В ней были доброта, невинность и честность, которые отметали его подозрения, не давая им укрепиться.Могло ли быть, что она слишком верила в свою собственную бесспорную интуицию, называя ее «видениями»? Не были ли и на самом деле ее слова и поступки продиктованы стремлением помочь ему?Войдя в конюшню, Остин направился к стойлу Миста, но остановился, почувствовав легкий аромат. Аромат, которого не могло быть в конюшне, где пахло кожей и лошадьми. Сирень.Прежде чем он успел сообразить, откуда это, Элизабет вышла из тени и остановилась, освещенная лунным светом.— Добрый вечер, ваша светлость.Он рассердился на самого себя за то приятное волнение, которое ощутил, увидев ее. На ней все еще было кремовое шелковое платье, в котором она появилась за обедом, и та же каштановая прядь снова приковала его внимание.— Мы снова встретились, мисс Мэтьюз.Элизабет приблизилась, и он увидел выражение ее лица. Она была явно встревожена.— Зачем вы здесь, ваша светлость?— Я мог бы спросить вас о том же самом, мисс Мэтьюз.— Я здесь из-за вас.«А я здесь — из-за вас, потому что не перестаю о вас думать».Скрестив руки на груди, он пристально рассматривал ее с нарочитым равнодушием. Хотел бы он знать, черт побери, как понять эту женщину!— Что же со мной такое, что привело вас в конюшню в столь поздний час?— У меня возникло подозрение, что вы можете поехать верхом. — Она чуть приподняла подбородок. — Я здесь, чтобы помешать вам.Остин не сумел скрыть своего недоверия.— В самом деле? И как же вы собирались это сделать?Она нахмурилась:— Не знаю. Думаю, я надеялась, что у вас хватит ума прислушаться к предостережению о грозящей вам опасности, когда вам вздумается ехать ночью. Очевидно, я ошиблась.Проклятие! Что эта женщина о себе думает? Он медленно подошел к ней и остановился, когда их разделяли каких-нибудь два фута. Она не отступила ни на шаг — просто стояла и наблюдала за ним, что еще больше возмутило Остина.— Не думаю, что кто-либо когда-либо сомневался в моих умственных способностях, мисс Мэтьюз.— Правда? Значит, вы, вероятно, не слушали, ваша светлость, потому что я только что это сделала.Внезапный приступ гнева охватил его. Он более чем достаточно терпел эту проклятую женщину. Однако прежде чем он успел обрушить на нее все, что она заслуживала, она взяла его руку и сжала ладонями.Дрожь пробежала по его руке, не дав ему произнести гневные слова.— Я снова вижу это, — прошептала она, глядя на него широко раскрытыми глазами. — Опасность. Вы ранены. — Отпустив его руку, она приложила ладонь к его щеке. — Пожалуйста. Пожалуйста, не ездите сегодня ночью.Ее мягкая ладонь обжигала кожу, ему хотелось повернуть голову и прикоснуться к ее ладони губами. Вместо этого он схватил ее за запястье и сбросил ее руку со своего лица.— Не знаю, в какую игру вы играете…— Я не играю с вами! Что я должна сделать, что я должна сказать, чтобы убедить вас?— Начнем с того, что вы мне расскажете все, что вам известно о моем брате и о том, каким образом вы это узнали. Где вы с ним встречались?— Я никогда не видела его.— И в то же время вы знаете, что у него был шрам. — Он неторопливо смерил ее с головы до ног подчеркнуто оскорбительным взглядом. — Вы были его любовницей?Ужас в ее не правдоподобно расширившихся глазах был слишком естественным, чтобы посчитать его притворством. Остин почувствовал, как у него отлегло от сердца, но предпочел не задумываться почему.— Любовницей? Вы с ума сошли? У меня было видение, я видела его…— Да-да, именно так вы и сказали. И вы также умеете читать чужие мысли. Скажите мне, мисс Мэтьюз, о чем я сейчас думаю?Элизабет колебалась, пытливо вглядываясь в его лицо.— Я не всегда могу рассказать. И мне надо… дотронуться до вас.Он протянул руку:— Трогайте. Убедите меня.Несколько мгновений она смотрела на его руку, затем кивнула:— Я попытаюсь.Когда его рука оказалась зажатой между ее ладонями, он закрыл глаза и нарочно постарался сосредоточиться на чем-нибудь пикантном. Он представил ее в своей спальне: ее освещают пляшущие золотистые огоньки в камине; он протягивает руку и расстегивает инкрустированную жемчугом пряжку, скалывающую прическу Элизабет, — шелковистые пряди струятся через его пальцы, падают на ее плечи и ниже, ниже…— Вы думаете о моих волосах. Вам хочется потрогать их.Его опалило жаром, и глаза чуть не вылезли из орбит. Первое, что он увидел, очнувшись, были ее губы — эти необыкновенные, созданные для поцелуев губы. Если он немного наклонится, он почувствует их вкус…Она выпустила его руку.— Вам хочется поцеловать меня.Произнесенные ею едва слышным шепотом слова заставили его сердце забиться быстрее. Черт побери, конечно, ему хочется поцеловать ее! Ему необходимо. Он должен. Конечно, одного поцелуя хватит, чтобы удовлетворить необъяснимую жажду узнать вкус ее губ.Уступив своему желанию, Остин больше не мог разбираться в своих чувствах или бороться с ними; он наклонился к ней.Элизабет отступила.Он приблизился, но она снова отступила. В ее выразительных глазах он увидел нерешительность. Черт, эта женщина ни разу не отступала перед ним, сталкиваясь с его гневом, сарказмом или подозрением! Но мысль о его поцелуе заставила ее отшатнуться.— Что-то не так? — тихо спросил он, снова приближаясь к ней.— Не так? — Она сделала шаг назад и чуть было не наступила на подол платья.— Да. По-английски это означает «неладно». Вы, кажется… нервничаете.— Нет. Конечно, нет, — возразила она, пятясь от него, пока не уперлась в деревянную стену. — Мне просто… э… жарко.— Да, здесь очень тепло. — Два неспешных широких шага, и он оказался перед ней. Упершись локтями в стену по обе стороны от ее плеч, Остин лишил ее возможности двигаться.Вздернув подбородок, Элизабет смотрела на него, как ему показалось, с прекрасно разыгранным вызовом, и лишь участившееся дыхание выдавало ее волнение.— Если вы пытаетесь напугать меня, ваша светлость…— Я пытаюсь поцеловать вас, что будет теперь намного проще, поскольку вы перестали ходить туда-сюда.— Я не хочу, чтобы вы меня целовали.— Нет, хотите. — Он придвинулся почти вплотную; аромат сирени опьянил его. — Вас когда-нибудь целовали?— Конечно. Тысячу раз.Вспомнив ее негодование, вызванное его вопросом, не была ли она любовницей Уильяма, он поднял бровь:— Я имею в виду мужчину.— О, сотни раз!— Я не говорю про вашего отца.— О, в таком случае… однажды.Неожиданно это вызвало у него раздражение.— В самом деле? И вам понравилось?— Честно говоря, нет. Было как-то суховато.— Ну, значит, вы не познали приличного поцелуя.— А вы желаете показать мне, что такое приличный поцелуй?— Нет. — Он наклонился и прошептал ей на ухо:— Я собираюсь показать вам самый неприличный поцелуй.Заключив Элизабет в объятия, он прижался к ее губам. Боже милостивый, она была совершенством! Губы мягкие, пухлые, теплые и восхитительные.Когда он провел языком по линии ее сжатых губ, у нее перехватило дыхание. Ее губы раскрылись, и его язык очутился в сладостной теплоте ее рта. Земляника. Вкус земляники. Сладкий, ароматный, соблазняющий.Остин крепко прижал к себе ее стройное обольстительное тело и наслаждался необычным ощущением, целуя такую высокую женщину.Рассудок предостерегал его и требовал остановиться, но Остин не мог. Черт! Он хотел бы презирать себя за то, что целует ее, он не должен испытывать интереса к этой наивной девушке, раздражающей его своей невинностью.Вместо этого он увлечен, возбужден и нетерпелив. Когда она робко дотронулась до его языка, из его горла вырвался глухой стон, и Остин, с силой прижавшись к ее губам, упивался ее дыханием, прерывавшимся легкими стонами. Он потерял всякое представление о месте и времени, способный думать лишь о женщине в его объятиях. Он ощущал ее теплоту и нежность, сладкое опьянение, легкий аромат цветов, исходивший от нее.Возбуждение вызывало боль, а желание нарастало с такой силой, что он с трудом вырвался из чувственного плена. Он должен остановиться. Сейчас же. Иначе он овладеет ею прямо здесь, в конюшне.Собрав остатки самообладания, он оторвался от ее губ.Она медленно открыла глаза:— О Боже!Действительно — о Боже! Остин не задумывался над тем, чего он ожидал, но, уж конечно, не предполагал, что эта женщина пробудит в нем такую вспышку страсти и он целиком окажется во власти своих желаний. Сердце громко стучало у него в груди, руки дрожали. Вместо того чтобы удовлетворить его любопытство, ее поцелуй только разжег его аппетит, его желание, угрожая поглотить его самого.Ее нежные груди прижимались к его груди. В паху пульсировала боль, и только приобретенная за годы привычка сдерживать себя позволила ему найти силы, чтобы опустить руки и на шаг отступить от нее.Услышав ее глубокий прерывистый вздох, Остин почувствовал, что она потрясена не меньше его самого.— Господи, — дрожащим голосом произнесла Элизабет, — я не предполагала, что неприличный поцелуй такой…— Такой… какой?— Такой… не суховатый. — Она еще несколько раз вздохнула, затем обратилась к нему:— Теперь вы верите, что я читаю ваши мысли?— Нет.Кровь прилила к ее щекам, в глазах мелькнул гнев.— Вы отрицаете, что вам хотелось поцеловать меня?На мгновение его взгляд остановился на ее губах.— Нет. Но любой мужчина захотел бы поцеловать вас.И черт побери, он убил бы любого мужчину, который бы это сделал!— Вы все еще намерены сейчас ехать верхом?— Это вас совершенно не касается.Элизабет только посмотрела на него и покачала головой:— В таком случае мне остается лишь надеяться, что вы передумаете и прислушаетесь к моему предупреждению. И молиться, чтобы с вами ничего не случилось. По крайней мере сейчас нет дождя, как в моем видении, так что, вероятно, с вами все будет в порядке. На этот раз. Спокойной ночи, ваша светлость. Не буду больше беспокоить вас своими видениями.Остин смотрел, как она исчезла в темноте, сдерживаясь, чтобы не броситься за ней. Что-то в ее голосе, когда она произносила последние слова, встревожило его. Запустив руки в волосы, он ходил взад и вперед. Черт бы все побрал, как она может думать, что он — что кто-нибудь вообще — серьезно воспримет ее видения и чтение чужих мыслей? Все слишком не правдоподобно и нелогично, чтобы обращать на это внимание.Но он не мог себе не признаться, что в одном она была права: ему хотелось поцеловать ее. Хотелось так сильно, что он сам поразился. И теперь, после того как он узнал вкус ее поцелуя, ему хотелось повторить его еще раз.И еще раз. Глава 6 На следующий день рано утром Элизабет направилась к конюшне. После беспокойной ночи, пытаясь не думать о бурной встрече с герцогом, она стремилась поскорее выбраться из дома. Ездил ли он кататься? Полночи она пролежала, прислушиваясь, не пошел ли дождь, но погода, к счастью, оставалась хорошей. Она надеялась, что свежий воздух и прогулка верхом прогонят ее тревогу. На душе у нее лежала тяжесть от сознания, что она никогда не сможет убедить Остина в истинности своих видений.И в то же время Элизабет знала, что прогулка не сможет стереть из ее памяти поцелуй. Этот невероятный, так взволновавший ее, незабываемый поцелуй, разбудивший дремавшую в ее душе страсть, о существовании которой она и не подозревала. И зажег чувства… желания… о каких ей страшно было и подумать.Ей хотелось, ей было необходимо забыть эти божественные ощущения, которые пробудил он. Но сердце не желало подчиняться.Она вошла в конюшню, где ее с улыбкой встретил Мортлин:— Пришли навестить кошек, мисс Мэтьюз? Или желаете покататься?— И то и другое. Я бы поиграла с котятами, пока вы седлаете мне лошадь.— Прекрасная мысль, — сказал Мортлин. — Посмотрите, вон там двое прячутся за мешком с сеном, вы их еще не видели.Элизабет отыскала пару игривых пушистых котят.— Они восхитительны. Как их зовут? — Она лукаво взглянула на конюха. — Или мне лучше не спрашивать?Краска залила худые щеки Мортлина, и он переступил с ноги на ногу.— Того, что покрупнее, зовут Чертушка…— Тут нет ничего страшного.— А другого… э… — Он покраснел до кончиков ушей. — Я не могу произнести это при леди.Элизабет сжала губы, чтобы не рассмеяться.— Понимаю.— Думаю, я должен поменять зверенышу имя, но это было первое, что сорвалось у меня с языка, когда он родился. — Мортлин покачал головой, явно озадаченный. — Они, котята, все появлялись и появлялись. Конца им не было, вот так. У меня голова пошла кругом, прямо так и пошла.— Да уж, могу себе представить. — Элизабет погладила теплый живот Джорджа, и ее рука замерла. Осторожно надавив несколько раз на пушистый животик, она скрыла улыбку. — Период беременности у кошки — около двух месяцев. Боюсь, меня уже не будет здесь, когда Джордж принесет следующее потомство, а то бы я помогла вам. Я хорошо справляюсь с такими делами.— Уверен, что вы… но… — Мортлин умолк, и глаза его расширились до размеров блюдца. — Следующее потомство?— Да, я предполагаю, что Джордж снова станет мамой примерно через месяц.Мортлин выпучил глаза:— Да она просто толстая. Котятам нет еще и трех месяцев. Как, черт возьми, это случилось?Элизабет пришлось прикусить щеку, чтобы не расхохотаться от ошеломленного вида Мортлина.— Как обычно, полагаю. — Погладив в последний раз живот Джорджа, Элизабет выпрямилась и похлопала конюха по плечу. — Не беспокойтесь, Мортлин. С Джорджем все будет прекрасно, а вы получите еще одну команду мышеловок.— У меня под ногами уже путается больше мышеловок, чем мне надо, — проворчал он. — Заполонили все, а тут все-таки конюшня. И я — конюх, а не кошачий доктор. Лучше пойду оседлаю вам лошадь, пока проклятая кошка не начала производить младенцев.Подавляя смех, Элизабет занялась котятами, а Мортлин пошел выполнять свои обязанности.Вскоре он подвел ей славную гнедую кобылу по кличке Розамунда и помог Элизабет сесть на лошадь. Она плюхнулась на дамское седло с таким звуком, словно у нее хрустнули все кости. Дома, во время своих одиноких прогулок, она часто ездила без седла, но здесь не осмелилась вводить свои порядки, хотя очень не любила дамские седла. Причудливый костюм для верховой езды, отвечавший требованиям английской моды, тоже раздражал ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37