– Садясь в машину, Железнов помахал рукой.
«Страшное болтал капитан, – раздумывал Яков Иванович, постукивая пальцем по ветровому стеклу. И против его воли снова и снова возвращалась навязчивая мысль: – А может быть, и верно, что Кобрин взяли? Может быть, и в Барановичах десант? Так куда же я веду людей?.. Нет, не может быть!.. Не могут наши без боя отдать Кобрин! Все это враки!..»
Догнав колонну, Яков Иванович посадил в машину Свиридова, единственно уцелевшего из пограничного отряда.
Шея Свиридова была забинтована, так что повязка подпирала уши, они оттопырились, точно прислушивались, и все время были начеку.
По дороге, между подводами, шагал сгорбившийся Паршин. Он казался жалким, раздавленным.
– Предатель! – процедил сквозь зубы Тарасов.
– Да, трус легко может стать предателем! – ответил Яков Иванович.
В лесу их машина нагнала одинокую телегу.
В телеге рядом с возницей сидел советский командир. Это показалось Железнову странным. Он остановил машину, вместе с Польщиковым и Свиридовым подошел к телеге.
С нее соскочил сухощавый и долговязый средних лет капитан. Он козырнул подошедшим.
– Удостоверение личности, – потребовал Железнов. – Какой дивизии?
Удостоверение по форме было такое же, как и у всех советских командиров. Фамилия капитана чисто русская: Еремин.
– Какой дивизии? – повторил свой вопрос Железнов.
– Пятьдесят пятой. – Глаза капитана забегали.
– Пятьдесят пятой? – Яков Иванович строго посмотрел на него. – Назовите фамилии командиров полков и других старших штабных командиров.
Капитан назвал фамилию командира своего полка. Других же, как ни напрягал память, назвать не мог.
– Скажите, капитан, где находилось стрельбище вашего полка? – снова спросил Железнов.
– Как вам сказать… В поле, около деревни, но, как она называется… забыл! – отвечал капитан.
Яков Иванович отправил старика возницу обратно. Капитана отвели в сторону, подальше от дороги, Железнов отобрал у него пистолет.
Пока Свиридов ощупывал снятую с капитана гимнастерку и осматривал изъятые у него вещи, Яков Иванович, не слишком опытный в следственных делах, прямо задал вопрос:
– Скажите, капитан, кому вы служите?
Оправившийся от первого испуга, капитан заговорил более бойко:
– Что вы, товарищ полковник! – Я командир советской армии!.. Как вы можете меня подозревать?
– Почему же не знаете своих командиров?
– Эх, товарищ полковник!.. Если бы вы попали в такую бомбежку и испытали такое горе, как я, то, наверное, и умом бы тронулись. – На глаза капитана навернулись слезы, щеки задергались, словно он вот-вот разрыдается. – У меня там, в Бресте, погибли жена и ребенок… – он зашатался, и Железнову пришлось поддержать его.
Капитан так правдиво и образно рассказал о том, что пережил за эти дни, что Железнов заколебался в своих подозрениях. Свиридов вернул капитану его гимнастерку и остальные вещи, за исключением оружия.
– Вот что делает паникерство, товарищ капитан, – укоризненно сказал Яков Иванович. – В такое время и расстрелять вас могут. – Он отправил капитана в обоз, а Свиридову сказал: – Надо присмотреть за ним. В войну всякое может быть.
Отряд пересекал большую дорогу, идущую из Малориты. Машина притормозила, и к Железнову подбежал пастушонок. Дрожа от страха, он сказал, что на дороге видел двух убитых военных. Взяв с собой солдат, Яков Иванович побежал туда, куда указал пастушонок. Покрытый тентом «газик» стоял, упершись в сосну радиатором. Рядом с машиной, на песке, лежал лейтенант, а в машине, навалившись грудью на руль, – полковник танковых войск из Кобрина. В них Яков Иванович узнал командира танкового полка и его сына.
«Кто же здесь, куда еще не добрался враг, убил этих людей? – недоумевал Яков Иванович. И сам себе горестно ответил: „Значит, добрался!..“
Пока копали могилу, пастушонок, перемешивая русские слова с польскими, рассказал, что их убили сидевшие в кустах люди в милицейской форме.
Вокруг уже собрался народ. «Бандиты! Злодеи!» – раздавалось в толпе.
– Фашисты проклятые! – прохрипел капитан Еремин, потрясая кулаками. – Не стрелять таких нужно, а четвертовать!
После похорон капитан Еремин возвратился к стоянке обоза. Он улегся в тени, развалившись и заложив ногу на ногу. Свиридов лег неподалеку за кустиком, поглядывая на капитана. Внезапно он обратил внимание на то, что подошвы и каблуки сапог капитана почти новые, нестертые. Несведущему человеку это бы ничего не сказало, но пограничник Свиридов сразу насторожился. Он не раз встречал такую форму каблука и подошвы у нарушителей границы.

Было уже за полдень, когда отряд снова подошел к реке Мухавец. Железнов сориентировался по карте. Оказалось, что они находятся километрах в двадцати пяти юго-восточнее Кобрина. Со стороны Кобрина доносился глухой гул артиллерии.
Яков Иванович послал двух офицеров на поиски переправы. Остальным приказал, чтобы они дали бойцам отдохнуть, помыться в реке и поесть. Сам он тоже решил немного отдохнуть. Положив ноги на чемодан, в машине спал намаявшийся за дорогу Тарасов. Яков Иванович его будить не стал. Ушел в глубь леса, расстелил на земле, покрытой рыжими иглами хвои, палатку и лег, сбросив с себя ремень и фуражку.
Вверху, медленно раскачиваясь, шумели кроны вековых сосен. Приятно тянуло запахом смолы. Вдалеке куковала кукушка. «Раз, два, три, четыре, пять, шесть…» – считал Яков Иванович. Но вот пролетел пестрый дятел, вцепился в подсохшую сосну и застучал, как ручной пулемет. «Эх ты, пулеметчик, счет перебил», – подосадовал Яков Иванович.
На разлапистой ветке сосны показалась белка. Она круто повернулась, сбежала на конец ветки, оглянулась и, вытянув пушистый хвост, прыгнула на другое дерево.
«Как любит этих забавных зверьков Юрка! Он и сам такой же шустрый…» Стоило вернуться мыслями к домашним, как нахлынула длинная череда забот и опасений: «Как они там… У Нины оставалось очень немного денег, с книжки она, конечно, снять не успела, да и вряд ли работали сберкассы…»
Эти думы не давали покоя. Яков Иванович встал и пошел по опушке вдоль реки.
Ветерок чуть рябил воду, и она, переливаясь пламенеющим золотом солнца, больно слепила глаза. Поодаль, за ракитовыми кустами, возле подвод сидели на берегу легкораненые солдаты. Они с завистью смотрели на тех, кто весело барахтался в воде. Яков Иванович спустился к берегу, снял сапоги, сунул ступни в воду. Прохлада приятно коcнулась натруженных ног.
Услышав сзади шелест травы, Яков Иванович повернулся: по берегу бежал Свиридов.
– Товарищ полковник! – на ходу крикнул он. – Капитан сбежал!..
– Сбежал? – повторил Яков Иванович и стал быстро натягивать сапоги. – Вот подлец!
– Не подлец, а шпион!
– Уж и шпион! – машинально ответил Железнов. Он был раздосадован, что упустили капитана, и в то же время по-человечески огорчен: молодой лейтенант Свиридов оказался прозорливее его, старого, бывалого солдата. Ведь он думал, что этот странный капитан просто паникер, как и Паршин… Ругнув себя, Яков Иванович достал из кармана гимнастерки удостоверение личности капитана и сравнил со своим, потом с удостоверением Свиридова. По форме все документы были одинаковы, разнилось лишь качество бумаги. Бумага на удостоверении капитана была лучше и прошита хромированной, а не ржавой проволокой, как на документах Якова Ивановича и Свиридова.
– Пожалуй, вы правы, – с горечью сказал он Свиридову. – Век живи, век учись…
Чувствуя себя тоже виноватым, Свиридов неловко улыбнулся:
– Просто нужно все время глядеть в оба! На войне и камень может оказаться с глазами.

Переправившись вброд на другой берег Мухавца, Яков Иванович сел в машину, которую он заранее пустил в объезд, и, перегоняя колонну, поехал искать дивизию.
Выехали на шоссе. Польщиков повернул на Кобрин и «газанул», Железнов сдержал его:
– Осторожней! Так легко и к фашистам вломиться.
Не проехав и десяти километров, Железнов заметил на лесной дороге военных. Приказал Польщикову повернуть к ним. Навстречу машине заторопился НО-1 штадива майор Щербаков.
– А мы за вас волновались! Чего только не передумали! – сразу же, без субординации начал он. – Вы один? Небось есть хотите? Как Карпов? Что с его людьми?
– Со мной все, кто уцелел. Через час они выйдут на шоссе… – ответил Железнов.
– Материальную часть бросили?
– Ничего не бросили. Все с собой.
Железнов снял резавшую плечо сумку и передал Польщикову.
– Подполковник Хватов вышел из окружения? – спросил он.
– Вышел. Артиллерия уже гвоздит под Кобрином.
– Значит, Кобрин все-таки у нас? – И Яков Иванович, вспомнив «капитана», крепко выругался. – А где Хватов? Хотел бы его видеть.
– Где же он может быть? На передовой, конечно. Такой уж он у нас неугомонный. Комдив и комиссар на НП… А я вот подготавливаю новый.
– Новый НП?.. Разве дивизия отходит?
– Отходит, – с огорчением ответил Щербаков. – Это необходимо, товарищ полковник. В лоб бьет двенадцатый армейский корпус, усиленный танковыми дивизиями. На правом фланге, на Ведомлю, в стыке между нашей и сорок девятой стрелковой дивизией, тоже действует армейский корпус. А держать нечем!.. От дивизии осталось только одно название…
– Выбили? – не без тревоги спросил его Яков Иванович: еще свежи были в его памяти прошедшие бои.
– Если б выбили!.. – Щербаков рванул ветку куста с такой силой, будто она была во всем виновата. – Не собрали… В район сосредоточения почти никто не вышел. Собрали тех, кто был вне крепости… – Он тяжело и горько вздохнул. – Пехоты нет. Каждый стрелковый полк обозначен только одним батальоном… Нет командиров двух полков. Майор Гаврилов, мы знаем, в крепости, в субботу вечером к семье поехал, а вот где майор Литиц, неизвестно. Полагаем, что отходит так же, как вы, с батальоном, который находился на границе в районе Домрачево – Малорита и вел там оборонительные работы…
– У вас же в районе Жабинка – Петровичи дислоцировался целый стрелковый полк…
– Полк? – криво усмехнулся Щербаков. – Если бы полк, то мы бы сейчас не отходили, а наверняка вели бой!.. От этого полка тоже только один батальон остался…
– Ну, один батальон – на оборонительных работах, а другой?.. – не мог успокоиться Яков Иванович.
– А другой, волей начальства, в Кобрине охранял штаб армии. Он со штабом и ушел… Те же, что были в Брестской крепости, так там и остались…
– И никто не вышел?
– Никто. – Наступила тяжелая пауза. – Там, в крепости, остались и все семьи…
– А ваша?
– Я жил в городе. Мои, если только живы, наверно, так же плетутся, как и эти несчастные, – Щербаков перевел взгляд на поток беженцев, двигавшихся в сторону Картуз-Березы. Яков Иванович с грустью смотрел на этих обездоленных людей, ему представилось, что вот так же с узлами где-то по дорогам бредет и его семья…
– Да-а, – горестно протянул Яков Иванович. – Воображаю, что делается в крепости!..
– В крепости?.. – Щербаков встрепенулся, словно вернулся к действительности. – Летчики, поддерживающие нас, говорили (они вчера и сегодня через крепость летали), там идут бои. Центр крепости горит… Под Кобрином взяли раненого из разведбатальона тридцать первой пехотной дивизии. Он показал, что их дивизия форсировала Буг севернее крепости, а крепость должна была брать «прославленная» сорок пятая пехотная дивизия, которая формировалась в Верхней Австрии, вблизи родины Гитлера. Как видите, у Брестской крепости она застряла. Это взбесило гитлеровцев. Сегодня летчики наблюдали, как немцы со страшной силой бомбят и обстреливают крепость. – Он глубоко вздохнул. – Умом теряюсь, что же будет дальше!..
Он смолк. Молчал и Железнов. Он никак не мог смириться с тем, что надо снова отходить. Когда шел на соединение с дивизией, думал, что отступлению конец, а выходило по-другому, и это было ужасно. Самое ужасное – сознание превосходства врага.
– Да, сил нет, – глухо проговорил Яков Иванович. – Но и пускать дальше нельзя. Мы должны, не жалея своей жизни, изматывать и истреблять врага. А там подойдут резервы…
Щербаков не ответил. «Откуда ожидать резервы? Когда?» – хотел он спросить Железнова, хотя прекрасно знал, что самые ближайшие резервы могут подойти не раньше двух-трех суток, да и то численностью не более дивизии.
– Да, чуть не забыл, товарищ полковник! – вспомнил вдруг Щербаков. – Ведь вас вызывал округ.
– Округ? – растерянно повторил Железнов и чуть было не спросил: «Зачем?» Ведь он не мог покинуть сейчас фронт. Как он оставит свой батальон?
Майор хлопнул в ладоши – и перед ним сразу появился низенький писарь-сверхсрочник.
– Распорядись-ка полковнику покушать, – скомандовал Щербаков.
Но Железнов отказался. Прежде всего нужно было позаботиться о раненом старшем лейтенанте Тарасове, который находился в «эмке».
Щербаков засуетился.
– Мы сейчас его в Барановичи направим, там армейский госпиталь.
Они вместе с Яковом Ивановичем помогли пересадить Тарасова в санитарную машину.
– Как же теперь? – простонал Тарасов. – Куда мне возвращаться?
Яков Иванович понимал, что Тарасову нельзя ответить «не знаю». Стараясь не выдать себя, пожал плечами:
– Как куда? Конечно, в свою часть.
Когда санитарная машина скрылась в седловине, Яков Иванович взял сопровождающего и поехал на НП к комдиву.
Когда Железнов вернулся, на запруженном беженцами шоссе уже вытягивался его батальон.
Яков Иванович остановил машину и, приветливо махая рукой, пропустил мимо себя всю колонну. Последним, за пулеметными двуколками, шагал Паршин. Увидев Железнова, подбежал к нему и стал умолять простить ему его малодушие.
– Если ты коммунист – сражайся! – ответил ему Железнов. – Сражайся, не щадя себя… А партбилет я передал военкомдиву.
– Мне стыдно и горько… – с трудом выговорил Паршин. Он выпрямился и зашагал по шоссе, догоняя колонну.
Глядя Паршину вслед, Яков Иванович подумал, что такому человеку в первых боях нужна крепкая подмога.
Дымка пыли поднималась за шагавшим батальоном. Яков Иванович провожал его глазами. Жаль было ему расставаться с людьми, с которыми он уже успел сродниться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60