– Пусть будет так, – согласился священник. – Полагаю, на сегодня турнир окончен.
Продолжая прижиматься к груди Антонио, девушка с болью в сердце смотрела на разбитое лицо и окровавленную фигуру отца. Сейчас он выглядел не разъяренным бойцом, а усталым, изможденным старым воином. Антонио выглядел не менее плачевно: рукав рубашки промок от крови, вся одежда была испачкана.
– Оставь мою дочь, Карриоццо, – сухо потребовал Людовико.
– Дорогой… – Монна осторожно тронула плечо супруга. – Оставь их. Антонио спас твою дочь от османцев, так неужели обидит ее на родной земле? Пусть он позаботится о Мальвине и проводит ее в замок, А я помогу тебе… – женщина запнулась и тут же исправилась: – Ты поможешь мне. Я так переволновалась, что едва стою на ногах. Помоги мне добраться в мою спальню. Вот так, обними меня за плечи.
– Хорошо… – проворчал Бельфлер. – Имей в виду, Карриоццо, сейчас ты в очередной раз подвергаешь честь моей дочери опасности. Не забывай, что расплата обязательно наступит. Лучше отпусти мою дочь. Слуги помогут ей и без тебя добраться в замок.
Выслушав его речь, Антонио криво усмехнулся. Его рука еще крепче сжала талию девушки, и, не говоря ни слова, он потянул Лали в сторону поджидавших их носилок.
60
– Как ты? – поинтересовался Людовико, войдя в комнату, где в полном молчании сидели его дочь и Карриоццо.
По распоряжению Доминики слуги графа успели (хотя и с большой неохотой) позаботиться о рыцаре, оскорбившем их господина. Антонио умыли, перевязали раны и даже облачили в чистую одежду. Карриоццо понимал, что должен немедленно оставить дворец и отправиться в палатку, где его ожидали Филиппе и слуги, но присутствие Лали мешало ему так поступить. Именно поэтому он продолжал сидеть возле окна, ведя молчаливый разговор с дочерью графа.
Увидев отца, Лали испуганно сжалась в комочек.
– Она все еще потрясена случившимся, – сообщил Антонио, словно извиняясь, что все еще находится возле девушки.
– Я прекрасно себя чувствую, – встрепенулась Лали и с вызовом уставилась на Карриоццо.
– Рад за тебя. Еще раз осмелюсь посоветовать графу запретить тебе появляться на трибунах, – произнес Карриоццо и направился к двери.
– Антонио, – окликнул его Бельфлер. – Я не поблагодарил тебя за то, что ты вступился за Мальвину перед епископом.
– Я сделал это ради нее.
– Я вижу, что Мальвина тебе небезразлична. Почему же ты упрямишься? – вздохнул Людовико. – Женись на моей дочери, и сразу исчезнут все наши проблемы.
– Она пришлась вам не ко двору?
Девушка почувствовала себя так, будто в нее попала молния. Неужели Антонио спросил это всерьез?
– Я не хочу расставаться с Мальвиной, но если это восстановит мир между нашими семьями и сделает мою девочку счастливой, я отдам ее тебе.
– Нет, – равнодушно проговорил Антонио. – Я дал клятву вернуть Лали на родину и сдержал свое обещание. Оплату за работу я уже получил. Приданое вашей дочери будет лишним.
Тяжело дыша, Лали смотрела на то место, где еще секунду назад стоял Антонио, только сейчас понимая, почему Доминика разорвала помолвку с Филиппо. Старший Карриоццо еще более невыносим, чем младший. Лали испытывала непреодолимое желание догнать мерзавца и осыпать ругательствами на итальянском и турецком языках. Однако она сдержалась.
– Мне жаль, моя девочка. Жаль, что я не могу уничтожить этого наглеца и окончательно разбить твое сердце. Ты очень любишь его? – спросил Людовико.
Лали вздрогнула. Как он мог догадаться?
– Не хочешь говорить? – он осторожно притронулся к ее волосам. – Это твое дело. Что же касается епископа… Если он сочтет тебя исповедующей ислам…
– Я – христианка! – возмутилась девушка. – Но не понимаю, что дурного в человеке, исповедующем иную веру? В Стамбуле никого за это не преследуют!
– Ты ошибаешься. Многие приверженцы истинной веры погибли от рук мусульман. И точно так же иноверцы находят свою смерть от наших соплеменников. Тебя не должно сейчас это беспокоить. Думай о себе. Тебе следует поглубже спрятать свои османские привычки, чтобы не возродить подозрений. Епископ Строцци весьма влиятелен среди служителей церкви и очень злопамятен.
– Я попробую, но это будет нелегко, – тяжело вздохнула Лали.
61
Карриоццо не явился на ужин во дворце, хотя слуга уверил, что раны, полученные во время сражения, оказались поверхностными и не доставляют его хозяину сильного беспокойства.
Лали ощутила глубокое разочарование. Ей казалось, что в глазах Антонио она сумела разглядеть тоску, подобную той, что видит в услужливых зеркалах. Но отсутствие Карриоццо за пиршественным столом убеждало, что она ошиблась. И теперь она снова и снова повторяла себе, что Антонио не достоин ее, а в глубине души продолжала надеяться, что это неправда, и Карриоццо обязательно появится.
После ужина музыканты взяли в руки свои инструменты, призывая присутствующих оставить столы, чтобы предаться дружному веселью. Лали очень хотелось танцевать, но грусть мешала ей забыться, поэтому девушка незаметно выскользнула из зала и принялась бродить между колоннами, опоясывающими нижний этаж, где шел пир. Но задорная музыка все же сумела оказать на Лали свое коварное воздействие, и девушка невольно принялась отбивать ногой ритм в такт мелодии и мягкому перезвону колокольчиков, привязанных к ее щиколоткам.
Она осознанно надела браслеты, решив бросить вызов епископу Строцци. Он обвинил ее в том, что она предала свою веру? Что ж, она докажет ему, что не боится его. Не боится потому, что в ее жилах течет итальянская кровь, хотя думает и чувствует она, скорее всего, как турчанка.
– Чего ты добиваешься?
Из-за колонны выскользнула Монна. Было заметно, что мачеха кипит от гнева, но старательно удерживает на своем лице дружелюбную улыбку.
– О чем ты говоришь? – изображая изумление, Лали пожала плечами.
– Каждый твой шаг сопровождает перезвон колокольчиков.
– Ты ошибаешься, – ответила девушка и намеренно сильно качнула ногой.
– Ты – настоящая дочь своего отца. Подобная проказа вполне в его духе, – улыбка Монны стала еще очаровательнее. – И, тем не менее, ты сейчас же снимешь свои дурацкие колокольчики!
– Не понимаю, о чем идет речь.
– Похоже, ты плохо понимаешь, что играешь с огнем. С костром инквизиции!
– Я не знаю, о чем ты говоришь. Но подозреваю, что ты тоже ведешь свою игру. Случайно, не в любовь с бывшим женихом? – не опуская пристального взгляда, со злой насмешкой спросила Лали.
– Сейчас же отправляйся в свою комнату! – прошипела Монна. – Иначе все поймут, что у тебя под юбкой.
– Там нет ничего ужасного. Уверяю вас, сударыня, что мое тело весьма красиво. Но, разумеется, я помню, что не следует обнажаться в присутствии мужчин.
– Что-то случилось? – к ним присоединилась Доминика. Девушка встревожено рассматривала женщин, испепеляющих друг друга злыми взглядами.
– Быть может, ты сумеешь образумить свою кузину! А я не собираюсь унижаться перед ревнивой сумасбродкой, которая сама не понимает, что творит! – обозленная Монна вздернула повыше голову и величественно вышла из тени колонн в зал.
– Не понимаю, почему она ко мне все время придирается, – пожаловалась Лали сестре, продолжая наслаждаться мелодичным перезвоном своих колокольчиков.
– Потому что ты делаешь все, чтобы злить ее. Отчего бы тебе с ней не подружиться? До твоего приезда она была совсем другой – доброй, приветливой подругой для меня и любящей супругой твоего отца. Вам следует поговорить по душам и прекратить эту дурацкую вражду.
Лали прикусила губку, припомнив, как Монна днем на турнире призналась в своей любви к Людовико. Ревность заставила Лали обвинить мачеху в пристрастии к Антонио. Как глупо.
– Ты права. Я сейчас же извинюсь перед Монной.
– Тебе сейчас не стоит приближаться к ней со своими бубенчиками.
Проследив за взглядом Доминики, Лали увидела, что рядом с графиней стоят епископ Строцци и синьора дель Уциано. Недовольно фыркнув, девушка отвела глаза, но тут же вздрогнула и уставилась на танцующих гостей. Дрожь пробежала по ее телу при воспоминании о прикосновениях, объятиях, нежных руках Антонио. Когда-то давно, в другой жизни, они вот так же танцевали на корабле.
– Похоже, ты любишь танцевать? Отчего тогда стоишь здесь?
– Я не очень хорошо знаю здешние танцы. Лучше просто посмотрю.
– Как знаешь, – пожала плечами Доминика. – А я с твоего позволения немного повеселюсь.
Кузина поспешила к своим друзьям и сразу же позволила увлечь себя в зажигательную фарандолу.
Юноши, девушки, мужчины и женщины двигались все быстрее и быстрее, раскованнее и раскованнее, и Лали ощутила, что с трудом удерживает себя. Музыка проникла к ней под кожу и заиграла в крови.
Девушка прикрыла глаза, позволив мелодии окутать ее теплыми волнами, и перенеслась мыслями в мир, где прошла ее жизнь, где она могла танцевать сколько угодно, не раздумывая о глупых нормах приличия. Перед глазами маревом возникли танцовщицы из гарема, их легкая полупрозрачная одежда пестрыми змеями обвивалась вокруг стройных тел…
«Танцуй!» – потребовали колокольчики.
Мелодия обволакивала тело Лали, наполняя восторгом душу, и девушка послушно откликнулась на ее зов. Она с досадой провела руками по шнуровке тяжелого платья, затем поднесла руки к волосам и, вытащив шпильки, распустила сложную прическу. От ласкового скольжения прядей по спине девушка мягко рассмеялась и, взметнув ввысь руки, словно пытаясь поймать ветер, с облегчением качнула бедрами.
62
Чьи-то сильные руки сжали ее плечи, заставляя остановиться, но Лали увернулась, пытаясь продолжить танец. И тут же ее прижали к холодному мрамору.
Негодуя, девушка приоткрыла глаза и увидела человека, которого уже не ожидала встретить здесь. Карриоццо. После сражения на турнире его щеку и переносицу «украшали» ссадины и синяк, однако для Лали он оставался самым красивым и желанным на свете. Антонио вновь рядом с ней, он снова сжимает ее в своих руках, заставляя чувствовать, что они – единое целое.
– Антонио…
– Тебя просили быть осторожной, – хрипло прошептал он, укрывшись вместе с Лали в тени витой колонны.
– Я не сделала ничего дурного, – щурясь, чтобы как следует разглядеть в полумраке его лицо, прошептала Лали.
– Да неужели? А османские браслеты с колокольчиками? А этот танец, уместный лишь для гарема? Кого ты решила соблазнить здесь?! Чего добиваешься?
Девушка нагнула голову, чтобы спрятать румянец стыда. Разумеется, он прав – браслеты она надела из упрямства, а в танец погрузилась, необдуманно поддавшись музыке. Но где же та свобода, о которой ей столько рассказывали Гюльхар и сам Антонио? Пока что она на каждом шагу встречает одни лишь запреты и проблемы. Похоже, этот мир тоже существует лишь для мужчин.
– А тебе какое дело? – с вызовом усмехнулась Лали. – Ты бросил меня здесь, словно я для тебя ничего не значу. Какое же ты имеешь право в чем-то меня упрекать? Ты все забыл. Даже мои поцелуи, – она запнулась, благодаря темноту, скрывшую ее вспыхнувшие щеки.
– Я ничего не забыл, – Антонио приподнял пальцами ее сердитое личико. – Если бы мне было все равно, я не подошел бы к тебе, а позволил и дальше совершать глупости.
Девушка попыталась заглянуть в его глаза, но на этот раз темнота из союзника превратилась в противника, и ей ничего не удалось прочесть в глубине глаз Антонио.
– Значит, это я совершаю глупости? А ты ведешь себя умно? Если я что-то для тебя значу, то почему ты ищешь ссоры с моим отцом? Почему не хочешь жениться на мне? – решилась Лали на прямой вопрос.
– Ты не понимаешь… – его ладони больно сжали ее плечи. – Я не могу.
Лали сердито высвободилась. Колокольчики жалобно зазвенели.
– Не оправдывайся. Я все знаю: ты любишь не меня, а Монну. Зачем ты привез меня сюда? Почему не оставил в Стамбуле? Лучше быть наложницей в гареме, чем умирать от бесчувствия человека, которому нет никакого дела до моей любви, – она произнесла вслух заветные слова, что хранила в тайне, не жалея, что сказала их. – Ты обещал мне свободу, а сам надел новые оковы. Оковы любви, из-за которой я страдаю и день, и ночь. Я погибну здесь потому, что не могу без тебя.
Изменчивый сумрак скрывал выражение его лица.
– В сражении самое главное – не показывать своих чувств, иначе противник использует их против тебя.
Сражение, противник… Эти слова зазвенели пощечинами.
– Спасибо, синьор за объяснение, – с горечью кивнула головой Лали. – Теперь я знаю, что я для вас – противник.
«Да, именно так, – подумал Антонио. – Потому что взяла в плен мое сердце». Но сказал совсем иное:
– Карриоццо и Бельфлеры всегда были врагами. Я уверен, что гибель моего отца на охоте не случайна. Вашей семье были очень выгодны и его смерть, и мое исчезновение на чужбине. А слабого Филиппе быстренько ухватила в свои жадные руки твоя расчетливая кузина. Я не сомневаюсь, что именно она внушила моему слабохарактерному брату не отправлять выкуп. Я проверил все бумаги и могу уверить, что дела в Карриоццо идут вовсе не так плохо, как меня пытались уверить. Не иначе, как ваша семья задумала присвоить мои земли. Можешь передать своему отцу – ничего у него не получится.
Лали медленно отстранилась и в полном молчании вышла из тени в зал, где бурлило веселье.
Проводив ее мрачным взглядом, Антонио заметил какое-то мерцание на темных мраморных плитах. Присмотревшись, Карриоццо понял, что видит злосчастные браслеты, которые девушка то ли умышленно, то ли нечаянно обронила. Карриоццо взял в руки миниатюрные колокольчики и сразу же ощутил тепло девичьих ножек, которое сохранили браслеты. Тепло ее милых ножек.
Раны на бедре и плече отвратительно ныли, мазь, которой лекарь пропитал повязки, неприятно щипала кожу, уставшее тело требовало отдыха, но Антонио, не желавший появляться в замке Бельфлера, нестерпимо захотел увидеть девчонку, измотавшую его душу. Вот почему он пришел во дворец, стараясь не привлекать к себе внимание, и, укрывшись в тени колонн, стал искать взглядом Лали. И застыл на месте, увидев, что эта негодница в нескольких шагах от него извивается в страстном танце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32