Но что случилось потом?
— Люди вождя перевязали всех раненых, даже французов, и похоронили убитых. А привезли сюда нас… только нас. Не знаю, что стало с остальными пленными, — мрачно, с немалой долей страха ответил Чанд.
— Слава Аллаху, мы нашли вас, мемсаиб, хотя и стали пленниками. Наверное, этот берберский вождь будет нас пытать?
Алисон поспешно покачала головой.
— Уверена, что он никогда не сделает этого.
Хотя она сомневалась в добрых намерениях Джафара по отношению к французам, все-таки не могла поверить, что он способен пытать раненого Оноре и беззащитного слугу.
Девушка, нахмурившись, глядела на любимого дядю, чью вялую руку так и не успела выпустить. Она была бесконечно благодарна Джафару за то, что он не бросил Оноре на поле боя. Но что побудило его сделать это? Обыкновенное милосердие? Традиции мусульман насчитывают много веков, а предложить гостеприимство даже врагу считалось священным долгом. Отказать раненому в убежище означало запятнанную честь всего племени. Вероятно, берберы тоже следуют этому обычаю. Однако по-прежнему непонятно, почему Джафар привез именно Оноре… если только не собирается использовать его как очередного заложника собственных политических амбиций. Это единственное, имеющее смысл объяснение.
Однако было еще множество непонятных деталей. Почему, например, Джафар взял на себя труд позаботиться о раненых и похоронить тела врагов?
При этой мысли горло Алисон тоскливо сжалось. Из-за нее погибли люди, едва не потерял жизнь дядя, а преданный слуга пожертвовал свободой.
— Прости меня, Чанд, — пробормотала она дрожащим голосом.
Чанд, должно быть, понял, что испытывает девушка в этот момент, потому что темные глаза сочувственно блеснули.
— Не нужно винить себя, мемсаиб. Эти берберы сражались с французами еще до того, как вы приехали в эту страну, и будут продолжать драться еще долго после вашего отъезда.
Он старался утешить ее. И, вероятно, был прав. Не стоит проклинать себя за каждое сражение между алжирцами и французскими завоевателями. Ненависть и горечь — словно гнойная рана в душе каждого туземца и каждого солдата, вынужденного сражаться на чужой земле. Джафару не нужны предлоги, чтобы заманить в ловушку врага. Его жажда мести требует утоления. А счеты к семье де Бурмонов…
Алисон прерывисто вздохнула, пытаясь собрать все свое мужество. Как страшно услышать правду о судьбе Эрве! Но она должна знать…
— Что с Эрве? Полковником Бурмоном? Видел, что с ним стало?
— Нет, как ни грустно мне говорить об этом, но мы были отрезаны от отряда Бурмона-саиба.
Алисон закрыла глаза, обрадованная уже тем, что Чанд не видел Эрве мертвым.
— Вы устали, мемсаиб, — строго заметил Чанд. — Почему бы вам не прилечь? Я посижу с вашим дядей.
И опять Чанд был прав. Вряд ли она сможет что-то сделать сейчас. Кроме того, нужно поскорее увидеть Джафара.
Алисон, кивнув, наклонилась и нежно поцеловала дядю, а потом и Чанда, чем невероятно смутила его.
— Тебе тоже надо бы немного поспать, — велела она. — Утром пораньше я приду сменить тебя.
— Но где вы живете?
Алисон поколебалась. Чанд, естественно, беспокоится о том, как устроена его подопечная, и не только потому, что хочет знать, как найти ее, если Оноре вдруг станет плохо. Индиец привык спать, свернувшись клубочком, у двери комнаты Алисон, и она уже давно перестала пытаться запретить слуге выполнять то, что он считал своим долгом: отец Алисон нанял его, чтобы защищать девочку, и защищать ее он будет до последней капли крови. Охранять ее жизнь и добродетель.
Щеки Алисон мгновенно вспыхнули. Как она может признаться во всем Чанду, который был ей нянькой, любил, как собственное дитя? Как может сказать, что спит в шатре похитителя, делит с ним постель, отдается его ласкам, словно жена или любовница!
— Мне отвели шатер, — пробормотала она.
— Там вы в безопасности, мемсаиб?
В голосе слуги слышались знакомые встревоженные нотки. Алисон выдавила ободряющую улыбку.
— Да, вполне. И тебе ничто не угрожает.
И она поклялась про себя, во что бы то ни стало сдержать слово.
Шум веселья давно стих, люди разошлись, так что Алисон без помех добралась до шатра. Охранник тоже исчез, некому было мешать ей сбежать, но Алисон неожиданно поняла, что в этом больше нет необходимости. Теперь, когда дядя здесь, она и не подумает покинуть его. Вероятно, именно таков и был замысел Джафара, когда он привез Оноре в лагерь.
Алисон нашла Джафара в шатре. Он стоял в дальнем углу комнаты. Над его головой мерцала масляная лампа, озаряя комнату уютным светом, но Алисон нерешительно остановилась на пороге, жадно глядя на Джафара. Боже, она должна сейчас быть безмерно счастлива, радоваться его возвращению, но мысли об ужасной судьбе Эрве не давали покоя. Как ей жить дальше, если Джафар окажется безжалостным убийцей?
Однако Алисон не знала, как подойти сейчас к Джафару, о чем спросить. Он стоял спиной к ней, золотистая голова опущена, плечи сгорблены, словно под гнетом тяжелого бремени.
И это действительно было так. Тяжелые мысли терзали утомленный мозг. Перед глазами мелькали разрозненные картины и сцены кровавого боя.
После битвы он разыскал дядю Алисон среди погибших и раненых и, поняв, что тот может умереть от сильного кровотечения, приказал доставить его и индийца в лагерь, хотя заметил недоумевающие, вопросительные взгляды соплеменников. Им явно не пришелся по душе приказ спасти раненого француза, заклятого врага. Но никто не осмелился возразить.
Возможно, это было не самым мудрым решением, но Джафар ни о чем не жалел. Вряд ли старик перенес бы обратный путь в Алжир без отдыха и надлежащего ухода.
— Идиот несчастный, — тихо, мрачно выругал себя Джафар. Два месяца назад он не пожалел бы о гибели еще одного француза. Но это было до встречи с Алисон Викери. Только ради нее он помог Оноре. Слишком хорошо он знал девушку, чтобы не понять, какую глубокую любовь она питает к дяде. И после той боли и отчаяния, которые он принес ей, несправедливо наносить еще один жестокий удар. Алисон. Джафар решительно закрыл глаза, пытаясь отогнать неотступный образ прелестной молодой пленницы. Но так и не смог забыть, какой увидел ее сегодня: растрепанной, сонной и ослепительно прекрасной, несмотря на испуганное бледное лицо. Боялась ли она за него? Тревожилась ли хоть чуть-чуть? Или ему только почудился блеск облегчения в этих серых, затуманенных слезами глазах?
Однако он и представить себе не мог, как сильно она беспокоится о дяде. Видя, как бросилась Алисон к раненому, Джафар на мгновение испытал безумное, несбыточное желание увериться, что он ей тоже небезразличен. Как ему хотелось обнять ее, вытереть слезы, утешить и смягчить боль! Боль, которую сам же вызвал.
Эти слезы, словно расплавленным свинцом, падали ему на душу, и без того истерзанную угрызениями совести и презрением к себе. Как он посмел отвести саблю в последний момент? Только трус и бесчестный человек не мог найти в себе силу воли отомстить врагу.
Почему, почему он забыл о своей клятве?! На все был единственный ответ — Алисон. И это он сделал ради нее. Пощадил жизнь человека, которого она любила. Опозорил свое имя, память родителей.
Кулаки Джафара конвульсивно сжались. Именно этого он всегда боялся, против этого боролся многие годы. Английская кровь восторжествовала над берберским наследием. Никогда не думал он, что предаст священный обет, исполнению которого посвятил жизнь.
Несмотря на высокое положение вождя, Джафар знал, что придется отвечать за свой поступок. Берберские воины подчинялись лишь человеку, которого уважали или боялись. Однако не в его натуре внушать страх. Он не какой-нибудь жалкий деспот и не станет добиваться повиновения силой оружия. Если он не сможет заслужить добровольную преданность людей, не стоит оставаться правителем.
Но теперь он, вероятно, и не заслуживает чести быть вождем, особенно после того, как позволил французу жить…
— Джафар!
Джафар резко вскинул голову и обернулся. Он не слыхал тихих шагов Алисон. Увидев его смуглое лицо, искаженное страданием, девушка потрясенно замерла.
— Что случилось? — встревоженно спросила она, быстро подбегая к нему. Маска немедленно вернулась на место, и глаза Джафара вновь стали непроницаемыми. Алисон нежно коснулась небритой щеки, спеша утешить его. И эта первая ласка, которой она одарила Джафара, стала всего лишь выражением сочувствия.
Джафар отпрянул, словно прикосновение этой руки обожгло его. Алисон медленно отступила, ощущая, как страх и тоска вновь сжимают сердце. Куда исчезла та нежность, которую он когда-то так щедро ей дарил?
Алисон понимала, что следует немедленно узнать, жив ли Эрве, но не могла заставить себя потребовать ответа. Правда могла оказаться слишком невыносимой. И еще хуже узнать, что Джафар — причина гибели полковника.
Напряженное молчание все тянулось. Алисон не знала, что сказать загадочному, суровому человеку, стоявшему перед ней. Джафар ждал, что сейчас она спросит о судьбе жениха. В ее глазах читался невысказанный вопрос. Но видеть, как в глазах девушки вновь засияет любовь к проклятому французу, было выше его сил.
Наконец Алисон заговорила, но спросила не об Эрве де Бурмоне.
— Почему ты привез моего дядю сюда? — тихо выдохнула она. Джафар не испытал ожидаемого облегчения. Что из того, что Алисон не выказала своих страхов за жениха? Но он не желал также обсуждать ни ее дядю, ни причины своего неожиданного поступка — этим он только выкажет Алисон собственную слабость и уязвимость.
Но, к счастью, он не обязан отчитываться ни перед кем, а тем более перед женщиной. Она по-прежнему в его власти, его пленница, принадлежит ему!
Джафар безмолвно отвернулся и широкими шагами направился в спальню. Алисон последовала за ним, но у самой занавески остановилась, глядя, как он отстегивает тяжелые позолоченные ножны, усыпанные драгоценными камнями.
— Почему, Джафар?
— Потому что таково было мое желание, — неприветливо процедил он сквозь зубы.
Алисон поколебалась, не понимая причины его гнева.
— Джафар… пожалуйста… мой дядя — старый человек и тяжело ранен к тому же. Неужели у тебя совсем нет жалости?
Джафар тихо выругался, обжигая ее свирепым взглядом.
— Разве это не жалость, Эхереш? Предпочитаешь, чтобы я оставил его на поле битвы?
— Нет… конечно, нет.
Алисон взволнованно стиснула руки. Она была безмерно благодарна Джафару за заботу о дяде, но не могла не бояться за будущее узников.
Девушка глубоко вздохнула. Она не станет молить за себя, но заплатит любую цену, чтобы вызволить дядю из заключения. Однако у нее осталась лишь одна вещь, которую можно предложить Джафару.
Алисон с трудом сглотнула. Сумеет ли она унизиться до того, чтобы стать любовницей… нет, наложницей этого мстительного воина, человека, которого она не знает… Но она знала Джафара. Знала, что иногда он может быть нежным и заботливым. Или неукротимым и безжалостным. Оставалось надеяться только, что он проявит милосердие…
— Ты когда-то хотел, чтобы я пришла к тебе по доброй воле, — прошептала она так тихо, что он едва ее расслышал. — Чтобы я покорилась тебе. Хорошо, я согласна. Стану называть тебя господином, выполнять любое желание… отдамся тебе… если только отпустишь дядю.
Даже в полумраке Алисон заметила, что задела его за живое. Джафар внезапно стиснул челюсти, хотя по-прежнему ничего не ответил. Алисон с беспокойством искала его взгляда, пытаясь проникнуть в его мысли. Неужели передумал и охладел к ней? Правда, тяжелые испытания последних недель не прибавили ей красоты, но еще недавно Джафар, казалось, пылал к ней желанием и даже не обращал внимания на то, как сильно исхудала Алисон.
— Хочешь, чтобы я встала на колени? — Алисон шагнула ближе и встала перед Джафаром. — Поверь, я готова на все ради освобождения дяди и моего слуги.
Потрясенный ее предложением, разъяренный тем, что девушка могла так унизить себя, Джафар уничтожающе сверкнул глазами.
— Я отказываюсь.
Его лицо зловеще потемнело, но Алисон, хотя и испугалась, все ж не подумала сдаваться.
— Неужели не понял? Я готова заключить с тобой сделку. Их свобода в обмен на мою. Освободи их, и я стану твоей.
— Берберский вождь не торгуется с женщиной! — процедил Джафар.
— Да, возможно, в вашей стране такого просто быть не может, но в моей все по-другому! Клянусь чем угодно, я сделаю все, что прикажешь. Склонюсь перед твоей волей. Никогда не стану тебе противиться.
Его стиснутые кулаки побелели от напряжения, а лицо больше не напоминало равнодушную маску: оно осунулось и было искажено чем-то, напоминающим боль.
Это и была боль. Боль и сознание вины. Он должен был освободить ее. Любой благородный человек так бы и поступил. Однако он не мог заставить себя отпустить Алисон… по причинам, в которых не желал признаваться даже себе.
Конечно, он вправе держать ее в плену и дальше. Теперь, когда в его власти оказался и дядя Алисон, французы должны пойти на уступки. Кроме того, вчера он взял в плен и де Бурмона, чтобы позже обменять на заложников-арабов. Но пока переговоры не окончены, он не может позволить себе потерять хотя бы малейшее преимущество. Более того, племя никогда не отпустит европейцев без выкупа. Особенно сейчас. Особенно после того, как он отказался от кровной мести.
Джафар сознавал, что это довольно шаткие доводы, но все же куда предпочтительнее истинных, куда более серьезных и трагических причин, по которым он хотел удержать Алисон.
Он не сможет жить, зная, что она вернется в объятия другого. Особенно его кровника.
Джафар закрыл глаза. Боже, какая горькая ирония в том, что он попал в свою же ловушку! И виноват во всем, потому что предал обет, священную клятву мести. И вот теперь должен расплачиваться.
Однако выхода нет. Единственное, на что не способен Джафар, — дать Алисон свободу. Она принадлежит ему! Аллах свидетель! Только ему!
Но какой ад поднимался в душе Джафара при мысли о том, что на самом деле это не так! Лишь из-за его постыдной слабости полковник будет жить, и молодая женщина, с таким беспокойством глядевшая на Джафара, теперь навсегда уйдет из его жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55