Ничто не будоражило ни ум, ни сердце.
Решение отправить Амира в Хорасан и оставить Алима в Багдаде далось ему нелегко, тем более что Алим не отличался тщеславием и легко подчинился бы его решению уехать в Мерв. Он был наивный, пылкий и юный, его влекли приключения. Амир, напротив, мечтал о дворцовой роскоши и, должно быть, спал и видел, как бы занять достойное место в ведомстве отца, чтобы затем унаследовать его пост.
Служба связи в халифате была развита весьма высоко. Было проложено множество почтовых дорог, сотни почтальонов ежемесячно перевозили письма, документы и требующие срочной доставки вещи, используя мулов, лошадей и беговых верблюдов. Не все пути сообщения были безопасными, многие пролегали через пустыни или безлюдные места, где можно было легко повстречаться с шайкой разбойников. Тем не менее, должность почтового гонца считалась престижной: многие багдадские отцы отдавали своих сыновей на выучку этому новому делу.
Мелкие служащие главного почтового ведомства Багдада – барида – инспектировали чиновников всех почтовых трактов халифата, заботились об их жалованье, тогда как помощники Хасана были советчиками халифа во время его путешествий или отправке войска. Начальник почтового ведомства пользовался особым доверием главы государства, ибо к нему поступали послания со всех концов света, и именно он отвечал за то, чтобы Харун аль-Рашид был в курсе самых последних и важных известий.
Хасан лично сортировал почту: донесения или прошения, недостойные того, чтобы их узрели светлые очи правителя, он передавал визирю или в другие диваны. Немалую пользу в этом смысле барид приносил службе доносов, с которой тесно сотрудничал. Такое взаимодействие создавало благодатную почву для дачи взяток, чем пользовались многие нечистые на руку чиновники.
Именно это стало одной из причин нежелания Хасана оставить Амира в Багдаде, чтобы он служил под его началом. Старший сын был неравнодушен к легким деньгам, склонен к развлечениям, при этом не отличался здравым подходом к вещам. Того и гляди пойдет по скользкой дорожке! Уследить за ним будет нелегко; между тем не прошло и полугода с того момента, как Багдад потрясло известие о внезапной казни великого визиря Джафара Бармекида, доселе имевшего огромное влияние при дворе. Многие члены его семьи и преданные ему люди были брошены в темницу, публично унижены и лишены имущества. Хасан знал: такая участь может постичь каждого, кто небрежен и недальновиден в речах и поступках.
Он уверял себя в том, что рано или поздно Амир сумеет применить свои таланты в благородных делах. Старший сын Хасана обладал способностью располагать к себе людей: этому помогала и чарующая улыбка, и глубокий взгляд красивых глаз, и умение убеждать собеседника. К сожалению, до сего момента Амир использовал свой дар лишь для того, чтобы очаровывать женщин. Потому Хасан считал, что суровая жизнь вдали от соблазнов и роскоши, служба у молодого наследника халифа пойдет ему на пользу.
Хасан ожидал, что после того, как он сообщит о своем решении, Зухра замучает его истериками и утомит мольбами. Но она молчала. Молчал и Амир. Похоже, мысли жены и сына были заняты чем-то иным.
Все, что свершается, справедливо, как верно то, что все когда-нибудь пройдет. Зачем попусту терзать себя, если «Аллах создал вас и то, что вы делаете». Хасан знал эти слова так же хорошо, как и первую суру Корана. Да, окружавшие его люди были в чем-то порочны, несовершенны, и в том не было их вины. Да, втайне он дорожил Длимом куда больше, чем Амиром, и был не властен над собой. Никто не может спорить с Аллахом, судьбой и временем. Млада умерла, и его сердце навсегда опустело, а душа покрылась пеплом. Он любил бы Зухру, если бы она не успела показать, что представляет собой на самом деле. У Хасана были наложницы, но они служили для услады тела, а не для души.
– Хасан?
Давно никто не окликал его просто по имени, и Хасан удивленно обернулся. Перед ним стоял невысокий, полный человек с седой бородой, одетый так, как одеваются кади, – в черный плащ и высокую черную шапку со спадавшей на затылок повязкой. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Хасан его узнал.
Хасан ибн Акбар аль-Бархи, будучи мужчиной в расцвете лет, выглядел прекрасно. Сейчас он видел перед собой ровесника, которому легко можно было дать лет на десять–пятнадцать больше.
Этого человека звали Ахмед ибн Кабир аль-Халиди; когда-то они с Хасаном вместе учились в знаменитой на весь халифат школе права в Мекке. Ахмед был спокойным, старательным, вдумчивым юношей, обладавшим великолепной памятью. Его истинной страстью была литература, он пробовал заниматься сочинительством, но родители Ахмеда решили, что поэзия – ненадежное и недостойное уважения дело и сын должен изучать право.
Ахмед не стал спорить с родителями и отправился в Мекку. Он хорошо учился, но при этом не изменил своему увлечению: знал множество стихов и мог перечислить всех известных поэтов своего времени. Однажды удивил Хасана, сказав: «Мир книг куда более красочный, похожий на истинную жизнь, чем та реальность, что нас окружает. С его помощью можно увидеть такие картины, каких не встретишь в самых сказочных путешествиях!» Помнится, они рассуждали и спорили обо всем на свете!
Закончив учебу, Ахмед остался в полюбившейся ему Мекке, величайшем городе правоверных, а Хасан вернулся в Багдад.
Хасан не любил возобновлять старые знакомства: со временем люди менялись, причем, как правило, не в лучшую сторону. Но он не мог сделать вид, будто не знает прохожего – это было бы крайне невежливо.
– Не узнаешь?
– Узнал!
– Не сразу, – с улыбкой заметил Ахмед.
Хасан пожал плечами.
– Что поделаешь, ведь мы не виделись столько лет!
Внезапно Хасан почувствовал, что искренне рад этой встрече.
На него повеяло былым, неповторимым духом тех времен, когда они оба были молоды и не боялись раскрыть друг другу душу. Когда вокруг, куда ни глянь, простиралось будущее, а не пустой, бессмысленный мир, в котором все искажено и вещи потеряли свое истинное значение.
– Давно в Багдаде? – осведомился он.
– Давно.
Внезапно взгляд собеседника помрачнел, в нем промелькнула тень тяжелых воспоминаний.
– Где живешь?
– Близ Басрийских ворот. А ты?
Хасан ответил.
– С семьей?
– Да. У меня два сына, двадцати и пятнадцати лет.
Ахмед печально улыбнулся.
– Нас всего двое – я и моя дочь Джамиля.
Он обернулся. Хасан увидел девушку, стоявшую в шаге от отца. Прежде он попросту не заметил ее в бесконечном людском потоке. На него смотрели такие же большие, прекрасные глаза, какие были у юной Зухры. Но если во взоре Зухры было сокрыто нечто неведомое и темное, то взгляд дочери Ахмеда являл собой вход в светлый и чистый мир, мир мечты, радости и надежды.
Хасан почувствовал, как взволнованно забилось сердце.
Он слегка кивнул, и девушка ответила вежливым поклоном.
– А… твоя жена?
– Когда мы ехали из Мекки в Багдад, Зару укусила змея. Моя единственная и любимая супруга навсегда осталась в пустыне.
– Сожалею, – с искренним огорчением произнес Хасан и добавил: – Нам нужно встретиться и поговорить. За те годы, что мы не виделись, произошло много событий не только в жизни каждого из нас, но и во всем халифате!
– О да! Я приглашаю тебя в гости. Джамиля прекрасно готовит кофе. Воистину напиток Аллаха!
– С удовольствием попробую.
Они назначили день встречи, раскланялись и распрощались. Хасан проводил Джамилю долгим взглядом. Всего одна жена и одна дочь! Ахмед не изменился. Он говорил о сотнях возможностей, о бесконечности мира, тогда как привязанности его собственного сердца всегда имели четкие границы.
Всю неделю Хасан пребывал в приподнятом настроении. Он предвкушал долгий разговор по душам с Ахмедом и улыбку его прекрасной дочери Джамили. Собираясь в гости к другу, он надел лучшее платье, которое, тем не менее, выглядело достаточно скромным: белая рубашка тончайшего полотна, длинный кафтан темно-зеленого шелка, пояс с медным набором и светло-зеленая чалма. Наряд дополнял кинжал с костяной рукояткой в ножнах, затянутых темной кожей с тисненым орнаментом.
Древняя простота одеяний давно уступила место истинно азиатской, порой прямо-таки кричащей роскоши. Однако Хасан полагал, что истинный араб должен быть внутренне спокоен, иметь чувство собственного достоинства, служить примером духовного превосходства, а не стремиться поразить пышностью и богатством одежды. Он любил и ценил дорогие, красивые ткани, но считал, что настоящий мужчина не должен наряжаться ярко, как евнух. Ахмед радушно принял старого друга и усадил его на диван. Был подан горячий рассыпчатый плов, потом – прохладный шербет и свежие фрукты.
Они говорили о том о сем, вспоминали прошлое: беззаботные молодые годы, своих учителей, былые мечты и надежды.
– Ты доволен жизнью? – спросил Хасан.
– Да, хотя тебе известно, что это не то, о чем я мечтал в юности, – печально улыбнувшись, ответил Ахмед. – Но у меня достойное положение, хорошее жалованье, мне не стоит бояться будущего. А ты?
Хасан глубоко вздохнул. Он знал: слова что жемчужины, рассыплешь – не соберешь. Если сам не сберег свои тайны – нечего надеяться на другого! Но он не просто понимал, а чувствовал: Ахмед – свой человек, ему он может рассказать то, в чем не признается никому другому.
– Возглавляю почтовое ведомство Багдада. Вхож во дворец, делаю доклады визирю, меня принимает сам халиф. Дом, деньги, семья – все есть. Нет самого главного – надежности, уверенности в том, что завтра все не пойдет прахом.
– О чем ты?
– О правлении халифа. Харун расточителен, когда речь идет о придворных развлечениях, но беспощаден и жаден при сборе налогов. Если бы ты знал, какие письма порой попадают в мои руки, что творится в провинциях, какие настроения владеют народом! Халиф закрывает на это глаза, а я не могу.
– Чего ты боишься?
– Того, чего боятся все мирные люди – войны. Кровавой распри. Столько враждебных лагерей! Богатые и бедные, арабская и персидская аристократия, а теперь еще два наследника!
– Я слышал, братья дали клятву у стен Каабы, – заметил Ахмед.
– Когда речь идет о реальной власти, такие клятвы не стоят ни одного дирхема.
Хасан, явно расстроенный, замолчал. Он не мог сказать Ахмеду о том, что положение в собственной семье угнетает его не меньше, чем положение в халифате. Когда речь шла об интересах Амира, Зухра вела себя подобно хищнице. Хасан догадывался о том, что она что-то затевает. Он вспомнил ее проницательный, мрачный, всезнающий взгляд. Хасан подозревал, что именно она сжила со свету Младу. Родня Зухры и она сама знали толк в ядах. Но доказательств не было. Может, изменить решение и отправить Алима в Хорасан, подальше от козней двора и ревности мачехи?
О, если бы дома его ждал мир, встречала светлая сердцем и чистая душой жена!
– Успокойся, – сказал Ахмед. – Просто делай то, что тебе поручено. Ты честен и смел, ты всегда был таким. Оставь тревоги и страхи неверным своему слову, мелочным и малодушным людям. Вот увидишь, ураганы и бури пронесутся мимо! Сейчас Джамиля подаст кофе.
Когда девушка вошла с подносом в руках и скромно поклонилась, Хасан понял, как долго ждал этого момента. Сегодня на ней был бирюзовый наряд, подчеркивающий нежную девичью красоту, серебряные браслеты с крошечными колокольчиками на запястьях и щиколотках и длинные филигранные серьги. Накинутое на голову белое покрывало прикрывало волосы и лоб.
Джамиля улыбнулась гостю и опустила ресницы. Одного ее взгляда было довольно, чтобы по телу Хасана пробежала волнующая дрожь. Девушка поставила на столик блюдо с халвой, рахат-лукумом, медовыми лепешками и засахаренными орешками, разлила по чашкам ароматный кофе.
Когда Джамиля ушла, Хасан с трудом перевел дыхание.
– Какая красавица! – восторженно произнес он.
Ахмед улыбнулся, довольный похвалой.
– Глядя на Джамилю, я словно смотрю в глаза моей ненаглядной Зары! – И, помолчав, добавил: – Аллах не дал мне сына, зато подарил прекрасную и разумную дочь. Я научил Джамилю читать и писать. Она любит и ценит поэзию так же, как ее некогда любил и ценил я.
Хасан не знал, что и сказать. Немногие женщины в халифате знали грамоту. Зухра умела читать, но она не интересовалась стихами и свои знания использовала в основном для того, чтобы украдкой заглядывать в его письма. Какой он хотел бы видеть свою супругу? Великодушной, доброй, любящей, нежной. Если она будет такой, то и ум придется кстати.
– Не думай, Джамиля – истинная мусульманка, слушается отца и будет покорна мужу, – поспешно добавил Ахмед, почуяв в молчании друга невольное осуждение.
– У твоей дочери есть жених? – Хасан говорил с напускным спокойствием.
– Пока нет. За нее сватались солидные люди. Многие были моими ровесниками. Я бы хотел выдать Джамилю за молодого, чтобы она была первой, старшей, любимой.
Собеседник пожал плечами. Разве ветреный, легкомысленный юнец вроде Амира понимает что-нибудь в женщинах? Вот он, Хасан, в свои сорок два способен окружить жену настоящей любовью и роскошью!
– Сколько ей?
– Семнадцать. Знаю, пора выдавать замуж, да все не могу с ней расстаться!
– Понимаю.
Говорить далее на эту тему Хасан счел неудобным, и они с Ахмедом вновь предались воспоминаниям.
Начальник барида покинул дом гостеприимного друга лишь тогда, когда по небу рассыпались жемчужины звезд, а воздух стал прохладен и чист, как ключевая вода.
Хасан не спеша возвращался домой и думал о сегодняшнем вечере, о том, что ждет его впереди. Впервые за долгое время он чувствовал себя не просто умиротворенным, а полным надежд. Ему казалось, что он изменился, как изменилось время: теперь оно не просто мерно отсчитывало однообразные, лишенные смысла секунды, а проникало в душу, подхватывало невидимым потоком, стремительно увлекая в будущее.
Как могло случиться, что он позабыл, что такое мечты? Почему он думал, что больше ему не суждено полюбить?
Амир шел домой после очередного свидания с Зюлейкой. Предутренняя тишина казалась волшебной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30