.. Я прошу вас, господа судьи, представить, как может подействовать на рабочего-коногона такая возня, превышающая средние человеческие силы!.. Я подошел к... обвиняемому, когда он, человек очень большой силы, был уже обессилен... Этим, конечно, объясняется, что он мне сгрубил на мое замечание. Моя вина, что я вспылил тогда и его уволил... А на другой день, вечером, когда я сидел за столом и писал письмо своей матери в Петербург, он ...обвиняемый, залез ко мне с надворья через полуотворенное окно... залез потому, что был очень в то время пьян... а пьяному, как говорится, и море по колено: пьяный своими действиями управлять не может.
- Пхе... господин потерпевший, мы бы попросили вас не отклоняться в область отвлеченных рассуждений, а... пхе... быть поближе к фактической стороне дела, - нажимая на слова "фактической стороне", заметил председатель суда.
- Фактической? - повторил Матийцев недоуменно и продолжал, глядя только на председателя: - Фактом было и остается появление пьяного шахтера-коногона в квартире горного инженера, его начальника, появление через окно, а не через двери, но в руках у него не было никакого орудия или оружия. Фактом было и то, что он был пьян, - и это с моей стороны не "отклонение" в сторону, а обрисовка положения дела, совершенно необходимая деталь. Трезвый он... обвиняемый, не залез бы в окно, а пьяный предпочел окно двери, только и всего...
- И?.. Что вы, собственно, хотите сказать, господин потерпевший? нетерпеливым тоном перебил Матийцева член суда, сидевший по правую руку председателя, тот, у которого светилась большая глянцевитая лысина.
Матийцев заметил, что он при этом вопросительно взглянул на председателя, и тот разрешающе качнул головой.
- Я хочу сказать, - подстегнуто ответил "потерпевший", - что коногон Божок остался и в этом верен себе. Если он хотел объясниться со мною, проситься вновь на работу, то мог бы, на наш взгляд, поискать двери, но кто же учил его приличиям? Его учили жить по той же системе, по которой он учил молодую лошадь Зорьку, то есть при помощи истязаний... Он явился пьяным, а кто его учил трезвости? Кто хоть пальцем о палец ударил, чтобы доставить ему, безграмотному шахтеру, хотя бы какие-нибудь разумные развлечения в часы его отдыха от каторжной, - воистину каторжной, работы? Какие-то анонимные бельгийцы, наживающие сто на сто и даже триста на сто, да, триста на сто на каторжной работе безграмотных русских коногонов божков?
После этих слов Матийцеву кинулось в глаза, как переглянулись над столом, накрытым зеленым сукном, оба члена суда и взглянули на председателя, а тот посмотрел на прокурора, и, опасаясь, что его снова перебьют, продолжал, намеренно учащая речь:
- От нас, инженеров, шахтоуправление требует, чтобы мы снизили себестоимость пуда угля в добыче с пяти с половиной копеек до пяти, а за чей же счет мы можем произвести такую операцию? Опять все за счет тех же шахтеров: недоплатить им и тем увеличить прибыль бельгийской компании... А как живут шахтеры? "Не входи к нам, барин, блохи осыпят!" - вот что я от них слышал, когда захотел посмотреть, как они живут... А два года назад, когда я был студентом на практике, в той же шахте, в которой сейчас инженером, там началась летом холерная эпидемия... От нее бежали шахтеры и занесли ее в Рязанскую, Калужскую, Орловскую губернии, откуда явились на заработки к нам, в Донецкий бассейн. Явились заработать малую толику денег, а заработали смерть от холеры. Здесь она вспыхнула тогда, - здесь был ее главный очаг, а почему? Потому что нигде в России, - во всей России! - не было более антисанитарных условий жизни, чем здесь, у наших шахтеров!
- Вы опять отвлекаетесь! - поморщившись, прервал его председатель, но он уже не почувствовал теперь себя оскорбленным этим.
- Нет, я говорю по сути дела, я объясняю вам, господа судьи, а также присяжным заседателям (тут Матийцев повернулся всем телом в сторону присяжных) обстановку преступления коногона Божка... Тогда, по требованию санитарного надзора, работы в шахтах были совершенно прекращены; они возобновились только по прекращении эпидемии. Тогда же обращено было внимание и на то, что у нас не везде достает даже воды для того, чтобы семьи шахтеров могли приготовить горячую пищу для своих кормильцев, когда они возвращаются с работы, а чем же шахтеру смыть с себя угольную пыль, которая набивается ему и в волосы и во все поры тела? Нечем!.. Представьте себе такое положение вещей: нечем умыться после работы, так как нет для этого даже и стакана воды!.. Зимою женщины топят снег, - хотя он тоже грязный, но все-таки получается из него кое-какая вода, а летом? Как быть летом? Водовозы возят в бочках, а женщины с ведрами выстраиваются в длинные очереди и готовы вцепиться в волосы тем, кто стоит впереди, так как всем воды у водовозов никогда не хватает!.. Я назвал труд шахтеров каторжным, - беру это мягкое слово назад, - он гораздо тяжелее и хуже труда каторжников, так как на каторге есть начальство, которое все-таки заботится хотя бы о том, чтобы они не нуждались в воде, а почему об этом не желают позаботиться владельцы наших шахт? Почему шахтеры должны спать по десять человек на полу хибарки вповалку и занимать собою весь пол так, что даже и кошке окотиться негде?
Показалась ли последняя фраза несколько неожиданной для одного из членов суда, черноволосого, сидевшего по левую сторону от председателя, но он улыбнулся, одними только глазами, правда, однако Матийцев это заметил и продолжал с большим подъемом:
- Без угля не может быть тяжелой промышленности в стране и не может развиваться железнодорожное дело, что для нас, для России, необходимо в первую голову, так как страна наша велика и обильна, - в высшей степени велика и чрезвычайно обильна, - а железных дорог не имеет! Разве такая тяжелая промышленность должна быть в громаднейшей стране, в которой считается населения сто восемьдесят миллионов? Но она не развивается, для этого не хватает угля, основного нерва промышленности. И в газетах пишут об угольном кризисе, и на съездах горнопромышленников толкуют об этом, а почему же не позаботятся о том, чтобы кризис этот изжить, чтобы угля было вдоволь? А для этого нужно только одно: обеспечить человеческие условия жизни шахтерам, не смотреть на шахтеров, как на каторжников или готовых кандидатов в каторжники: дескать, если и не совершили еще уголовных преступлений, то неизбежно должны совершить! Мы, дескать, их доведем до уголовщины, погодите, - она для них неизбежна, так как мы не только мучаем их непосильным трудом, но еще и спаиваем их как презренных рабов-илотов!.. Мы получаем из-за границы займы на подъем промышленности, но расхищаем их, а наши недра отдаем в аренду бельгийцам, французам, англичанам, немцам, кому угодно, а эти арендаторы смотрят на русских рабочих даже не как в Америке на негров, а гораздо хуже и подлее.
- Господин потерпевший! - резко выкрикнул председатель, постучав при этом карандашом по столу. - Вас в голову ударил обвиняемый... пхе... коногон Иван Божок?
- Да, в голову, - ответил Матийцев.
- Это... это мы видим, пхе... Вот этим стулом? - Председатель кивнул на стул о трех ножках, лежащий на особом столе.
- Да, этим стулом, господин председатель, но я отчетливо помню, что прежде ударил его этим стулом я! - с большим ударением на последних словах сказал Матийцев.
- Вот об этом нам и расскажите... пхе... и не отнимайте у нас времени ничем посторонним и к делу вашему не относящимся.
- Да, этим стулом ударил его первый я, - повторил Матийцев, - как только увидел его в своей комнате.
- Выходит, что не коногон Божок напал на вас, а вы на него напали? сказал теперь уже не председатель суда, а тот член суда, который сидел по правую его Руку.
- Так именно и выходит, - согласился Матийцев. - Первый ударил его я... разумеется, из чувства самозащиты... Кем-то сказано: "лучшее средство защиты напасть самому"... Я и напал. Но так как обвиняемый был неизмеримо сильнее меня, то вырвал у меня мое орудие - стул - и в свою очередь ударил меня... после чего я потерял сознание. И это все, что я могу показать, а что произошло после того, как я потерял сознание, это уж расскажут свидетели, - для чего они и приехали со мною вместе.
- Вы сказали: "ударил меня", но... пхе... куда же именно пришелся этот удар?
Задав свой вопрос, председатель с явным любопытством глядел на голову "потерпевшего", почему Матийцев раздвинул волосы и, показывая пальцем, пояснил:
- Вот сюда пришелся удар, и потом, когда я лежал еще с закрытыми глазами, я слышал слова нашего рудничного врача по поводу раны, что будто бы "счастлив мой бог"... Думаю, что в этом сомневаться не приходится: бог-то счастлив, а люди не очень. Об одном из таких, притом очень несчастных, людей, коногоне Иване Божке, и идет речь.
Тут Матийцев увидел, как прокурор, человек явно не несчастный, а напротив, благополучный во всех отношениях, слегка приподнявшись со своего отъединенного стула и изогнувшись над небольшим, отъединенным столом, обратился к председателю суда:
- Разрешите, господин председатель, задать потерпевшему несколько вопросов.
- Пожалуйста, - не замедлил разрешить председатель, и прокурор обратился к Матийцеву всем своим холеным высокомерным лицом.
- Происходит нечто странное, на что я и хочу обратить внимание суда. Вы, господин Матийцев, потерпевший, то есть истец по делу Ивана Божка, или вы, чтобы сказать мягко, при-гла-шены им для его защиты?
- Я - потерпевший, да... - несколько удивленный вопросом поспешил ответить Матийцев, но тут же добавил: - Но, хотя и потерпевший, я дела против того, от кого потерпел, не поднимал. Дело против шахтера коногона Божка поднято шахтоуправлением, а не мною.
- Так, не вами, - согласно кивнул головою прокурор. - В следственных материалах есть даже, что вы просили не подымать этого дела. Вот в этом именно и заключается странность. Вы кто по вашей партийной принадлежности? Максималист?
Он как бы выстрелил этим словом в упор и ждал, подавшись, упадет или нет этот странный инженер, заведующий шахтой "Наклонная Елена", но Матийцев только вздернул плечами в знак непонимания.
- Вы делаете вид, что слово "максималист" вам даже и незнакомо совсем!
- Оно мне и действительно мало известно: мне приходилось его слышать, но я не вдумывался в его смысл, - сказал Матийцев.
- А предварительного сговора с обвиняемым у вас, вы тоже скажете, не было разве, чтобы разыграть эту мелодраму в зале суда?
- Как так "предварительный сговор"? - проговорил Матийцев уже пониженным тоном, так как отчетливо представился ему рядом с прокурором Яблонский, который раза два почему-то упорно высказывал свою "догадку" о желании его, Матийцева, выдвинуться в глазах горнопромышленников отстаиванием их интересов до риска собственной жизнью. По Яблонскому выходило, что он сговорился с Божком, чтобы тот изобразил, как на сцене, трагично, но безвредно нападение в видах карьеры его, Матийцева, и по мнению прокурора вышло то же самое: сговор с Божком!
- О каком таком сговоре с обвиняемым Божком вы говорите, господин прокурор? - спросил снова Матийцев, так как прокурор выдерживал паузу, испытующе и даже торжествующе на него глядя.
- Если вы забыли, то я считаю нужным напомнить вам, что вы даже приглашали обвиняемого к себе в то время, когда еще лежали с забинтованной головой, - вполне расстановисто и отчетливо сказал прокурор и добавил, обращаясь уже не к Матийцеву, а к старшине присяжных заседателей: - Это есть в материалах следствия, как показание рудничного жандарма.
Сказав это, прокурор сел и даже отвалился на спинку стула, как бы приготовясь слушать длинное опровержение того, что по самой сути своей неопровержимо, а Матийцев почувствовал как бы прикосновение к себе многих пар недоумевающих глаз, прикосновение неприятное, даже колючее. Поэтому он вздернул голову, как лошадь от удара кнутом, перевел глаза свои с прокурора на председателя и начал говорить о самом себе, о том, что считал для себя самого самым главным.
- Да, это совершенно верно: я просил, чтобы мне, когда я еще лежал в постели, привели Ивана Божка, который хотя и был уже в то время арестован, но до приезда следователя никуда не отправлялся... Его привели ко мне, и я говорил с ним. Меня всецело занимал тогда вопрос: зачем именно залез он ко мне через окно? То есть было ли у него заранее обдуманное намерение меня убить, или он хотел только объясниться со мною, проситься вновь на работу, а мысль залезть в окно для этой именно цели появилась у него вдруг, спьяну? То есть вышло так, как будто я, от нечего делать (я ведь лежал тогда, был очень слаб), захотел сам заняться следствием, - выяснить для себя причины действий Божка, которые могли бы стоить мне жизни. Рудничный жандарм, я помню, сидел в соседней комнате и, разумеется, все до единственного слова слышал, а что он показал следователю, этого уж, конечно, я не знаю.
- В показаниях рудничного жандарма есть, что вы будто бы обнадеживали подсудимого, что будете... пхе... за него заступаться на суде, что мы и видим, - сказал председатель, перелистывавший перед тем бумаги в папке, очевидно, дело Божка.
- Может быть, господин председатель, вполне может быть, что именно нечто подобное и было мною сказано, - вдруг еще более подстегнуто ответил на это Матийцев, - но какой же это сговор! Это был разговор того, который сам приговорил себя к смертной казни, с тем, кто его спас от напрасной, совершенно ненужной смерти!
Тут Матийцев сделал паузу и обвел взглядом и членов суда, и прокурора, и защитников Божка, и даже полуобернувшихся всех присяжных. При этом он видел, что все смотрят на него с тем участливым изумлением, с каким смотрят на сумасшедших люди здорового ума и твердой памяти, на таких именно, которые уже подозревались ими в сумасшествии, но не вполне проявляли его, и вот, наконец-то, проявили с очевидностью, ясной для всех.
Поняв это, он опустил было голову, но тут же поднял ее, так как нашел сравнение, доступное по смыслу всем.
- Представьте себе, - продолжал он, - что в запертой снаружи квартире начался пожар, а человек в ней очень крепко спал и проснулся только тогда, когда все горит в квартире, везде бушует пламя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35