«Камер нет? Кино нет, снять картину с Зангары?» Начальник тюрьмы ответил: «Нет. Это не позволено». – «Паршивые капиталисты!» Стражник натянул ему на голову черный колпак, он сказал: «До свиданья – адио всему паршивому миру... Нажимай на кнопку». И Зангара получил свое.Конечно, через несколько дней после казни выяснилось, что настоящей причиной смерти Сермэка, вопреки сообщению о результатах вскрытия, назвавшему первопричиной смерти огнестрельную рану и давшему возможность Флориде приговорить Зангару к смерти, был язвенный колит. Девять терапевтов, подписавших отчет насчет колита, причислили его к «единственному решающему фактору», отметив позднее, что рана, в лучшем случае, была лишь «косвенной» причиной.Итак, Сермэк умер от язвенного колита – застарелой его болячки...Я посчитал, что справедливость восторжествовала: болезнь желудка Зангары убила Сермэка, тогда с чего бы болезни желудка Сермэка оказывать любезность Зангаре?Утром следующего дня штат Флорида кремировал Джо Зангару, а штат Иллинойс в это время пытался осудить Фрэнка Нитти за ранение в руку полицейского сержанта Гарри Лэнга, когда Нитти оказал тому сопротивление при аресте. На оглашение обвинительного акта Большого жюри, слушавшегося в январе, меня не вызывали, без сомнения, благодаря усилиям Сермэка и общему мнению, что дело решенное и потому забытое. Но в слушании, на котором я теперь присутствовал, мне пришлось сидеть рядом с Лэнгом и Миллером. Они оказались очень ко мне расположены, вот так-то: прямо-таки трое старых приятелей, случайно встретившихся в суде.Нитти со своим защитником заняли скамью подсудимых. Нитти, загорелый и здоровый на вид, но немного похудевший, был одет в голубой костюм из шерстяной саржи с синим галстуком. Он выглядел, пожалуй, как бизнесмен – вот только волосы напомажены.Я услышал, как Лэнг прошептал Миллеру:– Господи, посмотри на Нитти. Он загорел, как вишня. Где этот макаронник мог так загореть?Я сказал так же тихо, как Лэнг:– А вы, парни, не слышали? У Нитти были каникулы в Майами.Они повернулись и тупо посмотрели на меня. Потом Лэнг прошептал:– Не шутишь?– Ни в коем случае. Он вернулся на следующий день после того, как подстрелили Сермэка. Вероятно, пока он выздоравливал после вашей полицейской работенки, у него получилось что-то вроде испорченного отпуска у водителя.Лэнг подумал и тяжело сглотнул. Миллер за своими толстыми линзами, по-видимому, тоже складывал два плюс два.Потом, забыв, что надо быть приятным, Лэнг ухмыльнулся и заметил:– А почему это ты так хорошо все знаешь?– Слыхал когда-нибудь о парне по фамилии Несс? – спросил я.Они опять задумались.Адвокат Нитти (хорошо одетый итальянец, ростом еще ниже, чем его клиент) требовал отсрочки суда.– Я хотел по этому делу задать вопросы трем служащим, – объявил защитник, – я получил это дело только в прошлую пятницу, и мне нужно время, чтобы его изучить.Судья попросил Нитти выйти вперед и спросил, признает ли он свою вину?– Я невиновен, – ответил Нитти. – И хочу судебного разбирательства.Лэнг нервно заерзал на своем месте.Защитник Нитти спросил о законах по отсрочке судебного разбирательства, и, вопреки требованию прокурора о немедленном слушании дела, оно было отложено на шестое апреля.Я занимал крайнее место, поэтому встал первым, собираясь уйти.Лэнг остановил меня, улыбаясь:– Думаю, в апреле я тебя еще увижу.Вставший следом за ним Миллер был похож на его растолстевшую тень.– Полагаю, что да, – сказал он. Лэнг произнес театральным шепотом:– Сделка есть сделка, Геллер. Я улыбнулся:– Это сделка с мертвецом, и к тебе, осел, она не относится.Лэнг забормотал:– Геллер, послушай меня, Сермэк...– ...мертв. Увидимся в суде. – И я ушел.Глядевшие мне вслед, похожие на обмякших тряпичных кукол, Лэнг и Миллер напоминали сейчас футбольную команду, которая растерянно наблюдает, как форвард почему-то уходит с поля.Я и сам не понимал, чего это так разговорился: хотел ли просто пугануть этих идиотов или еще что?А вот прокурор – человек, похожий на маленькую собачонку, чей костюм, в отличие от адвоката Нитти, оставлял желать много лучшего, – оказывается, поджидал меня, намереваясь отправить не иначе как в преисподнюю.– Не задержитесь на минуту, Геллер? – спросил он.– Вообще-то я тороплюсь в свой офис.– Я скажу вам только одну вещь. Вы не давали письменных показаний следствию, и поэтому вам придется быть заслушанным на Большом жюри.– Это уже две вещи.– Нет, одна, – сказал он. – Я о том, что вам ведь уже приходилось лжесвидетельствовать?Судя по всему, он был опытным юристом – выдержал до конца паузу и вопросил:– Ну, так как. Уделите минуту? И мы направились в его офис. Глава 20 Был четверг, 6 апреля, и мы с Элиотом Нессом сидели в баре.– Обычно я не пью пива на завтрак, – говорил Элиот с кривой улыбкой, поднимая кружку.Это, конечно, было заведение Барни. В кабаке мы торчали одни-одинешеньки, за исключением самого Барни, который, сидя рядом со мной и напротив Элиота, рассуждал:– Может, это единственная возможность, мистер Несс, таким способом свалить этот закон.Несмотря на то, что оба они являлись моими друзьями, Барни и Элиот были едва знакомы и в тех редких случаях, когда я их сводил вместе, настаивали на обращении «мистер». Я пытался это изменить, но бесполезно: они слишком уважали друг друга, и я, видимо, не мог ничего поделать.– Неужели все отменится – сегодня в полночь, сразу везде? – спросил я. Элиот помялся:– Это затянется на месяцы. Но только из-за того, что снова разрешено пиво, не исчезнут агенты по сухому закону; во всяком случае, не сразу. – Он указал на стойку бара, позади которой выстроились бутылки, отражавшиеся в зеркале. – Вам известно, что вот эти крепкие напитки – все еще преступление?Барни ответил:– Я просто их еще не упаковал. Мы будем подавать посетителям только коктейли до тех пор, пока отмена закона не будет стопроцентной.– Пока это вводится всего в трех городах, что составляет лишь два процента, – пояснил Элиот. – А можно мне еще кружку вон того?– Конечно. Сейчас налью.– Я могу и сам налить. Для меня это смена подхода – налить пива, не разбивая бочонок топором. – Элиот зашел за стойку и налил себе пива.– Не валяй дурака, – обратился я к Барни, – неужели ты надеешься продержаться на пиве и коктейлях – без крепких напитков?Он кивнул.– Уинча и Пайена беспокоит в моем деле как раз тот факт, что я, известный, респектабельный еврейский претендент на звание чемпиона, управляю подпольным заведением. Так что сейчас, раз есть возможность открыться законно, я так и сделаю. И вы будете покупать свой ром здесь не из-под полы, как бывало прежде. Да пусть к нам сюда хоть сам Рузвельт заходит и смотрит.Вернулся Элиот и, отхлебывая пиво, спросил:– Когда они собираются устроить вам бой с Канцонери? После того, как в прошлом месяце вы отколошматили Билли Петроля, я не представляю, как они могут вас не допустить.– Вы, мистер Несс, испортили мне сюрприз, – ухмыльнулся Барни. – Я еще не рассказал об этом Нейту, потому что сам еще не видел контракта, но знаю, что он подписан. Так что поединок за титул у меня в кармане.Я не выдержал:– И ты молчал! Когда?– В июне. Собираюсь воспользоваться преимуществами от скопища народа на Всемирной выставке.– Это просто невероятно, Барни!– Для вас, парни, билеты у меня найдутся, если захотите, конечно. Придете оба, надеюсь?– Попробовал бы не пригласить, – сказал Элиот и поднял тост в честь будущей победы. Барни повернулся ко мне.– Налить тебе пива или чего-нибудь покрепче? Надо бы отпраздновать.– И не соблазняй, чемпион. Мне в половине первого давать свидетельские показания. Элиот посмотрел на часы:– Пора. – И, допив пиво, встал. – Идем. * * * Свой служебный «форд» Элиот оставил около «Бисмарка» на стоянке, и дальше мы пошли пешком. Половину здания Сити-Холла занимало Управление графства, где и находился зал суда. День был облачный, и температура не выше сорока. Достаточно холодно, при наличии дождя и ветра. Мы шагали, втянув головы в плечи, руки в карманах дождевиков.– Элиот, – окликнул я его.– Да?– Этот прокурор...– Чарли, имеешь в виду?– Ты просто отвечай на мой вопрос.– Какой вопрос?– Просто я хотел бы знать, этот прокурор тебе друг?Он сделал вид, что не понял направление моих мыслей.Перед тем, как войти в здание, я положил ему на плечо руку. Мы стояли под дождем так близко, что я почувствовал запах пива.– Я так понимаю, что ты принимаешь все мои дела близко к сердцу, – сказал я.– Ну да, но...Я усмехнулся:– Но об этом молчок. Значит, ты за меня болеешь душой. Благодарю, Элиот.Он усмехнулся мне в ответ:– Не пойму, о чем ты, черт возьми, толкуешь? * * * В зале суда Элиот сел рядом со мной, и потому Лэнг, через пару рядов впереди, занервничал. Он закрутил головой, пытаясь взглянуть на нас, с безнадежным выражением лица. Очевидно, он распространял вокруг себя нервозность, а так как сидел рядом с адвокатом (таким же маленьким и толстым, как тот, что приезжал в январе в дюны Индианы опознать тело Теда Ньюбери), тот, заметив, что Лэнг весь извертелся, пытаясь взглянуть на меня, попытался его успокоить.Но Миллер, сидевший по другую сторону Лэнга, желая узнать, на кого же смотрит его партнер, повернулся и, увидев нас, кажется, тоже разволновался.Ни с одним из них у меня не было контактов с тех самых пор, как Нитти взял отсрочку в этом же зале несколько недель назад. Ни угроз по телефону, ни подкупов, ни чего-либо подобного. Возможно, не хотели рисковать. Насколько мне было известно, за эти дни они стали членами банды Ньюбери – Моурена, настроенной достаточно мирно. Но все равно я спал, держа, на всякий случай, ствол под подушкой.Кроме того, они знали, что я, в конце концов, должен занять место свидетеля и рассказать ту историю, которую от меня хотели услышать. * * * Вошел судья, и мы встали. И, невзирая на увещевания своего адвоката, Лэнг снова обернулся и посмотрел на меня, а я подмигнул ему, как Сермэк когда-то подмигнул Рузвельту. Первым вызвали Лэнга.Он направился к месту свидетеля, и, когда проходил мимо Нитти, тот что-то быстро сказал – думаю, не слишком приятное. Не так громко, чтобы судья загремел своим колокольчиком и сделал Нитти выговор, но достаточно, чтобы лишить Лэнга решимости. Он занял свое место, и после того, как прокурор задал несколько формальных вопросов, чтобы установить законность нашего вторжения в контору на Уэкер-Ла-Саль без ордера, от стола защиты поднялся адвокат Нитти и подошел к Лэнгу.– Кто вас ранил?Лэнг посмотрел на меня.– Кто вас ранил, сержант Лэнг?Ответом на этот вопрос, конечно, как предполагалось было – «Фрэнк Нитти». Но Лэнг сказал:– Я не помню, кто в меня стрелял.За столом обвинения вскочили прокурор и его помощники, и волна удивления – шумного удивления – прокатилась по залу суда. Несколько человек даже встали. В том числе и Миллер. Он сжал кулаки и сказал:– Сукин ты сын, засранец.Судья застучал своим молоточком, все притихли; присяжные переглядывались, не веря своим ушам.Адвокат Нитти облокотился о барьер перед свидетелем и тихо спросил:– Можете вы заявить под присягой, что подсудимый Фрэнк Нитти вас ранил?– Нет.На передний план выдвинулся главный прокурор.Покраснев, он ткнул пальцем в Лэнга.– Вы видите человека, который в вас стрелял? – закричал он. – Он в зале, сержант?– Нет, – ответил Лэнг. На зал опустилась тишина. С этой его лысой головой и сложенными руками он чертовски смахивал на херувима.Адвокат Нитти, стоя рядом с прокурором, который так же, как и жюри, никак не мог поверить во все происходящее, развернулся к судье и сказал:– Я протестую. Ваша Честь! Обвинение уличает в совершении преступлений своего собственного свидетеля!Прокурор повернулся к адвокату и презрительно сказал:– Ну да, он был моим свидетелем. Но, похоже превратился в вашего клиента.Адвокат лишился дара речи. Прокурор снова бросился в атаку.– Я хотел бы спросить у него – он лжесвидетельствует сейчас или когда давал показания перед Большим жюри? Ведь тогда он заявил, что в него стрелял Нитти.Со своего места я мог видеть Фрэнка Нитти, который, казалось, был поначалу изумлен происходящим, но потом откинулся на спинку стула, и торжествующая улыбка превратила его обычно смотрящие вниз тонкие усики в победную букву "V".Я наклонился к Элиоту.– Твоему другу-прокурору придется попотеть.Мы оба знали, что прокурору не найти ничего, чего бы он уже не знал о Лэнге.– Чего он так раскипятился, не знаю, – заметил Элиот. – Единственно возможный противовес Лэнгу – это ты.Предполагалось, что я взойду на свидетельское место и опровергну рассказ Лэнга, «как-Нитти-меня-подстрелил». Я был единственным, кто мог сделать басню Лэнга противоречащей самой себе.Но, оказывается, еще один человек смог это предугадать: в разговор вступил адвокат Лэнга, двинувший на помощь своему клиенту:– Ваша Честь! Ваша Честь! Я здесь в качестве защитника этого полицейского. Как его адвокат, я советую ему не отвечать больше ни на один вопрос.– Ваша Честь, – сказал прокурор. – Этот человек в слушании не участвует. Свидетель не имеет права на адвоката.Судья согласился, но адвокат Лэнга не отступил; он остался рядом со столом защиты, где сидели Нитти и его адвокат (похожие на двух наблюдателей, увлеченных слушанием самого Льюиса Кэрролла).– Либо вы солгали на заседании Большого жюри, – говорил Лэнгу прокурор, – либо вы лжете сейчас. Я даю вам шанс исправиться.Адвокат Лэнга закричал:– Я советую моему клиенту не отвечать.Молоток судьи прервал его. Лэнг сказал:– После ранения у меня стало плохо с памятью... Из-за шока...– В январе вы не страдали от шока, когда свидетельствовали перед Большим жюри, – заметил прокурор. – К тому времени вы выписались из больницы, считаясь полностью вылеченным!Лэнг ответил:– Я страдал от шока. Могу принести подтверждение от врача.Прокурор коротко хохотнул и, развернувшись спиной к свидетелю, отошел со словами:– Возможно, у вас будет такой шанс – на своем собственном суде.Судья сидел в своей деревянной коробке, удивляясь наверное, почему это в зале вдруг стихло, а потом вспомнив, наконец, что он при исполнении, объявил перерыв, пожелав повидаться с прокурором в своем кабинете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46