Сам он в город не пошел, но тайком послал к Эмери де Пави посредников, ибо перемирие соблюдалось и жители Кале могли приходить в Сент-Омер, а жители Сент-Оме-ра — в Кале, чтобы покупать продукты и продавать свои товары.
Наконец посланцы Жоффруа де Шарни, которых он ждал с большим нетерпением, вернулись. Выражение их лиц явно предвещало хорошие новости.
— Ну и каков ответ? — спросил капитан.
— Превосходный, мессир.
— Значит, этот Эмери де Пави…
— …полное ничтожество, но о нем мы не должны сейчас говорить слишком дурно, ибо он нам пригодится.
— Значит, он согласен?
— На все согласен!
— И каковы его условия?
— Они не чрезмерны.
— Сколько он хочет?
— Двадцать тысяч экю, и он выдаст замок.
— Отлично — note 6 де Шарни. — Сегодня же вечером вы отправитесь в Париж, сообщите эту добрую весть королю Филиппу VI и попросите у него нужные нам двадцать тысяч экю.
В тот же вечер гонцы Жоффруа де Шарни выехали из Сент-Омера, а примерно в тот же час замок Кале покинул какой-то человек и сел на корабль, отплывающий в Англию.
Это был Эмери де Пави.
Он приплыл в Дувр, доехал до Лондона и был допущен к королю Англии.
— Ваше величество, я исполнил ваши приказы, — сказал он.
— Ну и что?
— Как что! Приходили французы и спрашивали меня, за какую цену я выдам замок. Я запросил двадцать тысяч экю, а поскольку у мессира Жоффруа де Шарни таких денег нет, то он послал просить их у Филиппа VI. Я же приехал сообщить вам об этом.
— И прекрасно сделали, мессир, ибо вам известно, как мы любим вас.
— Что же я должен делать?
— Заключайте сделку. Только сообщите мне день, когда должны будете сдать замок.
— А двадцать тысяч экю? — спросил Эмери де Пави, который никак не мог избавиться от ломбардской жадности к деньгам.
— Они станут всего лишь слабым вознаграждением за честную службу. Храните их у себя, они будут вашей добычей. Раз Жоффруа де Шарни нарушил перемирие, делая вам подобное предложение, то мы вправе воспользоваться этими деньгами. Ступайте.
Эмери де Пави поклонился и расстался с королем.
Когда он вернулся в Кале, никто еще даже не знал о его отъезде.
Король Франции отказался дать двадцать тысяч экю, сказав, что такие действия во время перемирия бесчестны.
Но мессир Жоффруа де Шарни, желая блага королю Филиппу, вопреки воле последнего, придерживался иного мнения; он собрал многих рыцарей Пикардии, известив их обо всем, и они сошлись на том, что надо отдать двадцать тысяч экю и забрать назад город, а Филипп останется этим весьма доволен, если дело устроится, но без его вмешательства.
Вследствие этого сеньоры Фреми и Рибомона, Жан де Ланда, Пепин де Вэр, сеньор де Креки, Анри де Блэ и многие другие сложились и собрали требуемые двадцать тысяч экю; потом они сообщили Эмери де Пави, что обмен произойдет в ночь на 1 января.
Эмери едва успел предупредить короля.
Но он не мог оставить город в столь опасные минуты и отправил к королю своего брата, в чьей преданности был абсолютно уверен.
Король Англии, встретившись с братом Эмери и обо всем узнав, призвал Готье де Мони и рассказал ему о том, что готовится.
— Мы скоро уезжаем, — прибавил король, — и вы, мессир, поедете с нами, встав во главе этого дела, ибо мы, мой сын и я, будем сражаться под вашим знаменем.
— Благодарю за великую честь, — ответил Готье, — и если только Бог будет за нас, мы с честью выйдем из этого испытания.
Король Англии выехал с тремя сотнями рыцарей, шестью сотнями лучников и принцем Уэльским; в Дувре он сел на корабль и ночью приплыл в Кале. Никто не знал причины возвращения короля и девятисот его людей.
Король и его отряд пришли в замок, где и укрылись, ожидая прихода французов.
Первого января 1350 года Жоффруа де Шарни вместе со своими рыцарями и арбалетчиками вышел из Сент-Омера, когда уже совсем стемнело.
Он подошел довольно близко к Кале и, остановив своих людей, послал двух оруженосцев узнать у Эмери де Пави, не пришло ли время явиться в замок.
Оба оруженосца под покровом темноты прискакали в Кале и пришли к поджидавшему их Эмери; тот спросил, где мессир Жоффруа.
— Он недалеко отсюда, — ответили оруженосцы.
— Прекрасно! Передайте ему, пусть приходит, — сказал Эмери.
Оруженосцы не заставили его дважды повторять это и помчались передать Жоффруа де Шарни, что тот может идти на Кале.
Тот построил свой маленький отряд, перешел мост Ньё-лэ и приблизился к крепостным стенам города.
Остановившись здесь, он послал двенадцать рыцарей и сотню латников вступить во владение городом и вручил двадцать тысяч экю Удару де Ранти, доверив ему передать их Эмери де Пави и посоветовав при этом ломбардскому капитану открыть ворота замка, ибо лишь таким образом Жоффруа де Шарни хотел туда проникнуть.
Эмери де Пави, человек умный, опустил подъемный мост и позволил мирно войти в замок всем, кто того желал. Сто латников и двенадцать рыцарей, поднявшись на верхнюю площадку замка, сочли, что они уже овладели им. Поняв это, Эмери де Пави спросил Удара де Ранти, где же двадцать тысяч экю.
— Вот они, — сказал тот, передавая ему мешок с монетами. — Пересчитайте, если угодно.
— У меня нет времени, — ответил Эмери, — и, кстати, мессир, я верю вашему слову.
И, взяв мешок, швырнул его в соседнюю комнату.
— Вам остается лишь сдержать ваше обещание, — сказал Удар.
Тут Эмери закрыл на ключ дверь в комнату, куда только что бросил мешок с деньгами. Потом сказал мессиру де Ранти:
— Подождите меня здесь с вашими спутниками, я пойду открою вход в большую башню; поднявшись туда, вы сможете легче овладеть замком.
Выходя, Эмери де Пави закрыл дверь на засов и действительно пошел открывать дверь в башню.
Там укрывались Эдуард, его сын, Готье де Мони и примерно двести воинов; обнажив мечи, они выскочили с криками:
— Мони! Мони! На помощь! При этом они кричали:
— Неужели эти французы думают, что так легко возьмут замок и город Кале?
Когда французы увидели эти две сотни солдат, с яростью кинувшихся на них, они поняли, что защищаться бесполезно, и сдались.
Среди них оказалось всего несколько раненых.
Заперев пленников, англичане построились в колонну и стали спускаться из замка. Подойдя к воротам замка, они сели на коней и направились к Булонским воротам города.
Именно у этих ворот стоял мессир Жоффруа де Шарни, развернув свое знамя, — на нем по красному полю были изображены три серебряных щита — и терпеливо поджидал той минуты, когда сможет въехать в город, куда хотел вступить первым; поэтому он проявлял нетерпение и изредка обращался к окружавшим его рыцарям:
— Что он там копается, этот ломбардец! Он хочет заморозить нас!
— Да, черт побери! — отвечал Пепин де Вэр. — Ломбардцы — люди хитрые, и вот он перебирает ваши экю, чтобы убедиться, все ли монеты на месте и нет ли поддельных… Тут спешка ни к чему.
Такой шел разговор, когда ворота замка распахнулись и на французов понесся отряд всадников. На миг им почудилось, будто это возвращаются их люди, но они тотчас смекнули, что ошибаются, разглядев знамена Готье де Мони и сеньора де Бошана. И они услышали англичан, кричавших так же, как в башне: «Мони! Мони! На помощь!».
— Нас предали! — вскричал Жоффруа де Шарни. — Если мы побежим, то погибнем, если сдадимся, то прослывем трусами. Будем защищаться и выживем.
— Клянемся святым Дени! Вы правы! — закричали французские рыцари. — И горе тому, кто сбежит!
XIX
Все французы спешились и отогнали своих лошадей на дорогу, так как они создали бы давку. Увидев это, король Англии повелел своему знаменосцу остановиться и сказал:
— Я хочу сражаться здесь, но пусть большая часть наших солдат пойдет берегом реки и на мост Ньёлэ, ибо мне сообщили, что там скопилось немало пеших и конных французов.
Все было исполнено так, как приказал король.
Шесть знаменосцев и три сотни лучников оставили короля, выдвинувшись к мосту Ньёлэ; его охраняли мессир Моро де Фьен и сир де Крэзек.
Между Кале и мостом занимали позицию арбалетчики из городов Сент-Омер и Эр; более ста двадцати из них погибли.
Моро де Фьен и сир де Крэзек сопротивлялись долго и доблестно, но, поняв, что англичан становится все больше и к ним без конца подходят свежие силы из Кале, они вскочили на своих боевых скакунов и бежали с поля боя.
Англичане бросились в погоню.
Это был суровый день; когда взошло солнце, лучи его осветили немало мертвецов.
Обе стороны бились отважно, и в тот день было взято много пленных.
Король Англии в шлеме с опущенным забралом, по-прежнему сражавшийся под знаменем Готье де Мони, врезался в самую гущу врагов.
Среди них Эдуард опознал мессира Эсташа де Рибомона и, не назвав себя, вызвал его на поединок.
Эсташ де Рибомон, как мы уже знаем, был стойким турнирным бойцом, в битве же он был опасным противником. Дважды он вынуждал Эдуарда падать на колени, и дважды тот, с помощью Готье де Мони и Реньо Кобхэма, поднимался и продолжал бой.
Но Эдуард был достойным соперником Эсташа и, не пав духом от двух первых неудач, ни за что не хотел прерывать схватку, как его ни умолял Готье; настал момент, когда французский рыцарь так сильно ослабел, что, в свой черед упав на колени и не в силах подняться, протянул меч Эдуарду, не догадываясь, что отдает оружие королю.
Победа осталась за англичанами; после битвы Эдуард удалился в Кале и приказал, чтобы пленных привели в город. Когда пленники узнали, что сам король сражался под знаменем Готье де Мони, они весьма обрадовались, ибо рассчитывали на его всем известное великодушие.
Эдуард сразу объявил им, что в эту первую ночь Нового года он желает всех их пригласить на ужин. В час, когда столы были накрыты, в пиршественную залу вошли пленники, богато разодетые и весело болтающие, о чем мы и упомянули в начале предыдущей главы.
Когда все пленные французские рыцари сели за стол, английские рыцари и юный принц Уэльский поднесли им первое блюдо, после чего сами расположились за другим столом, где им подавали яства слуги.
Эдуард, возглавлявший пир, рассадил пленников по обе руки от себя, дав каждому место, которое соответствовало его положению.
Когда столы были убраны и пир закончен, король с непокрытой головой — на шее у него висели изящные жемчужные четки, и он перебирал их правой рукой — подошел побеседовать со своими самыми знатными пленниками.
— Мессир, — обратился он к Жоффруа де Шарни, — я должен был бы сильно на вас гневаться, ведь именно вы хотели захватить в одну ночь то, что мне стоило года трудов, и за двадцать тысяч экю получить то, что мне обошлось в огромные деньги. Но Бог помог мне. Вы побеждены, а так как я уверен, что Бог снова мне поможет, я от всего сердца прощаю вас.
— Ваше величество, во всем, что произошло, вините только меня, — ответил Жоффруа де Шарни, — потому что наш господин и повелитель король Франции не пожелал дать двадцать тысяч экю, которые мы у него просили, чтобы заключить сделку, сказав, что во время перемирия подобные дела бесчестны.
— Я это знаю, мессир, — возразил король, — и буду менее строг, чем король Франции, ибо, полагаю, в борьбе с такими врагами, как мы, англичане, любая хитрость хороша.
Потом Эдуард, оставив Жоффруа де Шарни, подошел к мессиру Эсташу де Рибомону.
— Мессир Эсташ, — сказал он, — вы поистине рыцарь и нравитесь мне больше всех прочих, если не говорить о Готье де Мони. Кстати, я уже говорил вам об этом в Кале, куда вы приезжали ко мне послом.
Эсташ поклонился.
— Никто не нападает и не защищается лучше вас, — продолжал король. — Ах, какой вы грозный противник, мессир, и никогда ни с кем мне не приходилось так упорно сражаться, как сегодня против вас.
— Против меня, ваше величество?
— Ну да, черт возьми! Именно против вас! Дважды вы повергали меня на землю, но сдались все-таки вы.
— Тогда, ваше величество, я менее сожалею о том, что был побежден, тем более что вы побеждаете меня не первый раз.
— Это верно, — ответил король. — Посему, мессир, я хочу, на память о наших двух поединках и более счастливом для меня времени преподнести вам залог моего уважения к вам.
Сказав это, король снял с шеи жемчужные четки и прибавил:
— Возьмите эти четки, мессир. Я дарю их вам как лучшему воину минувшего дня и прошу вас носить их весь год из любви ко мне. Я знаю, что вы человек веселый и влюбчивый и с охотой вращаетесь в обществе красивых женщин. Когда вы снова встретитесь с ними, расскажите им, почему я подарил вам четки, они станут вас уважать еще больше. А пока вы мой пленник. Но, поскольку я ничего не хочу делать наполовину, я освобождаю вас от выкупа и вы можете уехать завтра, когда немного отдохнете.
Мессир Эсташ де Рибомон, услышав слова короля, возликовал, и для радости у него были две причины.
Первая: король оценил его смелость в обществе храбрых и доблестных рыцарей.
Вторая: король миловал его и освобождал от тюрьмы. Вот почему он не смог сдержаться и сказал Эдуарду:
— Милостивый государь, вы оказываете мне больше чести, чем я заслуживаю, и пусть Бог воздает вам те же милости, что вы оказываете мне. Я бедный человек и никогда не смог бы внести за себя выкуп, поэтому желаю продвинуться по службе. Благодарю вас, ваше величество, за ваше двойное поощрение, данное мне. Я буду носить эти четки не один год, а всю жизнь, и, кроме моего дражайшего и могущественнейшего короля, я не знаю другого короля, кому служил бы с большей охотой, чем вам.
— От души благодарю вас, — ответил Эдуард, — ведь я знаю, что вы действительно так думаете.
Тут принесли вино и десерт, но король попрощался со всеми и удалился к себе в покои.
На следующее утро Эдуард прислал Эсташу двух вьючных лошадей и двадцать экю, чтобы тот смог добраться до родного дома.
Эсташ простился с французскими рыцарями, остававшимся в плену, и возвратился во Францию, повсюду рассказывая о том, что произошло и как великодушно отнесся к нему Эдуард.
XX
В два последних года, в течение которых совершались события, о коих мы рассказывали, Франция переживала великую беду.
Как будто было мало Франции ее каждодневных поражений, нищеты и морального упадка, так вдруг страшный бич обрушился на нее из Италии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36