справился со своими чувствами. Эдвард вместе с другими молодыми людьми опустился на одно колено, склонив голову, чтобы выслушать молитву отца Крадока. Музыка и разговоры сразу смолкли, присутствующие молитвенно сложили руки.
Звенящим голосом преподобный отец просил Господа взглянуть с милосердием и благорасположением на храбрых воинов армии Христовой, молил очистить их души и придать им твердости в грядущих испытаниях. Молил даровать им место в раю, когда руки их не смогут больше держать меч и выпустят его, когда они лягут в землю в ожидании воскрешения. Добавив к сией молитве просьбу о хорошем урожае, отец Крадок умолк. Юные воины подняли на него глаза, но не встали с колен, оставаясь в церемониальной позе смирения.
— Клянетесь ли вы в верности Господу Богу и господину своему? — поочередно обращался к новобранцам святой отец. Голос его был грозен, но в то же время мягок.
У Дэйна ожесточилось сердце, когда он подумал, сколько опасностей подстерегает этих смелых ребят на военной службе. Хвастливые, но довольно правдивые рассказы старых вояк, сейчас присматривающих за лошадьми Гарета или охраняющих ворота, не смогли подготовить молодых воинов к их собственным будущим победам и поражениям. Никто по рассказам не представит себе лика войны, временами прекрасного, но чаще всего ужасного, пока сам не взглянет в него.
— Клянусь, — торжественно и четко произнес Эдвард, когда пришла его очередь, — следовать законам Господа Бога, чтить волю моего брата и господина лорда Хэддей и блюсти свою честь до самой смерти и даже после нее.
Гарет взял фамильную реликвию — церемониальный меч, в эфес которого, по преданию, был вложен кусочек кости святого Андрея. Подойдя к Эдварду, он коснулся сияющим лезвием сначала его левого, затем правого плеча.
— Сэр Эдвард Сент-Грегори, посвящаю тебя в рыцари. Отныне ты воин армии Христовой.
Дэйн, покосившись на Глориану, увидел слезу, блестевшую на ее щеке.
Как того требовал церемониал, Эдвард слушал молча, с низко опущенной головой.
Одного за другим всех юношей посвятили в рыцари. Право это предоставлялось старшему в семействе мужчине. В их мечах наверняка тоже содержались фамильные реликвии. Отцы, дяди и братья новобранцев были вассалами Гарета и рыцарями у него на службе.
Молодые люди поднялись с колен, их юные лица горели от радости и гордости, ведь сегодня они наконец получили долгожданное и с таким трудом завоеванное звание. Все они начали готовиться к сегодняшнему дню с семи или восьми лет, служа сначала оруженосцами, потом учась ездить на лошадях и биться с копьями, булавами и мечами. Учеба была долгой и трудной, ее сопровождали постоянные ушибы, синяки и даже поломанные кости. Лишь самым настойчивым и крепким удалось пройти все испытания.
Оставался еще один ритуал — «испытание ударом». Дэйн, чувствуя, как напряглась стоящая позади него Глориана, не проронил ни слова.
Эдвард, выпрямившись, стоял перед своим старшим братом. Юноша, одетый в белый шелк, казался таким стройным и хрупким. Голова его была высоко поднята, он бесстрашно смотрел в глаза Гарету. Ничем не выказывая своих чувств, в наличии которых Дэйн не сомневался, Хэдлей замахнулся и с такой силой ударил Эдварда по лицу, что тот пошатнулся. Кровь закапала у него из ноздрей и из уголка рта, испачкав белоснежную шелковую рубашку.
Вновь выпрямившись, Эдвард гордо взглянул в лицо своему старшему брату и лорду. Радостные, ликующие крики раздались из толпы.
— Скоты, — пробормотала Глориана.
— Должен ли я объяснять, — любезно возразил Дэйн, — что ритуал «испытание ударом» неотъемлемая часть ритуала? Лорд проверяет, помнит ли рыцарь свою клятву.
— Все равно, — заявила Глориана, — я считаю, что это жестокость и варварство.
Дэйн не ответил. Он знал, что этим ребятам предстоит пережить худшие беды, чем удар кровного родственника.
После испытания Эдварда таким же, как и он, ударам подверглись остальные юноши. Ритуал выполняли их родственники, те, кто посвятили их в рыцари и приняли их клятву служить с честью. Глориана стойко держалась до конца ритуала, не отворачивая лицо, как бы ей этого ни хотелось. Дэйна восхитила ее выдержка. Немногие женщины наделены подобным мужеством, которое он почувствовал в ней.
Официальная часть церемонии закончилась. Послышались радостные выкрики, эхом отражавшиеся от древних каменных стен. Раздались звуки труб, начищенная медь которых сверкала на солнце. Менестрели заиграли на своих лютнях, свирелях и лирах. Вся эта дикая вакханалия сливалась в один, довольно гармоничный поток веселых звуков.
Эдвард, стерев с лица кровь рукавом рубашки, спускался с помоста. Найдя глазами Глориану, он просиял. Дэйн почувствовал короткий, но сильный укол ревности. Кенбрук обвил рукой талию своей супруги, а когда она попыталась вырваться, только сильнее сжал пальцы.
Когда Эдвард подошел, Глориане все же удалось вырваться, и она, радостно смеясь, кинулась ему навстречу. Она обняла его за шею, и Эдвард закружил ее, подхватив на руки. Дэйн скрипнул зубами, но тут же напомнил себе о своем намерении избавиться от этой девицы и о том, что Эдвард, без сомнения, заслужил немного женской лести.
— У меня есть для тебя подарок, — сказала Глориана, улыбаясь Эдварду, который так и сиял от радости и гордости. — Я купила его еще летом на ярмарке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41