Он понадеялся, что их поцелуй прогонит из ее мыслей хотя бы половину всех неприятностей, потому что из его мыслей он вытеснил вообще все.
Он неплотно закрыл дверь. Элиза легонько постучалась, дверь распахнулась, и свет из коридора осветил их. Бенедикт, услышав, как ахнула Лиззи, мгновенно пришел в себя.
– Извините! – Ее широко распахнутые глаза метались между Харриет, Бенедиктом и свертками у нее в руках. – Вы забыли это внизу, и я подумала, что… – Она взволнованно положила свертки на пол и, пробормотав еще какие-то извинения, выскочила из комнаты.
Дверь за ней со стуком захлопнулась. Харриет прижала ладонь к припухшим губам, а Бенедикт отодвинулся и встал на ноги.
– Теперь, узнав, что ты сумел ко мне подобраться, мисс Пруитт будет думать обо мне гораздо хуже.
Харриет рассмеялась, и тиски, сжимавшие сердце, разжались.
Бенедикт долго суетился вокруг, наконец сумел открыть шторы возле кровати, с чисто мужским самодовольством отметив, что щеки Харриет снова обрели краски. Она собрала волосы и сколола их на затылке.
Потом Харриет взглянула на свертки на полу.
– Могу я поинтересоваться, где ты был? Я не видела тебя с самого утра.
Он вскинул бровь, поддразнивая:
– А ты без меня соскучилась, Харриет?
Она без колебаний ухмыльнулась:
– Осмелюсь заметить, я не видела несуществующих пожаров, пока ты находился рядом. А что касается всяких странностей, то, будь я в твоем обществе, у меня имелся бы свидетель того, что я не сошла с ума. – Она поджала губы и осмотрела его с ног до головы. – У тебя зрение острее, ты носишь очки.
Бенедикт фыркнул:
– Не думаю, что я когда-либо встречал женщину вроде тебя, Харриет.
– Ты будешь поражен, узнав, сколько раз я это уже слышала.
Харриет провела добрую часть вечера, одеваясь и причесываясь. Она боялась, что за обедом на нее будут коситься. Нелегко смотреть в лицо людям, если они, без сомнения, считают тебя либо дурочкой-лунатиком, либо сумасшедшей. Но в тот же миг, как она закрыла дверь спальни, открылась другая дверь, напротив, и на пороге появился Бенедикт. Он предложил Харриет руку, и она подумала: а не дожидался ли он ее специально для того, чтобы сопроводить вниз?
Эта мысль ее согрела.
Сэр Рэндольф поздоровался:
– Добрый вечер, Харриет, Бенедикт, – и спросил Бенедикта, пока тот отодвигал для Харриет стул: – Вы сегодня ходили в деревню? И как она вам?
Мужчины беседовали, Харриет разворачивала на коленях салфетку и ощущала на себе любопытные взгляды. Она исподлобья посмотрела на сидевшую напротив Элизу.
Лиззи улыбалась ей с известной долей озорства. Она бросила сначала быстрый взгляд на Бенедикта, а потом посмотрела в глаза Харриет и одними губами произнесла:
– А я тебе говорила.
Харриет с преувеличенным вниманием уставилась на льющееся в бокал вино, но уголки ее губ подергивались.
– …и просто не смогла днем отдохнуть! Этот ужасный сквозняк не дал мне задремать. Тянуло оттуда, с конца коридора. Я пошла посмотреть, а там дыра – прямо в полу!
– Мне очень жаль, что я причинила вам столько беспокойства, миссис Пруитт. Я бы ни в коем случае не поместила вас в эту комнату, если бы предыдущие гости хоть раз пожаловались, – сказала леди Дортеа.
Беатрис Пруитт проглотила огромный кусок жареной свинины.
– Я очень чувствительна к подобным вещам.
Дортеа добродушно улыбнулась:
– Если хотите, мы можем перенести ваши вещи в другую комнату, подальше от конца коридора.
– Отлично! – Беатрис улыбнулась, не подозревая о листике петрушки, застрявшем между передними зубами.
Лиззи возвела глаза к потолку.
– А что там внизу, леди Дортеа? – заговорил сэр Рэндольф. – Я как-то попытался заглянуть в провал, но такое впечатление, что темнота поглощает там весь свет.
Интересно, подумала Харриет, а те, кто пытался посмотреть в ту дыру в полу, видели мужчину в странном одеянии, поднимающегося из мрака? Но, вспомнив о своем дневном позоре, спрашивать не стала.
– Вообще-то, – принялась рассказывать леди Крейчли, сидевшая во главе стола, – мы начали реконструкцию с тех частей дома, что меньше пострадали от пожара. Сейчас мы находимся в бывшей задней части здания. Наш подрядчик совершает настоящие чудеса, все выравнивая и восстанавливая. Он превратил боковую стену особняка в фасад, а лестницу для прислуги в ту, которой мы сейчас пользуемся. Сгоревшая лестница ведет вниз, в бывшую переднюю часть дома, в нижний этаж.
– Там что, и комнаты сохранились?
– Те, что не пострадали, когда прогорели балки, – Дортеа кивнула. – Нам бы нужно все это разобрать, выпотрошить, если можно так выразиться, но я не в состоянии. Когда мы сюда переехали, я однажды спустилась вниз. Там все выглядит примерно так же, как и здесь.
– Если не считать повреждений от огня и сажи, – вставил Латимер, стоявший рядом с ее стулом.
– Там даже сохранились вещи, когда-то принадлежавшие моей семье, ничего не стоящие вещицы. Я не могу все это уничтожить. Это связь с прошлым, и вся трагедия произошла именно там.
Харриет посмотрела на сидевшего рядом Бенедикта и ничуть не удивилась, увидев, что он смотрит на нее.
Весь обед они вели вежливую легкую беседу и сдержались, не выскочили из-за стола прежде остальных, не желая показаться грубыми. Но меньше чем через час после того, как они узнали, куда ведет лестница, Бенедикт и Харриет уже стояли у дыры в конце коридора. Бенедикт отыскал фонарь, и Харриет не стала спрашивать, где именно. Бенедикт высоко поднял фонарь, всматриваясь в провал.
– Ты уверен, что с нами ничего не случится? – прошептала Харриет, словно не хотела потревожить призрак грозного пирата.
– Я спущусь первым и поймаю тебя. – Бенедикт поставил фонарь и стал стягивать сюртук.
– Мне не нравится, что ты окажешься там один. – Она перевела взгляд с темноты провала на широкие плечи Бенедикта, обтянутые рубашкой. – А вдруг с тобой что-нибудь случится? – Например, его убьют так же, как призрак много лет назад убил свою жену.
– Со мной все будет в порядке. – Голос Бенедикта вдруг сделался на октаву ниже. Харриет посмотрела ему в глаза. Их успокаивающий карий оттенок потемнел. Он передвинул фонарь поближе к краю дыры, проверил испачканное сажей дерево и сел на край. – Но если ты предпочтешь остаться здесь…
– Нет! – не дала ему докончить Харриет, и он почему-то усмехнулся.
Без дальнейших проволочек Бенедикт исчез в темноте. Харриет опустилась на четвереньки, подняв фонарь над дырой.
– Передай мне свет.
Она вздохнула и опустила фонарь в дыру.
– Твоя очередь.
– Бенедикт, а ты уверен, что поймаешь меня? – Она обеими руками вцепилась в края зияющей дыры и всмотрелась в провал. – Если ты еще не заметил, так я довольно крупная.
– Хорошо, что сказала…
– Будет неприлично, если я сломаю ногу и придется придумывать какую-нибудь упряжь, чтобы вытащить меня наружу. – Она представила себе, как сидит там, во тьме, пока Бенедикт ходит за помощью, и передернулась.
Он поднял фонарь вверх, и его лицо сделалось золотистым и рельефным.
– Я не дам тебе упасть.
Харриет снова вздрогнула.
– Ну хорошо, – сказала она себе под нос, повернулась и начала опускаться в дыру. Ноги болтались в воздухе, и Харриет держалась только на вытянутых руках.
Теплые пальцы сомкнулись на ее щиколотках.
– Тебе придется упасть.
Харриет набрала побольше воздуха и отпустила руки. Она не упала и не ударилась, потому что ее тут же обняли за талию. Бенедикт медленно опустил Харриет на пол, ее спина прижималась к нему.
Его жаркое дыхание щекотало ухо Харриет, но тут он отступил назад.
Харриет с тоской посмотрела в отверстие над головой, на свет, падавший из коридора, но сильные пальцы Бенедикта переплелись с ее пальцами, и он потянул девушку вперед.
– Идем.
Глава 25
В темной пещере, бывшей когда-то оживленной передней частью огромного особняка, воняло плесенью и – чуть слабее – обгоревшей древесиной. В тот вечер, когда Харриет обнаружила дыру в полу, Бенедикту показалось, что пахнет дымом, но здесь, где гибель дома была очевидной, этого запаха не чувствовалось.
Условия для исследования руин были весьма неподходящими: фонарь толком не освещал ни коридор, ни немногие уцелевшие комнаты. Подняв фонарь над головой, Бенедикт видел почерневший потолок, а внизу на стенах – черные пятна – видимо, тут люди бежали, спасаясь от огня.
Он услышал, как рядом вздохнула Харриет.
В мерцающем свете фонаря Бенедикт различал ее черты, видел глаза, плотно сжатые губы, рельефно выделявшиеся на лице, и сосредоточенно наморщенный лоб. Она выглядела очень грустной.
Когда Харриет на него посмотрела, Бенедикт подумал, что еще она очень красивая.
– В комнаты заходить будем? – Она говорила приглушенным голосом, словно они находились в гробнице.
В общем-то, с учетом ужасного прошлого этого места, так оно и было.
Бенедикт кивнул, направляясь в первую комнату, совершенно пустую, если не считать кучи пепла на полу, оставшейся от сгоревшей мебели. Окна в ней давно заколотили.
Перешли в другую комнату. Бенедикт носком ботинка толкнул что-то серебряное в кучке пепла – по полу покатился подсвечник. Подсвечники, восковые свечи в которых растаяли и стекли на холодный пол, висели и на стенах комнаты.
– Это место вполне можно использовать. – Харриет высказала вслух то, о чем он и сам думал. Легонько прикоснувшись к подлокотнику сгоревшего кресла, она продолжала: – Понимаешь, Бенедикт, ведь никто не видел, как капитан Рочестер убил свою жену или спалил дом… А что, если пожар случился совсем не по той причине, как все привыкли думать?
Он вскинул бровь:
– Разве слуги не слышали, как они ссорились?
– Все ссорятся. И это не обязательно предисловие к убийству. А вдруг Уоррен Рочестер любил Аннабель?
Бенедикт посмотрел на Харриет – свет фонаря не падал на нее, и она казалась просто тенью.
– Я видел, как любовь заставляла мужчин совершать ужасные вещи.
– Тогда это не любовь, правда? Я, конечно, не специалист в этом вопросе, но видела, как любили мои друзья, и это их возвышало. И даже если все рушилось и сердца разбивались, это приводило к печали, но никак не к безумию. Мне кажется, есть более темное чувство, какое-то порочное, которое маскируется под любовь и заставляет людей совершать ужасные поступки.
Бенедикт подошел ближе и осветил Харриет фонарем. Она не смотрела на него, уставившись на кресло невидящим взглядом, и в ее хмурости было что-то тревожащее.
– Ты уверена, – тут он откашлялся, – что не отказалась от страсти к рассказам о привидениях ради историй о любви?
Харриет моргнула, посмотрела на него и скорчила гримаску:
– Прикуси-ка язык!
Бенедикт хмыкнул.
– Пойдем, – он кивнул на дверь, – здесь есть еще несколько комнат.
– Я понимаю, это звучит странно, – произнесла Харриет, вытерев пыльную руку об юбку и шагая вслед за Бенедиктом в комнату напротив, – и у меня нет никаких оснований так считать, но я не думаю, что Рочестер убил свою жену.
Через мгновение после этих слов дверь в третью комнату с грохотом захлопнулась. Харриет удивленно пискнула и наткнулась на Бенедикта.
Он бессознательно обнял ее за талию, не отрывая взгляда от фонаря. Пламя в нем резко вспыхнуло и погасло.
Некоторое время в комнате было слышно только их учащенное, напряженное дыхание. Потом Бенедикт произнес:
– Сквозняк.
– Да-да. Сквозняк в закрытом коридоре с наглухо заколоченными окнами, – сухо ответила Харриет, и он невольно рассмеялся.
Но улыбка его исчезла, потому что фонарь снова бесшумно загорелся.
Харриет приоткрыла рот, склонила голову набок, поглядев исподлобья сначала на фонарь, а потом на Бенедикта, и решительно повернула к двери, но замерла на месте, не успев сделать и шага. Глаза Бенедикта тоже расширились, когда он заглянул в комнату.
– Черт побери! – потрясенно произнес он: в это невозможно было поверить.
– Похоже, пожар вообще не затронул эту комнату, – выдохнула Харриет.
В камине, занимавшем большую часть комнаты, лежали кусочки несгоревших дров. Два огромных кресла с подлокотниками шириной чуть не со ствол дерева тоже стояли нетронутые. На спинках лежали подголовники с вышитыми на них большими цветами. Бенедикт подошел поближе и обнаружил лишь в одном углу комнаты небольшое обгоревшее местечко. В напольных подсвечниках застыли засохшие лужицы растопленного воска. Кушетка без спинки, придвинутая к стене, была в идеальном состоянии. Синие подушки с такой же вышивкой, как и на креслах, были чистыми и по-прежнему лежали на месте.
Бенедикт посмотрел на кушетку и внезапно представил на ней Харриет. Не сидящую, а лежащую на спине, с распущенными волосами – рыжеватые пряди метут каменный пол. Бенедикт представил себе ее расстегнутый лиф, обнаженные мягкие округлости груди и глаза, потемневшие от страсти. Юбка падает, обнажая совершенной формы лодыжки, мягкие икры, колени и бедра… Бедра, которые она приподнимает, чтобы обвить его ногами…
– Тут слишком жарко.
Слова вырвали его из мечтательного состояния. Боль и желание пронзили Бенедикта, он нахмурился и повернулся к Харриет, одновременно отметив, что в комнате действительно заметно потеплело.
Она прижимала ладони к раскрасневшимся щекам, глядя на кушетку так же напряженно, как и Бенедикт несколько мгновений назад. Почувствовав, что он на нее смотрит, Харриет встретилась с ним взглядом и быстро смущенно отвернулась.
Бенедикт почувствовал, что по спине течет пот, рубашка липнет к спине. Он посмотрел на камин, словно огонь мог по волшебству вспыхнуть в нем через сто прошедших лет. Бенедикт увидел, что волосы на затылке Харриет влажные, а из-за уха ползет капелька пота. Капелька проползла по изящной линии лица, оставила влажный след на шее и скатилась в ямку у ее основания. Засверкала, как звездочка, и с дразнящей медлительностью поползла вниз, в ложбинку между грудями.
Бенедикт аккуратно поставил фонарь на пол.
– Бенедикт, – произнесла Харриет так же прерывисто, как дышала. Грудь ее вздымалась, руки заметно дрожали. Она провела ладонями по юбке, а Бенедикт сократил расстояние между ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37