– Как ты думаешь, выдержит? – спросил Железнов проходившего мимо него бойца.
– Кто? Мост? Мост-то выдержит, – устало протянул солдат, – а вот табачку-то нема… – И он провел ладонью по грязной щетине, покрывшей его щеки. Железнов протянул ему папиросы и вдруг в этом загорелом, покрытом пылью солдате узнал того рыжего бойца, который когда-то пел и плясал там, на границе.
– Вы, товарищ, служили в батальоне капитана Карпова? За Кобрином расстались?
– Так точно, товарищ полковник. – Трошин глубоко затянулся папиросой и выпустил дым из ноздрей. – Я вас вспомнил, товарищ полковник, только очень уж вы похудели и даже поседели.
Сойдя с моста, Яков Иванович только было хотел расспросить Трошина, каким путем он сюда добрался, но Трошин стал рассказывать сам:
– После того как вы нас из-под Жабинки вывели, воевал под Кобрином. Там ранили… Чуть успели привезти в госпиталь, а тут, глядь, уже они… Ну, я хвать винтовку и – с ребятами, тоже раненными, в атаку… – Трошин махнул рукой. – Тяжело было. С госпиталем отошли на Минск. По пути встретили полк из дивизии полковника Борейко, в него я и определился. А после так с ним все время и воевал до самого Смоленска. Под Смоленском снова в ногу ранило, – он тихонько хлопнул себя по левому бедру. – Правда, ранило легко. А ходить мешало. Опять положили в госпиталь. Но как лежать? Сами знаете, какое положение было под Смоленском. Не вытерпел, ночью сгреб обмундирование и – айда! Впопыхах схватил не свое – вот это, плохенькое… Теперь воюю в дивизии у полковника Гагена.
– А рана?
– Рана солдатская сама заживет.
Трошин в последний раз затянулся и бросил окурок в реку.
– Ну, мне пора. Мы ведь на положении никудышных: назначены артполк сопровождать… А насчет моста вы не беспокойтесь: выдержит! – Прихрамывая, Трошин зашагал догонять своих. Потом вдруг остановился: – А тот саперный техник, что вы арестовали…
– Паршин? – помог ему вспомнить Железнов.
– Вот, вот, Паршин! Драпанул он… – Трошин повернулся и зашагал дальше.
– Товарищ!.. Постойте!.. – крикнул ему Железнов так громко, что лошади, тащившие орудие, подались в сторону. – Ваш дружок Кочетов ведь здесь, у нас… За Пневскую Слободу дерется!
– Ах, он этакий… – У Трошина вырвалось крепкое словцо. – Виноват, товарищ полковник… Ведь, наверно, он, сукин сын, из госпиталя удрал!..
– Верно, удрал!..
– А где же, товарищ полковник, эта Пневская Слобода?
– Недалеко. – Яков Иванович показал рукой туда, где за деревьями курился черный дым. И Трошин пошел вперед.
– Ну как, чертушка, дела? – раздался сзади знакомый голос. Яков Иванович обернулся. Нагнавший его Лелюков отряхивал с себя пыль. – Пиши, Яков Иванович, донесение командующему: «Вчера отбили одиннадцать атак, но враг все же рвется к переправам…»
– Написать о московском коммунистическом истребительном батальоне? – спросил Яков Иванович. – Дерутся, как львы!
– Так и пиши: «Дерутся, как львы!» – Лелюков ткнул пальцем в бумагу: – И еще напиши, что все переправы работают и по ним движутся отходящие войска.
Пока Железнов писал донесение, Лелюков смотрел туда, где черной тучей расплылся по горизонту дым боев и пожарищ. Над дорогами висели густые облака пыли: беспрерывным потоком тянулись машины, тракторы с орудиями, конные обозы. Все это, наезжая друг на друга, вваливалось на переправы и, спускаясь с мостов, длинными колоннами растекалось по трем направлениям.
Лелюков взял донесение, прочел его и подписал. Яков Иванович подозвал связного, отдал ему донесение и приказал:
– Скажи, чтобы немедленно закодировали и быстро передали по радио.
– Ты понимаешь, Яков Иванович, в чем сила и значение этой операции? – прищуривая косящий глаз, спросил Лелюков. – Они хотели еще двадцать седьмого июля с ходу захватить Соловьевскую переправу и сунули туда свежую двенадцатую танковую дивизию. А что из этого вышло? Пшик!.. Сегодня какое число?
– Первое августа, – ответил Железнов.
– Вот то-то и оно! Видишь, как наши дела, чертушка, повернулись! Смоленское сражение, несмотря на понесенные нами большие жертвы, показало, что мы можем разбить врага! И мы его разобьем!.. Но нам, командирам, нужна организованность и еще раз организованность… Вот что!..
Когда «эмка» увезла Лелюкова на южный мост, Яков Иванович, отдав коменданту переправы нужные приказания, отошел в сторону шагов на сто.
Чувствуя, что его одолевает усталость, он опустился на густую, заждавшуюся косца траву.
Мимо, по тропе, еле передвигая ноги, длинной цепочкой, молча шагала в лес на отдых сменившаяся команда саперов. Было знойно. Монотонно стрекотали на лугу кузнечики… Яков Иванович блаженно потянулся, скинул сапоги, зарылся в пахучую траву и закрыл глаза.
Почти над самым его ухом в орешнике пискнула синица. «Ишь ты! И война тебе нипочем», – мысленно промолвил Яков Иванович.
Но в этот момент отвлек звук, напоминающий гудение шмеля. Яков Иванович насторожился и стал внимательно всматриваться в безоблачное небо. Звук становился все отчетливей, и наконец в стороне Ярцева что-то засеребрилось. Через несколько минут над переправами медленно пролетел самолет с торчащей под фюзеляжем трубой. Кругом загрохотали зенитки, застрочили пулеметы.
«Костыль»! – определил Яков Иванович. – Эта «птичка» к несчастью. Как хотелось ему, чтобы самолет грохнулся наземь! Но «костыль», как назло, прибавил скорость и улетел, унося с собой сделанные через торчащую под фюзеляжем трубу фотографии переправ.
Громко хлопнула дверца «эмки», и из машины выскочил все тот же неугомонный Лелюков.
– Что, Яков Иванович, ко сну клонит? – крикнул он еще издали. Подойдя к Железнову, уселся на траве и задымил папиросой: – Все у нас идет хорошо. Если так будет и дальше, то мы завтра переправим все основные силы армий. На том берегу останутся только части прикрытия. Четыре дивизии уже полностью здесь на нашем берегу. Сейчас переправляются другие: у Пущина – танковая дивизия, у Соловьева – части мехкорпуса, у Макеева – стрелковая дивизия. А здесь что нового?
– Начала переправляться дивизия полковника Семенова, – сказал Железнов.
Сильный артиллерийский налет по переправам прервал их разговор. Лелюков вскочил, со злобой сплюнул:
– Ишь, нечистая сила, захватить не удалось, так артиллерией гвоздить начал!
– Отдохни, Александр Ильич, ведь еле на ногах стоишь, – сказал Яков Иванович и быстро надел сапоги. – А я сбегаю на НП и узнаю, откуда кроют.
Лелюков устало махнул рукой и, опустившись, потонул в высокой траве.
Когда Яков Иванович подошел к мосту, он увидел, как на противоположном берегу из пестрого людского потока вышла одетая по-военному, с немецким автоматом на груди женщина. Она направилась на мост. Оттуда перепрыгнула на плот, сняла синий берет, зачерпнула им воды и стала жадно пить. Потом выплеснула из берета воду, выжала его, ударила несколько раз о ладонь, растянула и мокрый надела на голову, заправив под него стриженые волосы.
«Боже мой, да ведь это Ирина Сергеевна! Как она изменилась, похудела… Знает ли она о муже? Сказать ей или лучше подождать?» – пронеслось в мозгу Якова Ивановича.
Сходя с моста, Валентинова увидела Якова Ивановича, на мгновение застыла на месте от удивления, потом бросилась к нему, обняла и расцеловала.
– Яков Иванович, дорогой, как я вам рада! – волнуясь, заговорила она. Стыдясь показавшихся на глазах слез, взяла Якова Ивановича под руку и отвела подальше от дороги. Они пошли вдоль берега. – Меня мучает неизвестность. Ведь о своих ничего не знаю!.. Страшно подумать, что с ними…
Глаза Ирины Сергеевны снова наполнились слезами.
– Ведь я так домой и не попала: сразу же на городок дивизии навалилась авиация. Части еле-еле сумели выскочить из городка и с ходу прямо в бой. А после без остановки днем и ночью отходили с боями. На подходе к Зельве кончилось горючее. Там оставили последние танки, спешились и дальше дрались по-пехотному… – Она вытерла лицо платком и спросила: – А как ваша семья?
У Якова Ивановича дрогнули мускулы на щеках, но он сдержался и ответил как мог спокойно:
– Тоже ничего не знаю. – Ему легче было слушать, чем говорить. – Знаю только, што наш дом сгорел.
– Боже мой! – вскрикнула Ирина Сергеевна. – А дети?
– Наших детей, Нину и Аграфену Игнатьевну эвакуировали, – ответил Яков Иванович, хотя сам знал об этом не больше, чем она.
– Эвакуировали? – Она посмотрела на него с благодарностью. – Откуда вы это знаете?
– Я посылал шофера, и ему об этом сказал комендант. – Яков Иванович смотрел на нее, а сам думал: надо предупредить Польщикова, чтобы тот не проговорился.
– Как вы меня обрадовали!.. Ох как обрадовали!.. – И рука с платком снова потянулась к глазам. – Простите мою слабость… За это время я всего насмотрелась, и теперь бог знает, что в голову лезет… Все кажется, мои ребята погибли. – Она пристально поглядела в глаза Якова Ивановича, как бы спрашивая: «А правду ли вы сказали?».
Яков Иванович выдержал этот взгляд.
– Ну, теперь я спокойна!.. Раз их эвакуировали, то Шура о них позаботится. Она такая хорошая, добрая и преданная нам девушка, совсем родной человек… Может быть, их вывезли наши дивизионные? Мне начштаба обещал это сделать. – Ирина Сергеевна вздохнула и хрустнула пальцами. – Знаете, Яков Иванович, нервы так напряжены, что от малейшего пустяка плакать начинаю… Да что я все о себе. Вам ведь тоже тяжело…
– Да, конечно, когда задумаюсь… – Яков Иванович провел рукой по лицу, как бы отгоняя тяжелые мысли. – А знаете, ведь здесь Александр Ильич Лелюков! Помните, он уехал в Брест замкомдивом… Такой живой веселый полковник.
– Лелюкова знаю, – без воодушевления проговорила Валентинова. – Он одно время служил с мужем. Не знает ли он о нем? – с внезапной живостью спросила она, но тут же махнула рукой: – Да что он может знать? Ведь Алексей был на сборе в Москве.
– Вы сейчас из Смоленска? – спросил Яков Иванович, стараясь отвлечь ее от дум о семье.
– Нет, из Кордымова. От самой границы до Баранович участвовала в боях со своей дивизией. После боев за Барановичи нас мало осталось, и мы влились в корпус генерала Петрова. И там свою прежнюю должность инженера автослужбы сменила на должность командира стрелковой роты. С этим корпусом отходили до Смоленска, дрались за Смоленск. Под Гривно замполит вытащил меня из боя и почти с конвоем отправил в штаб армии. И вот волею штаба, видимо, потому, что я женщина, очутилась здесь, а это, – она похлопала рукой по автомату, – мой трофей.
– Вы, наверно, проголодались. Пойдемте сейчас к нам на командный пункт, отсюда недалеко, – Яков Иванович показал на зеленую стену леса, – вон, на той опушке. – Он взял у Ирины Сергеевны автомат и вещевой мешок.
На опушке их встретил Польщиков.
– Александр Никифорович, здравствуйте! – Валентинова протянула ему руку. – Что же это вы своего начальника не бережете? Смотрите, как похудел!.. Только по усам его и узнала.
– Это уж не я виноват, товарищ Валентинова, а война.
Шум самолетов заставил их поднять глаза к небу. Там, видимо, посланные по сигналу «костыля», ровным строем летели «юнкерсы». Режущий свист бомб, а за ним страшные взрывы потрясли воздух, взметая к небу комья земли, потоки воды, обломки мостов.
Три часа подряд самолеты бомбили переправы. Под конец они обрушились на скопившиеся у мостов колонны машин, засыпая их бомбами и поливая свинцом и горючей жидкостью.
Все кругом горело. На машинах рвались боеприпасы. Люди в пылающей одежде, обезумев, бросались в воду.
Рассчитывая, что вызвали панику среди советских войск, гитлеровцы по всему фронту перешли в наступление. Они нажимали со всех сторон, стремясь потопить советскую армию в Днепре… Но и этот кошмар люди выдержали. К вечеру натиск врага стал заметно ослабевать, а с наступлением сумерек атаки совершенно прекратились.
Все реже и реже доносились звуки разрывов, как будто на фронте решили отдохнуть. Пламя горевших прибрежных деревень зловеще освещало разрушенные переправы. Козловый мост перевернуло вверх ногами. Из воды торчали его устои. На берегу горели дома, машины, повозки. Среди них суетились люди: одни переносили раненых, другие тащили из огня пушки, тракторы, автомобили.
То здесь, то там в чаду пожаров появлялись Лелюков и Железнов. Лелюков останавливал подходившие к переправе части и показывал им путь вверх по течению, к броду. Железнов руководил восстановлением мостов. Саперы, кто в утлых лодочках, кто на связанных наскоро проволокой плотах, ловили плывущие по реке части мостов и вытаскивали на берег. Из леса солдаты поспешно, почти бегом, тащили на плечах только что срубленные кряжи.
В первую очередь вязали плоты, чинили паромы, а немного спустя, как только на этих самодельных плотах началась паромная переправа, стали восстанавливать наплавной мост.
К полуночи мост был готов, и по нему сплошным потоком двинулись войска.
Когда саперы отправились восстанавливать другие мосты, Яков Иванович разыскал Валентинову на том месте, где оставил в начале бомбежки.
В лесу пахло гарью. Сухие ветки хрустели под ногами, влажная листва деревьев лизала лицо и руки.
Яков Иванович зажег фонарик: Валентинова спала на плащ-палатке, свернувшись калачиком. Он нагнулся и дотронулся до ее рукава. Гимнастерка от росы была влажная.
Валентинова проснулась, зябко поежилась и села.
– Сейчас вечер или просто пасмурно? – спросила она. Голос ее дрожал.
– Уже ночь. Вас знобит? – спросил Яков Иванович.
– Да что-то познабливает. – Ирина Сергеевна встала на колени, поправила прическу, вытерла носовым платком лицо и, одернув юбку, снова села. – Я недавно легла. Ходила на переправу, помогала перевязывать раненых.
Яков Иванович снял с огня котелок, налил из него в кружки чай. Дым заметно рассеялся, бледные лучи луны заиграли на росистой листве. На сумрачном лице Якова Ивановича зашевелились тени ветвей. Ирина Сергеевна поднесла ко рту пахнущую дымом кружку и сквозь парок посмотрела на него. Он, обжигаясь, глотал горячий чай. Лицо его было сосредоточенно, словно что-то тревожило его душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60