Конечно, и то и другое сулило определенные удобства, но вряд ли удобство можно было рассматривать как повод выходить замуж за Майкла, который был… ну… Майклом.
— Вступая в этот брак, ты можешь быть совершенно уверена, что супруг будет заботлив и станет относиться к тебе с уважением, — добавил он. — Имея дело с другим мужчиной, ты сможешь обрести подобную уверенность только через несколько месяцев, да еще неизвестно, будет ли она оправданна. Первые впечатления часто бывают обманчивыми.
Она вглядывалась в его лицо, стараясь понять, не стоит ли что-нибудь, хоть что-нибудь, за этими словами. Должна же быть какая-то причина всему этому, потому что это уму было непостижимо, что он делает ей предложение. Это было безумие какое-то. Это было…
Ах, она и сама не знала, что это было. Ну разве существуют слова, которыми можно выразить, что вот вдруг ушла земля из-под ног?
— И я дам тебе детей, — тихо сказал он. — По крайней мере постараюсь дать.
Она покраснела. И чувствовала, как краснеет все сильнее, как щеки ее заливает ярко-розовый румянец. Она не хотела, чтобы в воображении ее рисовались картины: она с ним в постели. Всю последнюю неделю она только тем и занималась, что гнала прочь подобные мысли.
— А что выиграешь ты? — шепотом спросила она. Похоже, этот вопрос поразил его, но он быстро оправился и ответил:
— Я получу жену, которая управляла моими поместьями долгие годы. Не настолько я горд, чтобы не признать, что ты знаешь мои дела гораздо лучше меня.
Она кивнула. Только кивнула, но он понял, что может продолжать.
— Я хорошо знаю тебя и доверяю тебе, — сказал он, — и совершенно уверен, что ты никогда не собьешься с пути истинного.
— Я вообще не могу сейчас думать об этом, — отозвалась она, закрывая лицо руками. У нее голова шла кругом, и преследовала неприятная мысль, что она никогда окончательно от такого потрясения не оправится.
— Это здравая идея, — сказал Майкл. — Тебе просто следует рассмотреть ее со всех сторон…
— Нет, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее прозвучал решительно. — Никогда ничего из этого не выйдет. И ты сам это знаешь. — Она отвернулась, не желая смотреть на него. — Я вообще не понимаю, как ты можешь даже думать, что это возможно.
— Я и не мог, — признался он. — Сначала, когда эта мысль впервые пришла мне в голову. Но потом я уже не мог отказаться от нее и вскоре понял, насколько это здравая идея.
Она прижала пальцы к вискам. Боже правый, почему он через слово повторяет, что эта идея здравая? Ей-богу, если он еще раз скажет это слово, она не выдержит и закричит!
И как он может говорить так спокойно? Не то чтобы она представляла себе, как он должен был бы держаться при подобном объяснении, — она вообще никогда не представляла себе ничего подобного. Но почему-то ее коробило от этого бескровного речитатива. Он не горячился. Был собран. Может, и нервничал немного, но чувствам воли не давал, а может, даже их не испытывал.
В то время как у нее было ощущение, будто земной шар слетел со своей оси!
Это было несправедливо.
И на мгновение по крайней мере она почувствовала к нему самую настоящую ненависть за то, что он привел ее в такое смятение.
— Я пойду наверх, — внезапно сказала она. — Придется отложить этот разговор до утра.
Ей почти удалось удрать. Она была уже на полдороге к двери, когда почувствовала его руку на своем локте. Рука прихватила ее локоть нежно, но крепко.
— Подожди, — сказал он, и она не в силах была шевельнуться.
— Чего ты хочешь? — прошептала она. Она не оглянулась на него, но очень хорошо представляла его лицо. Иссиня-черные пряди, падающие на лоб, глаза под полуопущенными веками, осененные немыслимо длинными ресницами.
И его губы. Ярче всего в ее воображении рисовались губы — идеальной формы, припухлые, все время изогнутые в этой его дьявольской полуусмешке, которая так и говорила, что он много что знал и понимал мироустройство так, как и не снилось простым смертным в их простодушной невинности.
Рука его скользнула вверх, легла на ее плечо, а затем он осторожно провел пальцем по ее шее.
Когда он заговорил, голос его прозвучал низко и с хрипотцой и отозвался эхом в самой глубине ее существа.
— Разве ты не хочешь, чтобы я поцеловал тебя еще раз?
Глава 17

…да, конечно, Франческа — настоящее чудо. Но тебе это давно должно быть известно, верно?
Из письма Хелен Стерлинг ее сыну, графу Килмартину, два года и девять месяцев спустя после его отъезда в Индию.
Майкл сам точно не знал, когда ему стало окончательно ясно, что ему придется соблазнять Франческу. Он пытался взывать к ее рассудительности, практической сметке и здравому смыслу, и ничего не вышло.
И бессмысленно было давить на эмоции, поскольку чувства, как он считал, были односторонними.
Значит, придется положиться на плотскую страсть.
Он хотел ее, Боже, как же он хотел ее! И с такой силой, какой он и вообразить не мог до того, как впервые поцеловал ее в Лондоне на прошлой неделе. Но хотя кровь его бежала все быстрее, вскипая от желания и страсти и, конечно, любви, ум его продолжал работать четко и расчетливо, и он понимал, что если он хочет привязать ее к себе, то придется идти путем плотской страсти. Необходимо заявить свои права на нее таким образом, чтобы она не смогла ответить отказом. Бесполезно было пытаться убедить ее с помощью слов, мыслей и идей. Она вполне могла вывернуться из словесных силков и сделать вид что никаких чувств просто нет.
Но если он запечатлеет в ее душе свой образ, сделав ее своей в самом что ни на есть физическом смысле слова, тогда он останется с ней навсегда.
И она станет его.
Она выскользнула из-под его руки и принялась пятиться, пока между ними не образовалось расстояние в несколько шагов.
— Разве ты не хочешь, чтобы я снова поцеловал тебя, Франческа? — промурлыкал он, приближаясь к ней с грацией хищного животного.
— Это было ошибкой, — сказала она дрожащим голосом, попятилась снова и остановилась, наткнувшись на край стола.
Он все надвигался на нее.
— Вовсе не ошибка — если мы поженимся.
— Я не могу выйти за тебя, ты сам это знаешь.
Он взял ее за руку и принялся, словно машинально, поглаживать пальцем ей ладонь.
— Это почему же?
— Потому что я… потому что ты… потому что ты — это ты.
— Верно, — согласился он, поднес ее руку к губам и поцеловал ладонь. И легко коснулся кончиком языка ее запястья — просто потому, что можно было дотянуться. — И впервые за долгое-долгое время, — сказал он, поглядывая на нее сквозь ресницы, — я не испытываю ни малейшего желания быть кем-либо другим.
— Майкл, — прошептала она, выгибая спину.
Но она хотела его. Он слышал это по ее учащенному дыханию.
— «Майкл, нет» или «Майкл, да»? — промурлыкал он, целуя ее в сгиб локтя.
— Я не знаю, — простонала она.
— Более чем честно. — Он двинулся выше, целуя ее под подбородком, так что ей волей-неволей пришлось закинуть голову назад.
Он целовал ее шею медленно, обстоятельно, не пропуская ни дюйма кожи, подвергая все подряд чувственной атаке. Он добрался до линии скулы, затем перешел к мочке уха, затем вернулся к вырезу платья и прихватил край зубами. Он услышал, как Франческа ахнула, но она не сказала, чтобы он немедленно прекратил, так что он тянул, и тянул, и тянул вырез вниз, пока одна грудь не выскочила наружу.
Какая прелесть эти нынешние дамские моды!
— Майкл? — прошептала она.
— Тс-с… — Ему не хотелось отвечать на вопросы. Ему не хотелось, чтобы она задавала вопросы.
Он коснулся языком округлости груди, ощутив солоновато-сладкий вкус ее кожи, затем прикрыл грудь ладонью. Он уже прикасался к ее груди прежде — сквозь одежду, когда поцеловал ее впервые, и тогда он решил, что это-то и есть верх блаженства, но теперь ладонь его ощущала жар ее обнаженной кожи, и ничто не могло сравниться с этим.
— О Боже! — простонала она. — О… Он легонько дунул на ее сосок.
— Поцеловать тебя? — спросил он и поднял глаза на нее. Он знал, что это рискованно — ждать ее ответа. Вероятно, не стоило и задавать вопрос, но, несмотря на то что намерением его было соблазнить ее, он как-то не мог заставить себя приступить к этому прежде, чем она ответит согласием.
— Поцеловать? — прошептал он снова и коснулся языком ее соска, дабы стимулировать ее решимость.
— Да! — вырвалось у нее. — Да, да, да!
Он улыбнулся медленной, ленивой улыбкой, смакуя момент. А затем, протомив ее, всю дрожащую от предвкушения, еще одну лишнюю секунду, что было, пожалуй, не очень честно, склонился к ней, и губы его прижались к ее телу, изливая весь многолетний нерастраченный пыл на эту одинокую грудь, на невинный ни о чем не подозревающий сосок.
Кто бы тут смог устоять?
— О Боже! — прошептала она и ухватилась за край стола так как все ее тело так и выгнулось назад. — О Боже! О, Майкл! О Боже!
Воспользовавшись этим всплеском страсти, он быстро ухватил ее за бедра, приподнял, усадил на край стола и вступил в женственный полукруг раскрывшихся ему навстречу колен.
Радость бурлила в его крови, хотя тело его изнывало, стремясь удовлетворить свои собственные желания. Ему страшно нравилось думать, что он может заставить ее испытывать то же: кричать, и стонать, и вскрикивать от желания. Она была сильна духом, никогда не теряла головы и всегда была собранна, и, однако, в данный момент она была только рабыней собственной страсти, пленницей его умелых ласк.
Он целовал, касался языком, покусывал, тянул. Он измучил ее так, что ей стало казаться, что она вот-вот взорвется. Дыхание ее стало громким и прерывистым, а стоны и лепет становились все менее членораздельными.
И все это время руки его тихонько двигались вверх по ее ногам, начиная с лодыжек и потом вверх по икрам, поднимая подол юбки все выше и выше, пока юбка ворохом складок не легла у нее на коленях.
Только тогда он оторвался и дал ей перевести дух.
Она смотрела на него — глаза ее казались остекленевшими, приоткрытые губы ярко розовели. Она ничего не сказала, да вряд ли, думал он, она способна была сейчас вымолвить хоть слово. Но он увидел вопрос в ее глазах. Может, дара речи она и лишилась, но до полного исступления еще не дошла.
— Я решил, что жестоко будет терзать эту и дальше, — сказал он и легонько сжал сосок между указательным и большим пальцами.
Она застонала.
— Тебе нравится. — Это была просто констатация факта, причем не слишком-то затейливая, но ведь с ним была Франческа, а не какая-то безымянная женщина, с которой он совокуплялся, закрыв глаза и вызывая в воображении любимое лицо. И потому при каждом ее стоне наслаждения сердце у него в груди радостно прыгало. — Тебе нравится, — повторил он с довольной улыбкой.
— Да, — прошептала она. — Да.
Он склонился к ней, и губы его легко коснулись ее уха.
— И это тебе тоже понравится.
— Что? — спросила она, немало изумив его своим вопросом. Он-то полагал, что она уже не в силах спрашивать.
Он сдвинул ее юбки еще выше, так, чтобы они не опустились на колени.
— Ты хочешь, чтобы я сказал, верно? — прошептал он, и руки его легли ей на колени, скользнули выше, стали легонько сжимать бедра, поглаживая ее кожу большими пальцами. — Ты хочешь знать.
Она кивнула.
Он снова наклонился к ней, и губы его оказались возле самых ее губ, так близко, что он ощущал их тепло, но все же на таком расстоянии, что он мог прошептать:
— Тебе всегда было так любопытно. Ты задавала столько вопросов.
Губы его скользнули по ее щеке, к самому ее уху, продолжая шептать, но теперь подражая ее голосу:
— «Майкл, расскажи мне что-нибудь неприличное. Что-нибудь безнравственное».
Она покраснела. Он не видел ее лица, но, почувствовав жар ее кожи, понял, что кровь прилила к лицу.
— Но я так ни разу и не рассказал того, что тебе хотелось услышать, верно? — сказал он, покусывая мочку ее уха. — Всякий раз я оставлял тебя у самого порога спальни.
Он умолк, не потому, что ожидал ответа, а потому, что хотел услышать звук ее дыхания.
— А ты думала об этом? — шептал он. — Думала после того, как я уходил, о том, чего я тебе не стал рассказывать? — Он придвигался все ближе, и губы его касались ее уха. — Тебе было интересно, что же я такое делал, когда я был безнравственным?
Конечно, он не собирался вырывать у нее ответ: это было бы просто нечестно. Но сам он не смог удержаться от того, чтобы мысленно не вернуться назад и не припомнить, сколько раз он дразнил ее намеками на свои амурные подвиги.
Однако он никогда первый не затрагивал эту тему, она всегда заговаривала об этом сама.
— Хочешь, я расскажу тебе сейчас? — прошептал он, почувствовал, как она вздрогнула от изумления, и тихо засмеялся. — Не о них, Франческа. О тебе. Только о тебе.
Она повернулась к нему, и он, чуть отстранившись, прочел в ее глазах вопрос: «Что ты имеешь в виду?»
Он чуть надавил на ее ноги, так что они раздвинулись еще на один безнравственный дюйм шире.
— Хочешь, я скажу тебе, что я собираюсь сделать сейчас? — Он наклонился и коснулся языком ее соска, который стал твердым и напряженным, и добавил в качестве пояснения: — С тобой?
Она нервно сглотнула. Он решил, что это можно расценить как «да», и, сдвигая ладони еще на дюйм выше, глухо промолвил:
— Выбор так широк. Я даже не знаю, с чего начать.
Он смолк и посмотрел на нее. Она дышала тяжело, губы ее, припухлые от поцелуев, приоткрылись. Она была словно загипнотизированная, совершенно во власти его чар.
Он снова склонился к ней, к другому ее уху, чтобы слова его, жаркие и влажные, уж точно дошли до ее сознания.
—Думаю, впрочем, что начать мне следует там, где ты нуждаешься во мне более всего. Прежде всего я поцелую тебя… — и пальцы его вжались во внутреннюю сторону ее бедер, — здесь.
Он помолчал немного, примерно секунду, просто чтобы она успела содрогнуться от желания.
— Тебе хотелось бы этого? — спросил он, желая помучить и подразнить ее. — Да, я вижу, что хотелось бы. Но этого будет недостаточно, — задумчиво продолжал он, — как для тебя, так и для меня. Так что, очевидно, затем мне придется поцеловать тебя здесь. — Его пальцы снова двинулись вперед и достигли жаркой складки между ее бедрами, он еще и надавил пальцами слегка, чтобы она наверняка поняла, что он имеет в виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40