Всем пошли на пользу овощи, свежее мясо, теплый климат и прочие блага жизни после свирепых ветров, сырости и постоянной стужи шестидесятых широт. Но нет худа без добра — после всех испытаний команда наконец превратилась в единое целое, тяжкий переход выковал настоящих моряков даже из самых ледащих матросов «Дефендера». Незаметно для себя они нашли общий язык со старожилами «Сюрприза» — прежние различия и враждебность исчезли. Матросы стали не столько более умелыми, сколько более дисциплинированными: после Южной Атлантики телесных наказаний не случалось. Но в семье не без урода — ничуть не изменился придурковатый чревовещатель цирюльник Комптон, любитель почесать языком. Не вписывался в общую картину и старший канонир. Хотя прежде на «Дефендере» он не служил, но оставался для всех чужаком, пил по-черному и, похоже, медленно сходил с ума. Джек не раз видел толковых морских офицеров, которые пропадали ни за понюшку табака. Хотя капитан военного корабля был на своем борту царь и бог, он едва ли мог помешать моряку, имеющему офицерский патент, губить себя, если тот, как Хорнер, не нарушал Дисциплинарного устава. Этот мрачный, грубый тип был добросовестным служакой и никогда не отлынивал от своих обязанностей. И все-таки Джек его недолюбливал. Зато молодежь грела капитанскую душу. Джеку Обри редко доводилось видеть более дружных и жизнерадостных обитателей мичманской каюты. Он даже мог ими гордиться. Когда фрегат огибал мыс Горн, мичманы вели себя великолепно, хотя Бойл сломал себе три ребра, а Уильямсон отморозил два пальца на ноге и кончики ушей, а из-за цинги голова его стала голой, как яйцо. Теперь они резвились на острове Хуан-Фернандес, охотясь на коз со стаей крупных диких собак, которых им удалось в известной степени приручить. Джек Обри улыбался, но его радостные мысли оборвал мушкетный выстрел и голос Блекни, вахтенного мичмана.
— Осмелюсь доложить, сэр, Сахарная Голова сигналит. Думаю, они судно заметили.
Действительно, так оно и оказалось, но из-за бокового ветра было невозможно прочитать семафор с горы. Не дожидаясь, когда расстояние сократится, Джек Обри бросился на полубак и во всю мощь своей луженой глотки заорал сигнальщикам на Сахарной Голове:
— Это китобой?
— Нет! — послышался дружный ответ. Сигнальщики махали руками и выразительно показывали в подветренную сторону. Приказав Блекни захватить с собой подзорную трубу, капитан забрался на салинг фок-мачты. Он принялся внимательно осматривать затянутый дымкой северный горизонт, но не увидел ничего, кроме стаи китов, десятка два которых вздымали фонтаны пара.
— Сэр! — закричал Блекни, стоявший на брамсель-рее. — Читаю семафор: «Судно, находящееся по пеленгу норд-норд-ост на дистанции столько-то миль (не могу прочитать цифры, сэр), следует курсом вест».
На Сахарной Голове находились люди ответственные — старшина Уэйтли и два пожилых матроса первого класса. Для таких моряков слово судно обозначало лишь одно: «трехмачтовый корабль с прямым парусным вооружением». Фрегат, разумеется, тоже был судном, и поскольку судно, о котором они семафорили, не было китобоем (ведь китобойную шхуну можно узнать по «вороньему гнезду»), то оно вполне могло оказаться «Норфолком».
— Мистер Блекни, — произнес Джек Обри, — захватите с собой подзорную трубу и мигом на Сахарную Гору. Обратите внимание на то, какие паруса это судно несет, каков его курс и пеленг. Пусть наблюдатели с вещами спускаются вниз. Вы тоже возвращайтесь побыстрей, если не желаете провести на этом острове остаток своих дней. При таком ветре мы никогда не сможем вернуться сюда, как только ляжем на подветренный галс. — Затем, повернувшись к корме, он громко скомандовал: — Мистер Хани! Прикажите по местам стоять, с якорей сниматься.
Все, кто был и на борту, и на берегу, ждали этого приказа с той минуты, как наблюдатели на Сахарной Голове ответили на зов капитана. Не успел боцман отдать команду, как палуба корабля превратилась в потревоженный муравейник. Одни матросы навалились на вымбовки шпиля, другие принялись травить носовой швартов; полубаковые кинулись под палубу укладывать в бухту тяжелый и мокрый якорный канат. На это ушло куда больше времени, чем на то, чтобы отдать саму команду. Несмотря на суету, на фок-мачте фрегата успели поднять «Синий Питер» — флаг отплытия — и выстрелить из пушки, чтобы привлечь внимание к сигналу.
Услышав выстрел, Стивен и отец Мартин замерли на месте, и, прежде чем они сообразили, что означает этот звук, спутники заставили их повернуть назад и так поспешить вниз, что если на подъем они затратили полчаса, то спуск преодолели за пять минут. Ни Бондена, ни Кэлами не трогали замечания насчет излишней спешки, им были не понятны охи и ахи по поводу колибри и не отловленных жуков. После спуска с горы им пришлось, огибая бухту морских слонов, еще долго пробираться сквозь заросли сандаловых деревьев — «единственного места на острове, где можно найти мерценарию», как истошным голосом вопил отец Мартин. Моряки все же отконвоировали своих подопечных к берегу, после чего на красный катер погрузили под руководством Хиггинса трех последних больных (у одного была сломана нога, которая никак не срасталась; у второго ампутирована по самое плечо рука из-за антонова огня после обморожения: третий дошел до последней стадии сифилиса: минутное удовольствие, полученное в борделе много лет назад, вскоре должно было привести к общему параличу).
После того как замер звук дудки на барабане шпиля, прозвучали ритуальные слова «Якорь на панер, сэр!», а затем «Корабль к съемке с якоря готов!». Затем наступили тревожные минуты, поскольку якорь полз и мог зацепиться за опасный грунт. Вновь зазвучала дудка, матросы навалились на вымбовки, но барабан шпиля вращался все медленнее. Прибыла охотничья партия, уместившаяся в одну шлюпку. Возвратившиеся из увольнения навалились на гандшпуги.
— Пошел шпиль! — скомандовал боцман, почувствовавший, как якорь отрывается от фунта, и тотчас, пощелкивая палами, стал быстро вращаться шпиль, вместе с облаками ила поднимая со дна становой якорь. — Пошел живей! — Становой якорь крепил судно с кормы, причем якорный канат был подан в порт кают-компании, и хотя матросы фрегата обрадовались, увидев становой якорь поднятым из воды, но его надо было еще передать на нос. Задача эта была трудна сама по себе, поскольку становой якорь весил полторы тонны. Сейчас же она усложнялась еще и тем, что следовало развернуть корабль поперек бухты, чтобы поднять второй якорь, заведенный далеко вперед по носу, так что кипучая деятельность не стихала. Шпиль непрерывно вращался под звуки одной популярной матросской песенки, в то время как боцман и его помощники прыгали, словно резвые обезьяны.
Прошло какое-то время, прежде чем Джек обратил внимание на своих натуралистов:
— Вот и вы здесь, доктор. И вы, отец Мартин. Прошу прощения за то, что оторвал вас от ботанических исследований, но я рад, что вы вернулись на корабль. Противник вполне может оказаться от нас с подветренной стороны. Мы должны тотчас же отплывать, пользуясь попутным ветром. Мистер Моуэт, надеюсь, все на борту?
— Никак нет, сэр, — отвечал старший офицер. — Старший канонир, его жена и мичман Холлом до сих пор не вернулись.
— Мистер Хорнер не вернулся? Я готов поклясться, что он вернулся на баркасе. Выстрелите еще раз из пушки.
Было произведено три выстрела с продолжительными интервалами. Стреляя, «Сюрприз» медленно двигался по бухте. Не успели поднять малый якорь (якорный канат находился почти в отвесном положении), как доложили о том, что Хорнер оказался на месте высадки. Но он был один.
— Вот дьявольщина! Чем они там занимаются, черт бы их побрал? Цветы, что ли, собирают? — произнес Джек Обри, разглядывая гладь моря, взъерошенную зыбью, которую поднял долгожданный ветер, сопровождавшийся приливом. — Пошлите за ними шестерку. В чем дело, мистер Холлар?
— Прошу прощения, сэр, — отвечал боцман. — Шпиль снова забарахлил.
— Черт бы меня побрал! — выругался капитан. — Заведите дополнительный трос. — Дополнительный трос завели, чтобы ослабить натяжение якорного каната, и Джек Обри подлез под вымбовки, чтобы проверить состояние палов. Действительно, у одного из палов — откидных стопоров, насаженных на нижнюю часть баллера шпиля — обломился конец, а второй так перекосился, что в любую минуту мог выйти из строя. Если бы это произошло в тот момент, когда якорный канат был натянут, то любая волна, любое сотрясение корабля со страшной силой передались бы на вымбовки, которые стали бы вращаться в обратном направлении, раскидывая и калеча людей.
— Прикажете раздуть горн, сэр? — спросил Моуэт.
Рано или поздно придется отковать, закалить и установить новые стопора. Но потратить на это сейчас несколько часов — значит прозевать не только прилив, но и тот слабый попутный ветер, который развевал вымпел.
Направляясь на корму, Джек увидел Мейтленда, разговаривавшего с Моуэтом. Шагнув навстречу капитану, старший офицер снял треуголку и неестественным, излишне официальным тоном произнес:
— Старший канонир прибыл на борт судна, сэр. Он прибыл один. Он говорит, что Холлом дезертировал и не желает возвращаться на корабль и что миссис Хорнер осталась с ним. По его словам, они намерены остаться на острове. Он повредил в лесу ногу и спустился к берегу.
Воцарилась странная атмосфера. Капитан воздержался от ответа на доклад и оглядел шканцы. Большинство офицеров находились на палубе. Лица у них были напряженные. Двое матросов, вернувшиеся на шестерке, стояли рядом и расправляли концы талей. Они были явно взволнованы, если не сказать испуганы. Очевидно, всем членам экипажа корабля было что-то известно; было также очевидно, что никто не намерен сообщить капитану, что произошло на самом деле. Даже доктор Мэтьюрин был будто не в себе. Следовало немедленно принять решение, причем лично. При обычных обстоятельствах дезертир должен был быть пойман; важное значение имел назидательный пример. Но тут был особый случай. На то, чтобы обыскать все пещеры и убежища на острове, могла уйти неделя. В такое-то время, когда в пределах видимости мог находиться неприятель! Взвешивая все варианты решения, Джек с трудом удержался от вопроса: «Не сказал ли артиллерист что-нибудь насчет их преследования, насчет того, чтобы вернуть на корабль хотя бы его жену?» Но тут он понял, что ответ на этот вопрос содержится в докладе Моуэта. Вопрос был бы бессмысленным, и с чистой совестью капитан приказал:
— Якорь поднять. — Затем добавил: — Что касается дезертирства, то к этому вопросу мы вернемся позже, если возможно. Примите на себя командование, мистер Мейтленд.
— По реям! — воскликнул офицер, и матросы полезли на мачты. — Паруса поднять! — И моряки принялись извлекать из чехлов паруса, держа их под мышкой.
— Паруса отдать. Выбрать шкоты.
Паруса были поставлены. Вахта левого борта выбрала шкоты фор-марселя, вахта правого борта — шкоты грот-марселя, а гардемарины и подвахтенные — шкоты бизани. Затем, немного опережая команду, они взялись за фалы и подняли реи; затем очередь дошла до брамселей. Паруса были поставлены в соответствии с ветром, и фрегат, проходя над малым якорем, без труда оторвал его от фунта. После этого матросы кинулись к шпилю и принялись выбирать якорный канат. Матросы проделали все эти операции, не задумываясь, благодаря длительной практике, но в тишине, которую можно было назвать мертвой. Не ощущалось никакого воодушевления от выхода в море и возможности скорого столкновения с неприятелем.
Многие моряки видели, как старший канонир поднялся на борт: вид его был мрачен, одежда забрызгана кровью. Кое-кто слышал, как механическим голосом, словно манекен, канонир докладывал о своем прибытии вахтенному офицеру. А гребцы шестерки рассказывали, как, опустившись возле уреза воды на колени, он отмывал руки и лицо.
Выйдя из-под прикрытия острова, фрегат поставил верхние и нижние лисели и лег на курс перехвата незнакомого судна. Блекни успел точно зафиксировать его местонахождение и установить, что оно движется левым галсом, по крайней мере на один румб между галфвиндом и бакштагом, неся прямые паруса и марсели. «Сюрприз» развивал скорость в восемь узлов, и Джек Обри рассчитывал приблизиться к незнакомцу вечером, а затем, убрав все паруса, кроме стакселей, укрыться до наступления ночи за линией горизонта, чтобы с рассветом на всех парусах устремиться к незнакомцу.
Забравшись на грота-салинг, капитан изучал в подзорную трубу дугу далекого горизонта — сектора в двадцать градусов, начиная от правой шкаторины фор-брамселя, и слышал, как переговариваются внизу на фор-марсе не заметившие его матросы. Разговаривали они тихо, чуть ли не шепотом. Но все равно можно было понять, что моряки расстроены. Расстроены по ничтожному, в общем-то, для них поводу — какой-то подшкипер всего лишь удрал с чужой женой, чтобы устроить с ней рай в шалаше на теплом, живописном острове.
Снова появились киты; на расстоянии не больше мили от фрегата появилось огромное, вздымающее фонтаны брызг стадо. Джеку Обри никогда еще не доводилось видеть этих великанов в таком количестве. Наверняка их насчитывалось свыше двух сотен особей.
— Невинная кровь пролилась под солнцем, — донесся чей-то голос с фор-марса. Это был Винсент, проповедник-самоучка, выходец с Запада.
— Черта с два невинная, — отозвался кто-то, по-видимому старик Фелпс.
Вдалеке что-то блеснуло. Это был явно не китовый фонтан. Наведя на подозрительное место подзорную трубу, Джек стал внимательно вглядываться. В окуляре маячил парус незнакомца, шедшего прежним курсом. Корпуса его, конечно же, не было видно, но это был он. Наклонившись, капитан тихо отдал команду, так, словно находящиеся на дальнем корабле моряки могли его услышать:
— Эй, на палубе! Убрать брамсели.
Медленно спустившись на палубу, капитан распорядился, чтобы «Сюрприз», оставаясь вне поля зрения незнакомца, продолжал следовать параллельным курсом, и затем вошел в свою каюту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56