«Я больше не буду приходить днем, — шептала она, — но только ночью, только на несколько минут, лишь бы увидеть тебя и поцеловать. Я не хочу никакого скандала».Тем не менее это все-таки был скандал, причинивший «дуче, — по словам одного из высокопоставленных полицейских чиновников, — больше вреда, чем дюжина военных поражений». «Действительно, здесь есть о чем подумать», — согласился Чиано в беседе со своим приятелем Серрано Суньера, министром иностранных дел Испании, и продолжил, — что он, конечно, не возражает против нескольких любовниц, но сводить все внимание к одной женщине и ее семье — это уже скандал». Как заметил Анджело Черика, один из высших офицеров корпуса карабинеров, «Петаччи вмешиваются во все дела, оказывают политическое покровительство, угрожают сверху и интригуют снизу». Но что можно сделать, как предупредить дуче, — говорил раздраженно Чиано, — если два самых близких ему человека — личный секретарь де Чезаре и помощник секретаря по внутренним делам Гвидо Буффарини-Гвиди имеют кучу денег с этого «спектакля в преисподней».Кто-то действительно должен был переговорить с дуче, тем более что на этом настаивала сестра Муссолини Эдвига. Да, конечно, ее брат имел полное право заявить министру культуры Алессандро Паволини, что никто из великих итальянцев эпохи Возрождения не чурался любовных связей и что он лично ничего не дарил Кларетте, кроме разве что нескольких скромных подарков да иногда 500 лир на платье. Это действительно была правда, но при этом невозможно было скрыть, что она носит дорогие костюмы и благоухает не менее дорогими духами, которыми спешили снабдить ее пронырливые римские коммерсанты и расчетливые дельцы. Никто не хотел верить в скромность Муссолини по отношению к Кларетте (и справедливо), считая что все ее расходы оплачиваются за счет налогоплательщиков. Последние, конечно, не могли знать, что кольцо с огромным бриллиантом было подарено ей банкиром, искавшим ее покровительства, что пальто из норки — подарок человека из окружения ее брата, который также заключил выгодный контракт с министром труда. Всякий раз, когда люди вспоминали о «скандале Петаччи», они больше обсуждали поступки членов ее семьи, нежели самой Кларетты. Все знали, что перед войной ее родители построили роскошную современную виллу с черными мраморными ваннами в фешенебельном районе Каталацци и верили, что за все заплатил Муссолини. То же повторялось, когда речь заходила об экзотической спальне Кларетты, стены которой были сплошь облицованы зеркалами, а громадная, покрытая шелком, кровать возвышалась посреди, словно царский престол. Но Муссолини вовсе не платил за все это, хотя властная синьора Петаччи не раз напоминала дочери о том, чтобы она попросила дуче о подобных маленьких услугах. Кларетта не осмеливалась даже заикнуться об этом. Когда же дуче впервые приехал на виллу, то на вопрос ее тщеславных хозяев, нравится ли она ему или нет, он грубовато ответил: «Не очень».Самым ненавистным членом семьи Кларетты был ее брат Марчелло, — один из врачей итальянских ВМФ — делавший деньги на контрабанде золота и использовавший для этого дипломатическую почту. Не брезговал он и нелегальной торговлей иностранкой валютой. Не стеснялся он и широко рекламировать свою дружбу с дуче, что, естественно, открывало ему превосходные возможности заключения выгодных контрактов и осуществления нужных назначений. Однако дуче не помогал Марчелло делать деньги, впрочем, он никогда и никому не помогал в этом открыто, и меньше всего ему. Дуче был слишком открыт и бесхитростен, чтобы в этом отношении вокруг него могли зародиться какие-нибудь слухи. Более того, он практически никогда не интересовался деньгами и не думал о них.По словам Кларетты, он был таким наивным, что однажды даже поинтересовался, как ей удается так хорошо жить. «Твой отец много зарабатывает?» — простодушно спросил он, желая, вероятно, немного разобраться в ситуации, чего с ним раньше никогда не случалось. Муссолини не понимал и того, что когда ухоженная, прекрасно одетая и надушенная Кларетта демонстративно раздает деньги бедным, это не может не вызывать в обществе отрицательной реакции. Чиано записал в своем дневнике, что директор ведомства народного здравоохранения как-то рассказал ему, что Гвидо Буффарини-Гвиди дает ей 200 000 лир в месяц, большая часть которых идет на раздачи бедным, считавшим, однако, что делалось это для очистки совести.Кроме того, со стороны Муссолини было верхом недомыслия не понимать, что, приближая к себе и протежируя кого-либо из клана Петаччи, он не может не вызвать глубокого негодования. Он очень удивлялся, видя, как негативно встречают отобранные им, положительные, казалось, кандидатуры, и никак не мог понять, сколь велико было в действительности всеобщее раздражение. Тем не менее никто не протестовал, когда он просил руководство газеты «II Messaggero» сделать отца Кларетты ее корреспондентом по вопросам медицины, — ведь доктор Петаччи был в конце концов компетентным врачом. Никто не возражал и против его попыток обеспечить сестре Кларетты — Мириам карьеру киноактрисы. Однако другие примеры его покровительства, примеры неудачные, прощались уже не так легко. Достаточно вспомнить его выбор на важный пост секретаря фашистской партии некоего Альдо Видуссони, молодого человека 26 лет, друга Петаччи. Кандидатура была единодушно отклонена. Полуофициальное объяснение, что Видуссони был предложен на этот пост, чтобы проверить пользуется ли он авторитетом среди партийной молодежи, никого не удовлетворило. Чиано был просто ошеломлен, когда узнал об этом выборе, потому что Витторио Муссолини описал Видуссони как человека «невежественного, злобного, абсолютно ничтожного». И он заявил об этом, но, конечно, не дуче.Некоторые из руководящих деятелей фашистского движения появились у Чиано и посоветовали ему, как ближайшему советнику Муссолини и его зятю, информировать дуче о том, что члены партии настроены резко против этого назначения, а в стране поднимается и ширится волна раздражения против Петаччи. Но Чиано не осмелился этого сделать. Никто не осмелился сказать дуче и о слухах, ходивших по Риму, о влиянии, оказываемом неким архитектором по имени Патер на донну Рашель, которое, по словам ее дочери Эдды, отражалось на многих сторонах жизни ее матери. «Дело заключается в том, — писал Боттаи, — что никто не осмеливается разговаривать с Муссолини о чем-либо вообще». Когда один из приятелей сказал Чиано, что дуче настолько нездоров, что часто уже не в состоянии скрывать сильные боли, испытываемые им, и что необходимо принять какие-то меры, Чиано ответил: «Да?… А у кого хватит мужества пойти и поговорить с ним о личных делах?».«Где тот человек, у которого хватит мужества поговорить с Муссолини о неприятностях?» — вопрошал Боттаи почти словами Чиано. Когда министерство внутренних дел подготовило документальный доклад о нестабильном внутреннем положении в Италии и росте антифашистских настроений, Буффарини-Гвиди отважился скрыть это сообщение от дуче. Когда Рафаэло Рикарди, министр торговли, разгневанный нелегальными операциями Петаччи с золотом, все-таки отважился говорить с Муссолини об этом, дуче отнесся к этому факту с негодованием и даже, как подумал Рикарди, «с сознанием собственной вины». Однако Чиано не думал, что будущее этого министра сложится удачно после такого визита. «Говоря с Муссолини, не следует верить, что ты опередил его на два шага», — проницательно подчеркивал он. Буффарини-Гвиди согласился с этими словами и сказал, что главным в реакции дуче на слова Рикарди было вовсе не негодование и уж тем более не самоуничижение, а озлобление за то, что ему устроили сцену. Граф Кавальеро не пошел по пути Рикардо. По опыту он знал, что общаться с дуче будет много легче, если информация, которая ему не нравится, будет сокрыта. Когда, например, его попросили предоставить список военного снаряжения, производимого в Италии, он позволил себе значительно преувеличить количество противотанковых ружей, и т. п. Хотя Муссолини с удовольствием принимал хорошие новости, не стремясь подвергать их особым проверкам, в этом случае он все-таки усомнился в данных, которые привел Кавальеро. Но граф отвертелся, сославшись на то, что они представляют теоретические возможности производства, но не реальные его размеры, и изменил данные в своем черновике.Искажение или утаивание от дуче информации, конечно, не являлось последним изобретением руководства фашистской партии. Вообще, в Италии многие верили, что в течение долгих лет высшее руководство страны утаивало от него истинное положение дел. В прошлом эта вера часто срабатывала на Муссолини. Когда кого-либо из местных фашистских функционеров уличали в коррупции, жестокостях и т. п., или когда очередной фашистский декрет уже не казался людям слишком удачным, то они говорили друг другу: «Если бы об этом знал дуче!» Поскольку дуче был все еще богом, он не отвечал за ошибки своих земных последователей. Однако теперь подобное внимание встречалось все реже. К концу 1942года многие итальянцы стали считать, что именно дуче был одной из главных причин всех мучительных несправедливостей, поражений, бедствий последнего времени, демонстрировавших, что созданная Муссолини система не способна преодолеть то критическое положение, в котором она оказалась благодаря своему создателю.Война тянулась слишком долго. Глава втораяЗАГОВОРЩИКИ
Ноябрь 1942 — 24 июля 1943 Почему Цезарь не просмотрел список заговорщиков, когда он попал к нему в руки?Возможно, он позволил убить себя, ибо понял, что достиг предела. 1 23 января 1943 года части британской армии оккупировали Триполи. К тому моменту уже всем стало понятно, что потери итальянцев стали невосполнимыми и единственной надеждой Италии оставался разрыв союза с Германией. Некоторые, однако, считали, что союз Берлин-Рим-Токио не может быть разрушен, пока у власти остается дуче. Это мнение разделяли и немцы. После падения Триполи, когда казалось, что вот-вот будет сдан и весь Тунис, Геббельс в своих дневниках уверенно отмечал: «Дуче самым энергичным образом снова уверил фюрера, что он пойдет с нами во что бы то ни стало и навсегда сохранит верность союзу. Это действительно так. Пока у власти в Италии находится дуче, мы можем быть спокойны — лояльность по отношению к фашизму обеспечена».Как долго, размышлял Геббельс, дуче будет оставаться у власти? И какой реальной властью он обладает в действительности? Аристократия и двор, а в этом он был уверен, «игнорируют все его решения, да и генералы постоянно не ладят с ним».В действительности же оппозиция была намного сильнее и основательнее, чем полагал Геббельс. Так что в ноябре 1942 года, когда генерал Монтгомери в Северной Африке у Эль-Аламейна сокрушил итальянскую армию, почва для заговора вполне созрела. На первых порах дело ограничивалось неуловимыми и неопределенными намеками и предложениями, тайными переговорами и встречами, в которых участвовали представители двора и офицеры генерального штаба. По мере разрастания заговора в него оказался втянут и сам король, было также известно, что министр королевского двора герцог Пьетро д'Аквароне, принцесса Мария, равно как и ее супруг — наследник престола Умберто, были связаны с теми генералами, которые хотели бы положить конец диктатуре дуче. Что касается Аквароне, то он не ограничивался только своими контактами с генералами. Еще за три года до того, в январе 1940 г., во время игры в гольф он подошел к Чиано и сказал, что король полагает, будто может «возникнуть необходимость в изменении курса». Чиано показалось, что он хотел развить эту тему, однако сделать это возможности ему не представилось. «Я слышал из различных источников, — писал в своем дневнике зимой 1942 года старый антифашист маршал Кавилья, — что во дворце этот вопрос рассматривался раньше, чем полагают. Король скрупулезно взвешивает, что можно здесь сделать. Однако генералы, приятели Кавилья, выступавшие за необходимость соответствующих действий, не соглашались с тем, чтобы смещению подвергся только один Муссолини. Генерал Витторио Амброзио, человек, сыгравший впоследствии важную роль в драматических событиях, приведших к аресту дуче, считал, что король тоже должен уйти, ибо его личность „тоже отождествлялась с фашизмом“. „Навестил Бономи, — писал он в зашифрованной, но не оставшейся тайной, записи в своем дневнике в феврале 1943 года. — Предложение Бадольо — отречение короля от престола. Принц Армистиче Кавальеро“.Упомянутый в этой записи Иваноэ Бономи, являвшийся премьер-министром накануне прихода фашистов к власти и вновь ставший им после их разгрома, был одним из тех немногих социалистов, которым доверял король. Его предполагаемая лояльность трону была не безусловной, но оппортунистической по своему существу. Так было и с маршалом Бадольо, чье предложение об отречении короля от престола и стало предметом дискуссии, о которой упомянул в процитированной выше дневниковой записи генерал Амброзио. И хотя сам Бадольо отказывался, не выказывая честолюбивых устремлений, тем не менее маршалом Кавилья именно ему было предложено составить «некоторые проекты на счет преемников Муссолини». В апреле 1943 года он писал в письме одному из друзей о согласии с мнением генерала Амброзио о том, что Италия не может терять времени и должна скорее порвать с Германией, — «с монархией или без нее», — что в свою очередь неизбежно приведет к смещению дуче.В то время как Бадольо и Амброзио вместе с другими генералами — Джузеппе Кастельяно и Помпео Карбони обсуждали эти планы и взвешивали свои шансы на успех, несколько фашистских министров Муссолини также готовили заговор, направленный на свержение дуче. Наиболее влиятельными и заметными фигурами среди них были министр образования Джузеппе Боттаи и граф Дино Гранди, министр юстиции. Как и маршал Бадольо, Дино Гранди был честолюбив и проницателен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62