Комната наполнилась народом; Дэвон, встав на колени, стала распеленывать пострадавшую руку Нейла. Она еще дымилась.Нейл снова завопил и поспешно, почти в ужасе, отполз от нее.— Не прикасайся ко мне, сука!— Нейл, я только хочу помочь. За доктором уже послали, тебе нужно лечь в постель, он придет и сделает все, что нужно.— Я от тебя ничего не хочу! — заорал Нейл, пытаясь сесть. Комнату заполнил запах горелого мяса. Он прижал к груди раненую руку, поискал глазами дворецкого.— Стивенс, пусть Реймонд и Матисон отведут эту суку в Ньюгейт. Скажи констеблю, что мы поймали Тень, и я дам против нее показания.— Милорд, с этим можно потом. Разрешите вас поднять и отвести в постель. У вас шок от травмы.— Черт тебя подери, Стивенс! — прогремел Нейл. — Я солдат и не умру от боли. Это все из-за этой суки, и я не успокоюсь, пока она не окажется в самом чреве Ньюгейта. Я хочу, чтобы ее вздернули.И зачем она осталась, дура! Начала ему помогать! Надо было бежать сразу, пока никто не опомнился. Может быть, и сейчас еще не поздно? Пока дворецкий препирался со своим хозяином, она потихоньку начала пробираться поближе к двери. Но тут этот проклятый Стивенс вытянул по направлению к ней свой длинный палец:— Вы слышали лорда Самнера? Возьмите ее, отведите в Ньюгейт. Она обвиняется в воровстве… и покушении на жизнь лорда Самнера.Несколько пар сильных рук крепко схватили ее. Она взглянула на грубые лица и поняла, что сопротивляться бессмысленно. Только лишних синяков наставят.Ее потащили из кабинета под аккомпанемент проклятий Нейла:— Ты сгниешь в аду, Дэвон Макинси. Запомни мои слова. Больше ты воровать не будешь!Ее вели два лакея. Ночной туман обернулся легкой изморосью. По пути от Холборн-стрит до Нъюгейта она промокла, и ее время от времени пробирала дрожь — и от холода, и от предчувствия того, что предстоит. Один из конвоиров вызвал стражника. Через несколько секунд в толстых, обитых жестью воротах открылось маленькое окошечко и в темноту выглянула пара выпученных глаз под густыми, кустистыми бровями, «Что вам, черт побери, надо в такое время?»— Нагл хозяин, лорд Самнер, велел вам сказать, что это — Тень.Выпученные глаза с сомнением уставились на маленькую фигурку, стоявшую с опущенной головой, между двумя здоровенными громилами.— Не очень-то похоже. Катитесь-ка вы отсюда. Нашли время для шуточек!— Не шутим, начальник. Ты открывай лучше, если тебе твое место дорого. Эта бабенка хотела грабануть нашего хозяина, да еще и сжечь его заживо, когда он ее поймал.Раздался звон ключей, скрип замка, грохот открываемых задвижек; звуки мрачные и никак не подходившие к тишине и благости раннего утра. Узкий сноп света прорезал темноту Стражник, гнилозубый толстяк, с лицом, наполовину покрытым шрамами, наполовину — неопрятной жесткой бородкой, еще раз с сомнением оглядел всю троицу. Почесал отвисший живот, поддернул брюки.— Она не выглядит такой уж страшной.— Сейчас скажу, что знаю. Мой хозяин сказал, что эта шлюха — это и есть та самая Тень, и на твоем месте я бы прислушался к тому, что говорит лорд Самнер. Он не любит, когда ему не верят.— Дубина, дело не в том, верю я твоему хозяину или нет. Просто, обыкновенная баба, по-моему, — стражник пожевал губами и прокашлялся. Сплюнул Дэвон под ноги, оценивающе оглядел ее. — Ньюгейт и так набит шлюхами до отказа, куда я еще одну дену?— Да это не обычная шлюха. Говорю тебе, это сама Тень, собственной персоной, — с гордостью изрек один из конвоиров.— Хм, — бормотнул стражник. — Это ты так считаешь.— Ну что, мы так и будем здесь трепаться всю ночь или ты все-таки примешь ее у нас? А то пожалуемся хозяину — и тебе несдобровать, — вступил в разговор второй конвоир.Стражник вызвал младшего караульного. Черт его знает — а вдруг лакеи говорят правду? Не очень похоже, но если так, то это попахивает наградой. О Тени в последнее время только и болтали в Лондоне. Он снова взглянул на девушку — почти девочку, стоявшую между двумя здоровенными мужиками. Вряд ли такая малявка могла одна все это натворить. Да и вообще, чтобы женщина занялась кражей со взломом — это неслыханное дело. Это — мужская профессия. Стражник почесал щетину на лице и отступил в сторону; караульный повел ее на третий этаж во второй корпус — там содержались преступницы. Ладно: он давно научился принимать как должное все, что говорили те, кто выше его по положению. Лорд Самнер утверждает, что это Тень; пусть будет так — даже если девочка вообще никогда в своей жизни не взяла ничего чужого.На Дэвон одели кандалы. Их холодный металл врезался в лодыжки, когда она взбиралась узкими маршами в женский корпус. Воздух провонял испражнениями, было даже трудно дышать. Дэвон чуть не стошнило когда ее новый конвоир распахнул дверь камеру, которая теперь будет ее домом. Он подтолкнул ее внутрь и с грохотом захлопнул за ней дверь.Ее окружало тяжелое, мрачное молчание. Волна страха пронизала ее всю. Сердце бешено билось, она изо всех сил старалась не дышать, мускулы все напряглись; а ведь она здесь, конечно, не одна.Кто-то сзади нее громко щелкнул пальцами Забыв о кандалах, Дэвон резко обернулась, готовая дать отпор. Запутавшись в цепях, она бы наверняка рухнула на пол, если бы ее не поддержала чья-то грубая, мозолистая лапа.— Иди-ка туда вот, милашка. Да не упади на меня, а то сейчас рожу, мне несколько дней осталось.— Ты, сука ё…. кончай треп. Моя красота требует отдыха.— Твоя красота? Еще одну бородавку растишь, ты, жаба? — сплюнула ее спасительница.— Ах ты, свинья жирная! Я у тебя твоего ублюдка из пуза вырежу и на завтрак сожру, если не заткнешься…— А, мать вашу! Альма! Мозель! Заткните ваши пасти, а то я сама этим займусь! — это раздался какой-то низкий голос из темноты.— Не сердись, Монахиня. Эта сука просто напрашивается, чтобы ее пришили, — сказала Альма. — Я тут хотела подружиться с новенькой, а эта Мозель сует свой гнилой нос во все дела.— Да мне все равно, что там у вас. Я спать хочу…Раздалось несколько голосов, выражавших одобрение.Капли холодного пота выступили на верхней губе и на лбу у Дэвон, когда она слушала этот обмен любезностями. Дрожь ужаса прошла по всему телу — от пяток, выше, выше — до самой макушки. В горле застрял дикий вопль, она едва-едва сдерживала его. Она крепко сжала руки в кулачки так, что ногти врезались в ладони. Боль на какое-то время отогнала страх. Дэвон судорожно вздохнула. Надо держаться. Нельзя поддаваться эмоциям — иначе в этом аду не выжить!— Иди-ка сюда, дорогуша. Здесь у меня есть местечко для тебя, — произнес кто-то почти нежно, похлопав Дэвон по ноге. — Давай-ка, устраивайся, старушка Агги о тебе позаботится. Я не дам Альме или Мозель приставать к тебе. С Агги ты будешь в безопасности.Да-да, малышка.— Агги, оставь цыпленка в покое пока, — прогремел из темноты голос Монахини. — Дай ей время освоиться. Потом, если она захочет тебя побаловать, сколько угодно пользуйся.Дэвон отступила обратно к двери. Ее кандалы при каждом движении мрачно звенели, так что всем сокамерницам было ясно, куда она направляется.— Бесполезно, милашка! Стража не услышит, а даже если и услышит, не придет. Привыкай к нам, — дала ей Мозель бесплатный совет со своего места на грязном полу.Дэвон медленно опустилась на солому. Уселась, обхватив руками колени. Тщетно вглядывалась в темноту, пытаясь увидеть кого-нибудь из сокамерниц. Нет, даже контуров фигур не видно. Только мирные звуки от дыхания спящих, да время от времени — ругательство, храп или стон во сне говорили ей, что она не одна.Ближе к рассвету усталость взяла свое, и она, уронив голову на колени, заснула беспокойным, тревожным сном. Последняя ее мысль наяву была о бабушке, Хиггинсе и Уинклере: это ее семья. Она их больше не увидит на этом свете. Несколько слезинок скатились у нее по щекам. Она плакала во сне. Слезинки бесследно исчезли в ткани ее брюк, как и ее надежды на будущее.С посеревшим лицом Уинклер стоял перед Хиггинсом. Дрожащей рукой он провел по своим спутанным волосам, голос его дрожал, когда он попытался поведать Хиггинсу то, чему был свидетелем.— Они ее отправили в Ньюгейт. Я ничего не мог сделать.Хиггинс рухнул на стул. Он был близок к отчаянию.— Я ей говорил, что это рано или поздно случится, но она меня не слушала. Даже тебя сегодня не захватила. Вот вся она в этом…Хиггинс запрокинул голову, борясь со слезами, которые уже застилали ему глаза. Он бессильно опустил кулаки на колени.— И мы ничего не можем сейчас для нее сделать. У нас нет денег, чтобы подкупить стражу — даже увидеться не сможем, не говоря уже о том, чтобы ее оттуда выручить.— Все золото Англии ее теперь не выручит. Я подслушал, что лакеи Самнера говорили стражнику: этот лорд хочет, чтобы нашу Дэвон повесили — не больше, не меньше. Они знают, что она — это и есть Тень, и вдобавок ей еще пришьют покушение на жизнь лорда Самнера.Хиггинс провел двумя пальцами по переносице, чтобы остановить слезы. Сглотнул нервный комок. Вновь глянул на Уинклера. Никакой надежды, никакой.Тяжело вздохнув, Хиггинс перевел взгляд на дверь в спальню леди Макинси. Да, смерть не приходит одна. Кто кого опередит? Во всяком случае, старая леди не переживет известия о казни Дэвон. Просто сердце не выдержит.— Неужели мы ничего не сможем для нее сделать, Хиггинс? Мы же не можем допустить, чтобы она гнила там в Ньюгейте, а мы тут даже не попытаемся ей помочь.Хиггинс печально покачал головой.— Остается только на Бога надеяться; раньше у Макинси была власть и сила, теперь — остался только титул, а за это в Ньюгейте и стакана воды не подадут.— Нет, я что-нибудь придумаю, чтобы ей помочь. Она это все делала не для себя, а для нас и для старой леди.— Ну, что ты можешь сделать, Уинклер, разве только, чтобы тебя рядом повесили… Будешь околачиваться около тюрьмы — и тебя возьмут как сообщника. Да ты и есть… — По воинственному выражению на лице Уинклера Хиггинс видел, что его слова до него не доходят Уинклер сделает все по-своему — как: делала и Дэвон, и кончит так же, как и она — петлей на Тайбернском холме.— Я найду способ, вот увидишь. Дэвон мне как сестра, и, что бы ты ни говорил, я так дела не оставлю.— Тогда давай, действуй. Ты всегда попадал в какие-нибудь переделки. И на этот раз будет то же самое.— Посмотрим, посмотрим, — сказал Уинклер со знакомой Хиггинсу усмешкой, которая всегда предвещала какую-нибудь новую авантюру.Дэвон приснился кошмарный сон: со всех сторон к ней протягивались руки, хватали ее за волосы, срывали с нее платье, туфли, чулки. Она, крича, отбивалась и никак не могла проснуться, чтобы избавиться от этого жуткого сновидения. Сильный удар под ребра заставил ее скорчиться от боли; сон перешел в явь: над ней склонились грязные, одичавшие лица; тянулись руки со сломанными ногтями и забившейся под них грязью — это были ее сокамерницы.— Пустите меня, — вскрикнула Дэвон, лягнув кого-то наудачу. Несколько рук схватили ее за плечи; вот и все: она не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. На нее уставилась какая-то жирная харя, изборожденная глубокими морщинами, которые оставляют возраст и порок. Что-то вроде улыбки тронуло губы этой ведьмы, когда она наклонилась поближе, чтобы рассмотреть новенькую получше. Она одобрительно кивнула:— Ничего кусочек. Симпатяжечка. Деньги есть?Дэвон быстро-быстро замотала головой. Ведьма пожала плечами.— Дело дрянь. Раз денег нет, отдам тебя Агги. Она уже просила.Дэвон непонимающе моргая глядела на нее.— Вы не можете отдать меня Агги. Я не ваша рабыня, и ничья.Монахиня — это была она — откинула голову и захохотала, обнаружив гнилые корни зубов.— За кого ты себя держишь? За королеву, что ли? Здесь, дорогуша, право сильного. А я здесь сильнее всех.Монахиня обвела всех в камере тяжелым взглядом, и они, как показалось Дэвон, все как-то скукожились, хотя никто не двинулся с места.— И здесь никто не может сказать мне слова против. Я здесь король, королева и парламент вместе взятые, — она одарила Дэвон пронизывающим взглядом. — И сам господь бог тоже — пока еще сама жива.— Я вызову стражу. Они не позволят вам сделать мне что-либо плохое.Монахиня снова запрокинула голову, и от смеха вся ее грузная туша заколыхалась.— Дорогуша, стражники и ухом не поведут, что бы здесь ни творилось — пока мы их готовы обслуживать, когда и как они захотят.Монахиня деловито протянула руку и пощупала груди Дэвон.— Сиськи что надо, Агги будет довольна. Дэвон все еще не могла ничего понять, и это явно отразилось в растерянном выражении ее лица. Монахиня наклонила голову набок и подмигнула Альме:— Слушай, а она, кажись, еще девушка, а?— Ну вряд ли, Монахиня. Ей явно больше десяти, а на улицах Лондона вряд ли найдешь девственницу старше семи лет, — вмешалась еще какая-то сокамерница.— Да, но эта по разговору вроде бы и не с улицы. Вроде как настоящая леди, — раздумчиво промолвила Монахиня. Она почесала свой поросший волосами подбородок. — Вообще-то она и выглядит как ледь, хотя по одежде — как мужик.— Леди не носят мужских брюк, — высказала свое мнение Мозель, протиснувшись в круг столпившихся вокруг Дэвон. — Бьюсь об заклад, она — шлюха, как старуха Альма.— Я не шлюха, — сказала Дэвон. — И не кусок мяса, который можно продать или выменять.— Так кто же ты, богиня этакая? — с некоторым интересом вопросила Монахиня, уже понимая, по языку и манерам Дэвон, что это не какая-то обычная карманница или проститутка. Если она леди, как подозревала Монахиня, тогда, может быть, полезнее с ней подружиться.Дэвон открыла было рот, но быстро закрыла его. Какой смысл называть здесь свое настоящее имя? Ее все равно повесят, так зачем бесчестить среди этих свой титул? Она была Тенью, пусть они и знают ее под этой кличкой.— Меня звали Тенью.Монахиня с сомнением покачала головой:— Знаменитая Тень, та самая! Заливаешь!— Можете считать, как хотите. Вы меня спросили, я вам ответила. Не устраивает — простите.— Красиво говоришь, сучка, — сказала Монахиня, нахмурившись. Кем бы эта дрянь ни была — шлюхой или леди, она должна быть с ней почтительной; иначе узнает, что с ней может сделать Монахиня, если разозлится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36