Но я искал напрасно и могилы с такой надписью не нашел.
— Однако она существует.
— И вы мне покажете ее?
— Да.
— Благодарю вас, друг мой. Вам известно, какое вознаграждение я назначил?
— Да, но мне ничего не надо.
— Почему?
— Потому что я исполняю долг, а не заключаю сделку.
— Какую же выгоду вы преследуете, оказывая мне сию услугу?
— Уже год, как умер мой брат. Он долго был на службе у Жана де Леви и…
Старик запнулся.
— Продолжайте, — попросил Готье де Мони.
— …и в тот вечер, когда мессир Жан де Леви поджидал мессира де Мони, мой брат был вместе с де Леви…
— Значит, выходит… — взволнованно перебил его мессир Готье.
— Выходит, мой брат принял слишком близко к сердцу месть своего господина, и перед смертью, то есть спустя двадцать три года после того события, это преступление все еще мучило его совесть. Он скончался, заклиная меня молиться за него, и я полагаю, что лучшая молитва, какую я могу обратить к Господу, это отдать сыну жертвы труп его отца.
— Хорошо, — прошептал Готье. — Но почему латинское слово, которое должно было помочь мне опознать могилу, оказалось стертым?
— Потому, мессир, что вид этого слова заставлял меня страдать, и я посчитал, что, стерев его с мрамора, где оно было начертано, заодно сотру память об этом преступлении. Но воспоминание о нем запечатлелось нестираемыми буквами, и, хотя я неповинен в убийстве, страдания моего несчастного брата были столь мучительны, что казалось, будто совести недостаточно, чтобы терзать его, а когда он умрет, эти угрызения совести унаследую я. Вот почему, мессир, я ничего не хочу у вас брать, ибо надеюсь, что все сделанное мной сегодня хоть немного смягчит гнев Небес.
— Ну что ж! Пойдемте, мой друг, — сказал граф, протягивая руку брату убийцы своего отца. — И пусть Бог простит вас, как прощаю я!
После этого мужчины пошли на кладбище монастыря францисканцев, в это время совершенно безлюдное.
Готье погрузился в глубокую задумчивость. Его спутник шагал впереди.
После нескольких поворотов мужчина остановился перед могилой, надгробие которой заросло высокой травой.
— Вот она, мессир, — сказал он. — Вы, конечно, будете молиться. А я у кладбищенских ворот буду ждать тех приказов, что, может быть, вы пожелаете мне отдать.
И он удалился, оставив Готье де Мони в одиночестве. Тогда Готье встал на колени и долго молился; потом он вернулся к человеку, приведшему его на кладбище.
— Могу ли я теперь просить вас о последней услуге?
— Слушаю вас, мессир.
— Приведите мне четырех могильщиков, ибо я дал обет похоронить своего отца в другой земле.
Человек привел четырех могильщиков, и через два дня мессир Готье де Мони, сложив останки своего отца в дубовый гроб, отослал их в Валансьен, в графство Геннегау, где они были захоронены со всеми почестями, полагающимися отважному капитану и отцу храброго рыцаря.
Тем временем саперы так усердно и умело вели подкоп, что пробились под фундамент замка и обрушили низкую башню на ограде донжона. Но они ничего не могли поделать с большой башней, так как она была возведена на скале, и подкопаться под нее было невозможно.
Мессир Агос де Бо убедился, что под его крепостью ведутся работы, и это показалось ему достаточно серьезным обстоятельством, чтобы глубоко задуматься над опасностью его.
Он собрал соратников и сообщил им о своем открытии, спросив, что следует предпринять, чтобы удержаться в замке.
Однако все они, отчаянные храбрецы, не принадлежали к людям, согласным погибнуть бесцельно, если можно найти выход из трудного положения.
— Мессир, вы наш командир, а наш долг — повиноваться вам, — сказали они капитану. — Мы считаем, что держались достойно до последнего часа, но сейчас, наверное, было бы лучше, раз это наше последнее средство спасения, с почетом сдаться графу Дерби, при условии, что он сохранит за нами наше добро.
— Я тоже так думаю, — ответил Агос.
И просунув голову в одну из низких бойниц, он крикнул, что хотел бы поговорить с кем-либо из вражеской армии. Подошел какой-то солдат и спросил, что ему нужно.
— Я хочу говорить с графом Дерби, — ответил сир де Бо.
Графу не терпелось узнать, что хочет сказать ему капитан. Он быстро вскочил на коня и в сопровождении Готье де Мони и мессира Стэнфорта приехал к рыцарю, и тот сразу же изложил ему предложения, о коих условился со своими соратниками.
— Мессир Агос, мы не позволим вам уйти так просто, — ответил граф. — Нам прекрасно известно, что положение ваше безвыходно, и мы захватим крепость тогда, когда пожелаем, ибо она держится лишь на контрфорсах. Посему сдавайтесь безоговорочно, только на таком условии мы примем вашу капитуляцию.
— Конечно, мессир, я знаю вас как весьма великодушного человека и могу быть уверен в том, что, если мы примем ваши условия, вы будете обходиться с нами так же, как в подобном случае вы обошлись бы с герцогом Нормандским или королем Франции, — ответил шевалье де Бо. — Но это означало бы подвергнуть опасности несколько наемников — я привел их из Прованса, Савойи и Дофине, — с которыми вы, должно быть, не станете обходиться столь же учтиво, как с нами. Так знайте же, что, если самый рядовой из нас не будет принят по-рыцарски, как и самый знатный, мы предпочтем снова запереться в замке и дорого отдать нашу жизнь. Соблаговолите подумать об этом, мессир, и отнеситесь к нам с той честностью, какая принята в отношениях между воинами.
Выслушав эту речь, три английских рыцаря удалились на совет, и, как обычно, плодом их размышлений стало решение принять условия, предложенные осажденными.
Поспешим прибавить: далеко не последнюю роль в великодушии осаждающих сыграло опасение, что большая башня еще долго не поддастся усилиям саперов.
— Мы согласны с тем, что вы просите, — сказал граф шевалье де Бо. — Но лишь при условии, что отсюда вы унесете только ваши доспехи.
— Да будет так! — ответил мессир Агос де Бо.
И все защитники замка мгновенно приготовились к отъезду.
Но они увидели, что в крепости всего шесть лошадей, а этого было мало. Поэтому они попросили англичан продать им лошадей, и те уступили их за такую высокую цену, что благодаря этой сделке получили всю сумму выкупов, потерянную из-за великодушия своего главнокомандующего.
Мессир Агос де Бо уехал из замка Ла-Реоль, а англичане, захватив крепость, направились в Тулузу.
На другой день после ухода англичан человек, показавший Готье де Мони могилу его отца, получил вместо обещанных ста экю вознаграждение втрое большее.
XI
Теперь оставим графа Дерби продолжать свои завоевания, которые до сих пор мы прослеживали шаг за шагом, дадим ему захватить Монпезат, Вильфранш и Ангулем, а сами посмотрим, чем в это время был занят Эдуард III.
Напомним, что Якоб ван Артевелде предложил королю Англии объявить его сына, принца Уэльского, графом Фландрским, а Фландрию превратить в герцогство.
Поэтому Эдуард III собрал на большой совет баронов и рыцарей, известив о принятом им решении отправиться с сыном в Слёйс, чтобы там возвести его в сан графа, как обещал Артевелде, и просил их ехать вместе с ним, на что рыцари и бароны охотно согласились.
Король вместе со свитой прибыл в порт Сандвич и 8 июля 1345 сел на корабль.
Вскоре он бросил якорь в гавани Слёйса; на королевский корабль постоянно стали являться с визитами фландрские друзья Эдуарда.
Из бесед с ними королю Англии скоро стало ясно одно: его приятель Артевелде уже не пользовался столь большим влиянием, как прежде, и сделал слишком рискованный шаг, пообещав низложить графа Людовика, законного сюзерена, и посадить на его место принца Уэльского.
Однако Артевелде усердно посещал Эдуарда III и упорно уверял его в успехе переговоров, что в один прекрасный вечер не помешало королю откровенно объясниться с ним.
— Мне кажется, метр, — обратился Эдуард к Артевелде, прогуливаясь с ним по палубе «Екатерины», корабля, такого высокого и большого, что на него, по словам Фруассара, «было приятно смотреть», — мне кажется, что наша договоренность выполняется не так быстро, как вы обещали. А вы ведь человек опытный и умный. Я помню о нашей первой встрече и никогда не забуду тех мудрых советов, что вы Мне дали. Сегодня я принимал магистратов славных городов Фландрии, и мне показалось, что им очень трудно дать мне окончательный ответ; и все же, они обещали его дать завтра. Чем это объяснить, метр? Неужели тем, что по мере роста вашей славы вы утрачиваете власть? . — Ваше величество, я поклялся отдать Фландрию вашему сыну, и он ее получит, — ответил Артевелде (король никогда не видел его столь озабоченным). — Но вы понимаете, что такое королевство не может без потрясений перейти из одних рук в другие, что между тем, кто отдает, и тем, кто принимает, стоит много людей, желающих заполучить королевство себе. Я нисколько не утратил своего влияния, по крайней мере надеюсь на это. Но каждый человек, когда растет, отбрасывает немалую тень, и она прикрывает все больше людей, ему завидующих. Все знают о Моей преданности вашей светлости и опасаются, как бы она не завела меня слишком далеко. Требуется лишь одно — дать понять этим добрым людям, что вы собой представляете, и объяснить им, какого блага я им желаю, вручая вам их судьбы. А если они не поймут этого по доброй воле, — прибавил Артевелде, — надо будет силой заставить их это понять.
— Вы сердитесь, метр Артевелде, но что же должен делать я? — воскликнул Эдуард.
— Ваше величество, честно говоря, я мог бы рассердиться, если бы речь не шла о столь благородном деле. О, пока вы знаете меня лишь как человека, могущего дать разумный совет! Может быть, когда-нибудь вы узнаете меня как человека действия, и тогда тот, кого король Англии в шутку зовет своим приятелем, станет, наверное, уже всерьез, другом своего царственного союзника.
— Мне уже известно, метр, что вы человек осмотрительный и что мало найдется монархов, кого охраняют так же строго, как и вас.
— И кто же вам это сказал, ваше величество?
— Тот, кого вы когда-то направили королю Англии и кто вернулся в Гент вместе с Уолтером, посланником короля Эдуарда.
— Гергард Дени! — воскликнул Артевелде, невольно бледнея.
— Он самый. Старшина цеха ткачей, по-моему. А что с ним стало? — равнодушно спросил король.
— Пока, ваше величество, с ним ничего не произошло! Но одному Богу известно, что с ним станет.
— Обогатила ли его торговля?
— К сожалению, ваше величество, он занимается не торговлей, а другими делами.
— Чем же именно?
— Политикой.
— Это ваша ошибка, метр. Зачем вы назначили его послом? Ведь он был к вам привязан.
— Как собака к своей цепи, ваше величество, и все потому, что иного выхода у него не было. Но если со мной случится беда, то произойдет она по вине этого человека.
— Однако, если я хорошо помню мой разговор с ним незадолго до поездки, которую мы совершили вместе, он сказал, что вас окружают очень преданные люди и вам стоит лишь знак подать, чтобы ваших врагов не стало. Неужели он ошибался?
— Он не ошибся в отношении других, но, к несчастью, ошибся насчет себя. Сегодня у Гергарда Дени есть своя партия, он стал весьма опасен; попытаться избавиться от него означало бы почти признать его силу и в любом случае подвергнуть риску себя. Если теперь мы встречаем противодействие нашим замыслам, значит, сопротивление исходит от этого человека. Поэтому…
Казалось, Артевелде замялся, не зная, продолжать ли ему дальше.
— Поэтому? — повторил король, словно приглашая Якоба закончить мысль.
— Поэтому я хотел бы просить вас, ваше величество, не принимать его, если он здесь появится. Сюда он может прийти только с дурными целями.
Едва Жакмар произнес последние слова, как Роберт, тот самый, что сопровождал короля в первой его поездке в Гент, подошел к Эдуарду и шепнул:
— Ваше величество, причалила лодка с человеком, который просит аудиенции у вашей милости.
— И чего хочет этот человек? — спросил король.
— Он хочет, ваше величество, говорить с вами наедине.
— Он назвал себя?
— Нет, ваше величество, но я его узнал.
— И кто же это?
— Тот, с кем вы, ваше величество, ехали, когда я имел честь сопровождать вас в Гент.
— Гергард Дени, — пробормотал Эдуард. — Метр Якоб все предвидел. Роберт, — обратился король к слуге, — проводи этого человека в мою каюту и вели ему подождать.
Роберт удалился, а король подошел к Артевелде. — Ну что ж, метр, — сказал король. — Завтра мы узнаем, как нам действовать, не так ли?
— Да, ваше величество.
— Ведь вы понимаете, что я не могу всю жизнь обретаться в порту Слёйс. Я должен исполнить обет, и только вы меня задерживаете.
— Рассчитывайте на меня, государь, — ответил Артевелде, понявший по тону, каким король произнес последние слова, что ему надлежит откланяться. — Полагайтесь на меня и не доверяйте другим.
Жакмар отвесил поклон и, сойдя с палубы корабля, спустился в свою лодку, доставившую его на берег.
Король сошел на нижнюю палубу и нашел в каюте поджидавшего его Гергарда Дени.
Старшина цеха ткачей был уже не тот, что раньше: одет он по-прежнему был просто, но лицо его преобразилось. Твердая гордость стала основной чертой его физиономии, и Эдуард сразу понял, вновь увидев ткача, что тот занят делами более важными, нежели закупка шерсти; хитрость, которой наделила его природа, светилась в маленьких глазках, что смотрели увереннее и пронзительнее, чем прежде.
На лице этого человека лежало выражение мнимой честности; на нее попался бы менее тонкий политик, чем Эдуард, но она не могла обмануть короля — приятеля Артевелде. Легко было понять, что ткач обладает всеми пороками Жакмара, но не обладает умом своего соперника, чтобы их скрывать. У него была хитрость, строящая планы, но ему явно не хватало ловкости, чтобы их осуществлять. Он был хитер, но в свое время его хитрость должна была смениться грубой силой. Это, вероятно, объяснялось тем, что он был честолюбив не из-за корысти, а из подражания. Он принадлежал к тем людям, что, видя, как возвышается один из ближних, начинают ненавидеть его и жаждут возвыситься, но не вместе с ним, а вместо него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36