Я не знаю, в каких выражениях это можно объяснить понятнее.
— «Занедужил»! Уж ты скажешь, — буркнул Майкл.
— Ну, пусть не «занедужил», — сказала она, обходя вокруг стола и беря его за локоть, — но у тебя малярия и…
— Это не малярия, — сказал он, и вновь грудь его стал разрывать кашель.
Она заставила его подняться на ноги.
— Откуда тебе знать, что это не малярия? — спросила она.
— Я просто знаю, и все. Она поджала губы.
— Итак, твоя уверенность в правильности диагноза зиждется на…
— На личном опыте. Я болен уже почти год. Это не малярия.
Она между тем тихонько подталкивала его к двери.
— Кроме того, — добавил он, — еще слишком рано.
— Для чего рано?
— Для следующего приступа, — пояснил он устало. — У меня же только что был приступ, тогда, в Лондоне, два, что ли, месяца назад? Еще слишком рано.
— Почему же рано? — спросила она, сама удивляясь спокойствию своего голоса.
— Ну, потому что рано, — буркнул он. Но про себя он думал совсем другое. Он знал многих людей, у которых промежутки между приступами были и меньше двух месяцев.
Все они были очень больны.
Многие из них умерли.
Если у него промежуток между приступами стал короче, значит ли это, что болезнь побеждает?
Вот ведь насмешка судьбы! Он наконец женился на Франческе, но, возможно, умирает!
— Это не малярия, — сказал он снова с такой силой, что она даже приостановилась и посмотрела на него. — Не малярия, — повторил он.
Она только кивнула.
— Возможно, простуда, — сказал он.
Она снова кивнула, но у него было впечатление, что она просто успокаивает его.
— Я уложу тебя в постель, — сказала она мягко. И он не стал сопротивляться.
* * *
К концу дня Франческа была в полной панике. Температура у Майкла все повышалась, и хотя бреда у него не было и мыслил он ясно, было очевидно, что он очень-очень болен. . Он все твердил, что это не малярия, что он чувствует, что это не малярия, но сколько она ни пыталась добиться от него подробностей, он не мог объяснить, почему он это чувствует, — по крайней мере его объяснения не казались ей убедительными.
Она мало что знала об этом заболевании; доступные для дам лондонские книжные лавки не держали книг медицинского характера. Сначала она думала проконсультироваться со своим собственным врачом или даже обратиться к эксперту из Королевского медицинского общества, но Майкл взял с нее обещание, что она сохранит его болезнь в тайне. А как можно было сохранить тайну, бегая по городу и расспрашивая всех и каждого про малярию? Кто-нибудь рано или поздно спросил бы ее о причинах столь пристального интереса к данной болезни. А потому она знала лишь то, что рассказал ей Майкл во время его лондонского приступа.
Но ей казалось странным, что промежуток между приступами вдруг стал короче. Конечно, она не обладала познаниями медицинского характера, чтобы делать какие-либо предположения, и все же… Когда он заболел в Лондоне, он сам сказал ей, что с предыдущего приступа прошло шесть месяцев, а между первым и вторым приступами промежуток был три месяца.
Почему же вдруг течение болезни резко изменилось? Почему приступ начался так скоро? Все это как-то плохо вязалось одно с другим — если, конечно, исходить из того, что Майкл шел на поправку.
А он шел на поправку. Иначе и быть не могло.
Она вздохнула и потрогала его лоб. Он спал, чуть похрапывая, как и всегда, когда у него закладывало носоглотку и грудь. Так по крайней мере он сам сказал ей. Не так долго они еще были женаты, чтобы она могла знать о нем подобные вещи.
Лоб его был горячим, хотя не обжигающе горячим. Губы запеклись — она набрала в чайную ложку теплого чаю и поднесла к его губам, одновременно приподняв его подбородок, в надежде, что так он проглотит чай прямо во сне.
Но он не проглотил чай во сне, а, напротив, закашлялся и, выплюнув жидкость прямо на постель, проснулся.
— Извини, — сказала Франческа, глядя на испачканные чаем простыни. Хорошо хоть ложечка была маленькой.
— Какого черта! — проворчал он, отплевываясь.
— Извини. Я не очень опытная сиделка. Мне показалось, что тебе хочется пить.
— В следующий раз, когда это тебе покажется, подожди, пока я попрошу тебя, — проворчал он.
Она только кивнула в знак согласия, наблюдая за тем, как он снова пытается устроиться на постели поудобнее, затем спросила кротко:
— А сейчас тебе, случайно, не хочется пить?
— Пожалуй, — ответил он.
Не говоря ни слова, она поднесла чашку с чаем к его губам. Он осушил чашку зараз.
— Хочешь еще чаю? Он покачал головой:
— Тогда мне захочется пи… — Он не договорил. И добавил: — Извини.
— У меня же было четверо братьев, — успокоила его она. — Не обращай на меня внимания. Хочешь, я принесу тебе ночной горшок?
— Я сам справлюсь.
Судя по его виду, он никак не сможет дойти до противоположного угла комнаты самостоятельно, но она была не так глупа, чтобы спорить с мужчиной, когда он раздражен. Он сам сообразит, что это ему не по силам, как только попытается встать, и сразу же упадет снова на постель, разумеется. Но никакие ее доводы не смогут убедить его в этом сейчас.
— У тебя жар, — сказала она негромко.
— Это не малярия.
— Я и не говорила, что это малярия.
— Ты это думала.
— А что будет дальше, если это все-таки малярия?
— Это не…
— Но что, если все-таки малярия? — не дала она ему договорить и сразу же с ужасом заметила, что сама говорит голосом тонким и готовым сорваться.
Майкл несколько секунд просто смотрел на нее глазами мрачными и серьезными. Наконец он повернулся на другой бок и просто сказал:
— Это не она.
Франческа нервно сглотнула. Теперь у нее был ответ.
— Ты не против, если я покину тебя ненадолго? — пролепетала она, вставая на ноги так стремительно, что у нее закружилась голова.
Он ничего не ответил, но она видела, как под одеялом плечо его чуть двинулось.
— Я только пройдусь, — пояснила она прерывающимся голосом. И направилась к дверям. — Пока солнце не село.
— Со мной все будет в порядке, — буркнул он. Она кивнула, хоть он и не мог видеть ее.
— Скоро вернусь, — сказала она. Но он уже снова спал.
Стоял туман, и похоже было на то, что грядут осадки посерьезнее, так что Франческа прихватила с собой зонтик и направилась прямиком к беседке. Беседка была открытая со всех сторон, но все же имела крышу, так что, если разверзнутся хляби небесные, она не насквозь промокнет.
Но с каждым шагом дыхание ее становилось все натужнее и тяжелее, так что, когда она дошла до места, она уже едва дышала, но не от утомления, а от сдерживаемых слез.
И, едва сев в беседке на скамейку, она перестала их сдерживать.
Она рыдала и громко всхлипывала самым неподобающим для дамы образом, но ей было все равно.
Майкл, вероятно, умирает. Очень может быть, что надежды нет вообще. И ей предстоит овдоветь во второй раз.
Она едва не умерла в первый раз.
Окажется ли она настолько сильна, чтобы пройти через это снова? И захочет ли?
Это было нечестно, несправедливо, черт возьми! Почему она должна потерять двух мужей, когда столько женщин вокруг, которые благополучно живут всю жизнь с единственным мужем? И частенько не очень-то любят своего спутника жизни. В то время как она так любила первого и так любит второго…
Она любит? Майкла?
Нет, нет, принялась она разуверять саму себя, не то чтобы именно любит. Вернее, любит, но не так. Когда эта мысль промелькнула в ее голове, то она имела в виду, конечно, дружбу. Она любила Майкла как друга. И всегда любила его такой любовью, разве не так? Он был ее лучшим другом, даже и тогда, когда был жив Джон.
В воображении ее нарисовалось его лицо, его улыбка.
Она прикрыла глаза и живо вспомнила его поцелуи на своих губах, его руку, лежащую на ее талии, когда они вдвоем шли по дому.
И наконец она поняла, почему все в последние дни ей казалось по-иному. Происходило это не из-за того, что они поженились, как она сначала предположила. Не из-за того, что он стал ее мужем и она теперь носила на пальце его кольцо.
Это происходило из-за того, что она любила его.
То, что было между ними, то, что связывало их, — это было не просто страстью, и ничего безнравственного в этом не было.
Это была любовь, и это было божественно.
Франческа меньше бы удивилась, если бы дух Джона вдруг материализовался перед ней и принялся отплясывать шотландские народные танцы.
Майкл!
Она любила Майкла.
Не просто как друга, но как мужа и любовника. Она любила его с той же силой и глубиной, что и Джона когда-то. Чувство было несколько иным, потому что они были разными людьми, да и сама она стала иной. Но это была любовь женщины к мужчине, и эта любовь переполняла ее сердце.
Боже правый, только бы он не умер!
— Ты не можешь так поступить со мной! — крикнула она в небеса, высунувшись из беседки.
Крупная капля дождя упала ей на нос, и брызги попали в глаз.
— Ну нет, — проворчала она, вытирая глаз. — И не думай даже…
Еще три капли одна за другой упали ей на лицо.
— Черт! — пробормотала Франческа и быстро добавила, косясь на затянутые тучами небеса: — Прошу прощения.
Она снова спряталась в беседку. Дождь расходился, сильнее и сильнее стуча по деревянной крыше.
Она снова посмотрела на струи дождя. Дождь уже лупил так, что способен был вселить ужас в сердце самого отпетого ангела мщения, да и гром стал погромыхивать.
И что ей теперь делать? Ринуться на прорыв или посидеть тут, поплакать и пожалеть себя?
Майкл открыл глаза и с удивлением обнаружил, что уже утро. Он даже моргнул пару раз, дабы убедиться, что ему точно не мерещится. Занавески были задернуты, но не до конца, так что свет, проникавший сквозь щель, падал полосой на ковер.
Утро. Что ж, видно, он здорово вчера умаялся. Последнее, что он помнил, — это как Франческа вдруг выскочила за дверь, заявив на бегу, что хочет прогуляться, хотя и дураку было ясно, что собирается дождь.
Глупая женщина.
Он попытался сесть в постели, но сразу же снова повалился на подушки. Проклятие, он был слаб, как умирающий. Не слишком удачное сравнение в данных обстоятельствах, надо сказать, зато оно точно описывает ту ломоту, которую он чувствовал во всем теле.
Как же ему было скверно!
Он потрогал лоб, думая проверить, спал ли жар, но если лоб его был горячим, то и рука тоже, так что он ничего не понял, кроме того, что весь он в поту.
Он принюхался, но нос у него был так сильно заложен, что он ничего не почувствовал и только закашлялся.
Майкл вздохнул. Что ж, если от него воняет, то по крайней мере сам он избавлен от необходимости ощущать этот запах.
От двери донесся какой-то тихий звук, и, подняв глаза, он увидел входящую Франческу. Она была в одних чулках и шла очень тихо, явно боясь потревожить его. Приблизившись к постели, она наконец посмотрела на него, и у нее вырвалось удивленное «ах!».
— Так ты не спишь, — заговорила она. Он кивнул и спросил:
— Который час?
— Полдевятого. Не так уж поздно, если не учитывать, что вчера ты заснул задолго до ужина.
Он снова кивнул, так как сказать ему было, в сущности, нечего и к тому же было трудно говорить.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, усаживаясь возле него. — И не хочешь ли чего-нибудь съесть?
— Чувствую я себя ужасно, а что до «съесть», то спасибо, нет.
Губы ее изогнулись в улыбке.
— А попить? Он кивнул.
Франческа взяла небольшую чашку, стоявшую на столике рядом. Чашка была прикрыта блюдечком, видимо, для того, чтобы содержимое помедленнее остывало.
— Это еще вчерашний, — извиняющимся тоном сказала она, — но я приказала его прикрыть, так что не такой уж он должен быть ужасный на вкус.
— Бульон? — спросил он.
Она кивнула и поднесла ложку к его губам.
— Слишком холодный?
Он отхлебнул немного и отрицательно покачал головой. Едва теплый бульон был ему сейчас более приятен, чем что-нибудь слишком горячее.
Франческа молча кормила его с ложечки минуту или две, а потом, когда он сказал, что хватит, поставила чашку обратно на столик, снова аккуратно прикрыв блюдечком, хотя, надо думать, когда она соберется кормить его в следующий раз, то просто прикажет принести из кухни свежий бульон.
— У тебя жар? — шепотом спросила она.
Он постарался напустить на себя беззаботный вид.
— Представления не имею. Она протянула руку к его лбу.
— Не успел еще принять ванну, — пробормотал он, чувствуя неловкость при самой мысли, что вот сейчас рука ее коснется его липкой кожи, и стесняясь даже произнести слово «пот» в ее присутствии.
Она, похоже, и не заметила этой его попытки пошутить, только нахмурила брови и крепче прижала ладонь к его лбу и вдруг, поразив его внезапной стремительностью движений, вскочила, склонилась над ним и быстро коснулась его лба губами.
— Фрэнни?
— У тебя жар, — сказала она, едва дыша от волнения. — У тебя жар!
Он только моргал в ответ.
— У тебя все еще высокая температура, — продолжала она возбужденно. — Неужели ты не понимаешь? Если у тебя все еще жар, то это никак не может быть малярия!
На мгновение он перестал дышать. Она была права! Как странно, что эта мысль не пришла в голову ему самому, но она была права. Малярийный жар всегда спадал к утру. Вечером все начиналось снова, разумеется, и часто с ужасной силой, но потом обязательно отпускало и давало передышку на целый день.
— Это не малярия, — снова сказала она. Глаза у нее подозрительно блестели.
— Я же тебе говорил, — заметил он, и это было правдой, но в глубине-то души он тогда думал другое.
— Ты не умрешь, — прошептала она и закусила нижнюю губу.
— А ты боялась, что я умру? — спросил он спокойно.
— Конечно, боялась, — отозвалась она, даже и не пытаясь скрывать, что горло у нее перехватывает от волнения. — Боже мой, Майкл, я просто поверить не могу… ты представить себе не можешь, как я… ах, да что там!
Он понятия не имел, что она хотела этим сказать, но догадывался — что-то хорошее.
Она вскочила на ноги, так что спинка стула ударилась о стену. Возле чашки с бульоном лежала салфетка, она схватила эту салфетку и промокнула глаза.
— Фрэнни? — шепотом позвал он.
— Ты такой — как все мужчины! — сердито сказала она. Он только брови поднял при этом обвинении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40