Не обязательно деньги. Их ведь не будет. И не лишние обеды или одежду: такие люди должны пользоваться особым почётом, особым уважением.
Не знаю, правильно я рассуждаю или нет, но, по-моему, чем-то всё-таки нужно будет поблагодарить людей, которые станут выполнять не очень приятные работы.
12 ноября
Пафнутий решил построить для сборки автомашины автомастерскую, и такую, чтобы в ней можно было держать потом машину, как в гараже.
Наш класс посоветовался и предложил свою помощь. Ребята выбрали меня единогласно бригадиром, потому что все знают моего папу и все видели, какие построил он дома. Да я и сама не скрывала, что разбираюсь немного в этом деле. Кроме того, я была уверена, что в крайнем случае папа поможет мне и советами, и руками.
Как бригадир, я пошла к Пафнутию, сказала, что мы построим гараж своими силами.
Но Пафнутий такой хитрый, что трудно представить даже. Он сказал, что идея прекрасная и, что, пожалуй, это будет самый лучший гараж в Ленинграде, если он будет строиться под моим руководством.
– Не знаю только, – покашлял он, – как мне поступить с одним прорабом? Дело в том, что я уже договорился с ним. А впрочем, он вряд ли будет мешать вам. Я, пожалуй, устрою это дело.
И устроил.
Мы таскали кирпичи, а прораб и ещё двое рабочих говорили, куда их складывать, но строили они всё сами.
Правда, нам тоже разрешили положить по двадцать кирпичей. И всё-таки это уже не честно. Я уверена, что мы и сами сумели бы сделать не хуже. В крайнем случае нам помог бы мой папа.
22 ноября
Паршивое настроение! Хочется сунуть голову в форточку и выть, и выть по-собачьи.
Ну можно ли уважать всех взрослых подряд? И только за то, что они взрослые?
Нет, нет и тысячи раз нет! Никогда не соглашусь с этим. Никогда!
Как я буду уважать мать Марго после того дня? А этот день мне уже теперь не вычеркнуть из памяти. Ах, лучше бы уж не было того разговора. А он-то ведь был, был!
Как произошло всё это?
Мы возвращались из школы. По дороге Марго стало так плохо, что мне пришлось зайти с ней в парадный подъезд одного дома, и мы просидели в подъезде почти два часа. А ещё через час я уже была у Софьи Михайловны. Я рассказала ей, что Марго становится всё хуже и хуже, и спросила, неужели нельзя заставить мать лечить больную Марго.
Софья Михайловна сказала:
– У неё незарощение Баталова протока… Очень опасная болезнь сердца. Очень! Без операции Маше не обойтись. Только операция и может спасти её. С такой болезнью люди умирают в юношеском возрасте… Но что же делать, если мать слышать ничего не хочет об этой операции?
Ну, если Софья Михайловна ничего не может сделать, так мы-то что-нибудь непременно сделаем. И у меня тут же, сразу, появился замечательный план.
Я попросила Пыжика пригласить к себе на воскресенье Марго, а сама вместе с Валей и Ниной пошла к её матери.
Когда мы пришли, она засуетилась, забегала, заохала:
– Ах, ах, Маша моя только-только вышла. Да вы садитесь! Вы присаживайтесь. Чай будем пить. Варенье у меня, спаси Христос, какое… Отличное у меня варенье…
Я сказала:
– Это хорошо, что Маши нет дома. Ей совсем не нужно знать о нашем разговоре… Вам говорила Софья Михайловна, какая опасная болезнь у Марго?
– Ох, говорила, – запричитала она плаксиво. – И за что только господь карает? Кажется, с колен не встаю, молюсь и дни, и ночи. А вот, поди же, не доходят молитвы до бога. Не доходят! Прогневила чем-то создателя.
– Марго нужна операция! – сказала Нина, рассматривая мать Марго злыми глазами.
Она замахала испуганно руками:
– Спаси, Христос! Спаси, Христос! Чтобы я, мать, да согласилась дочь под нож положить? Да упаси бог! Какая ж мать согласится на такое? На опыты? Шутка сказать, им надо опыты делать, а ты отдай единоутробное дитё. Мыслимо ли? – Она покачала головой, поджала губы. – Не бывать тому! И говорить не стану! Нет моего согласия!
Мы начали объяснять, как опасна болезнь Марго, но её мать только покачивала головой, вздыхала, плакала, но на операцию не давала согласия. Когда же я сказала, что Марго может умереть, она бросилась на колени перед своими иконами и запричитала:
– Господи Иисусе, мать святая богородица-троеручица, спаси болящую отроковицу, сподоби, господи, избавиться рабе твоей от злого недуга…
Так она причитала, заливаясь слезами, чуть не полчаса, а потом поднялась и спокойно сказала:
– Все в руках божьих. Без его воли волос не падает с головы. В монастырь повезу. Молебен закажу. Исповедую её там, к святому причастию приведу… Не оставит господь вдовьи молитвы и слёзы без милости.
Так мы ничего и не добились. С чем пришли, с тем и ушли. Вот какая глупая и тёмная женщина. И после этого я должна относиться с уважением ко всем взрослым?
Какая чепуха!
На другой день мы всем классом ходили к Пафнутию. Он согласился с нами, но ничего сделать не мог.
Не знаю, нужно ли теперь перевоспитывать Марго.
Ведь если она умрёт, так не всё ли равно, какая она будет мёртвая: верующая или неверующая. Главное сейчас – устроить операцию. Вот что главное. Но как это сделать?
Во время работы в мастерской, когда остановился мой «Верный» (так называется фрезерный станок, на котором мы работаем с Вовкой Волнухиным), мы вызвали Тараса Бульбу, чтобы он исправил «Верного», а пока дедушка налаживал станок, я поделилась с Вовкой своим горем.
– Не знаю, – сказала я, – как всё-таки спасти Марго? Может, письмо послать правительству? Разве правительству трудно отменить закон, который разрешает родителям запрещать операции?
Рядом с нами в этот день работала на токарном станке «ДИПе» Лийка Бегичева. То есть, она и не думала даже работать, а стояла и слушала мой разговор с Вовкой.
– Надо уговорить мать Марго! – изрекла, наконец, Лийка. – Если объяснить ей хорошенько, – она непременно согласится. Не может она не согласиться. Она просто не поняла ничего.
Лийку поддержал Тарас Бульба.
– Точно! – загудел он. – Это уж как полагается. Объяснишь правильно – тебя и поймут правильно.
– Я бы обязательно уговорила! – похвасталась Лийка. – Просто вы неправильно уговаривали.
– Попробуй, уговори! На словах каждому кажется всё лёгким.
– А что, – сказал Тарас Бульба, – не попытаться ли мне самому сходить с вами, а? Попробовать разве? К старикам у нас везде почёт и уваженье. Меня она должна бы послушать.
– Можно, и я схожу? – напросилась Лийка.
В Индии есть поговорка: «Утопающий и за змею хватается». Почему бы не попробовать Лийке свои таланты? В крайнем случае, если ничего у неё не выйдет, Марго ничего не потеряет. Ну, а может быть, вместе с Тарасом Бульбой у них и получится что-нибудь.
– Ладно! – сказала я. – Завтра сходим ещё раз! Все вместе! Вовка, пойдёшь с нами?
– Угу!
Между прочим, я за последнее время работаю с Вовкой «на пару». Он теперь мой напарник, а я его напарница. Недавно я и Вовка сделали для учительской новый внутренний замок. Правда, слесарную отделку замка делал Тарас Бульба, но в общем-то самые главные части замка мы сделали с Вовкой сами.
Когда замок вставили в дверь, я и Вовка несколько раз заходили посмотреть, как он действует, и каждый раз Пафнутий встречал нас, улыбаясь и подмигивая:
– Держится! Держится! Гениальный замок! Если бы не знал, что сработан вами, – сам не поверил бы. Не хуже, чем в магазине купишь.
Теперь и все учителя смотрят с уважением на меня и на Вовку.
А как хорошо всё-таки, когда тебя уважают взрослые.
22 ноября
Говорят, полезная ложь иногда бывает лучше бесполезной правды. Но не всегда. Я убедилась в этом, просидев весь вечер у матери Марго вместе с Тарасом Бульбой, Вовкой и Лийкой. Мы пришли уговорить её согласиться на операцию, но так как она не верит в науку, Тарас Бульба стал рассказывать о том, как сделали ему такую же операцию, а потом Лийка говорила о своих подругах, тоже выдержавших операцию сердца. Мы с Вовкой поддакивали и уверяли мать Марго, что это знают все ребята нашей школы.
Мать Марго слушала нас, соглашалась с нами, кивала головой и приговаривала:
– Это правильно! Наука теперь серьёзная! Для науки сейчас ничего невозможного нет… У нас тут одной половину желудка оттяпали, а ничего! Живёт! Прыгает!
– Значит, согласны положить Марго на операцию?
– Так тут же сердце! – захныкала она. – Как можно согласиться?
Тарас Бульба, не вытерпев, вскочил и закричал:
– Извиняюсь, но вы же тёмная бутылка, а не женщина!
Мы думали, она обидится, рассердится. Ведь очень уж грубо обошёлся он с ней, но она ничуточки не обиделась.
– Так, так, – заулыбалась она приветливо, – темнота, что слепота! Идёшь по жизни с вытянутыми руками и щупаешь, где что, не поскользнуться чтобы, не упасть. Это верно вы заметили. Тёмные мы. Так и живём на ощупь. Но вы не серчайте. Я ведь не по темноте, а по любви к Машеньке не могу дать согласия. За беседу вам спасибо, а за всё остальное не обессудьте! Будет время – заходите! Люди вы хорошие, с вами беседовать очень полезно таким, как я.
Тарас Бульба даже зубами заскрипел:
– Зайду! Непременно зайду! Но если с Машенькой случится что… тогда уж… – И вдруг, сорвавшись с места, выбежал вон.
23 ноября
Странно как-то получается: хочешь человеку помочь, а он же злится на тебя! Ну, почему?
Хотела вернуть Вовку из детдома к отцу, но ничего хорошего не получилось.
Сегодня завела с ним разговор про его отца, спросила, есть ли у него семья, а он покосился на меня и заорал:
– А тебе какое дело?
Потом подумал и сказал тише:
– Мать умерла! А с отцом не живу.
– Почему?
– Тебе-то на что знать? – снова разозлился он.
Конечно, я не могла сказать, что следила за ним и была в Озерках. Вовка тогда бы съел меня. Но и оставить его неустроенным я тоже не могла. Ведь пока останется такое неустройство семейное, Вовка не подтянется и подведёт весь класс.
Я сказала:
– А знаешь, случайно я узнала про тебя всё, всё!
– Что узнала?
– Представь, мы знакомы с Пуговкиной!
– Ну, и целуйся с ней!
– Слушай, Вовка, хочешь поговорю с ней, как женщина с женщиной?
Вовка презрительно фыркнул:
– Че-го? Какая ж ты женщина? Нос вытри! Женщина!? Тоже мне! И не о чем тебе говорить с ней! Не суйся! Да она и смотреть на тебя не захочет. По лбу получишь, да выругает. Тут весь и разговор.
– Ну, и что? Сама знаю, какая она бессердечная, а всё-таки…
– Кто бессердечная? – не дал договорить Вовка. – Кто сказал? Не знаешь, не болтай! Она самая сердечная. Ласковая она… И ко мне… Знаешь, как она ко мне относится?
– Тогда зачем же ты переживаешь?
– Слушай, – заорал Вовка, – чего ты пристала, явление природы? Топай, пока не получила! Лезет и лезет!
– Никуда я не пойду! Ты же подводишь класс!
– А я говорю – пойдёшь! Ну? – Он так дёрнул меня за косу, что у меня зубы лязгнули, но я решила добиться своего.
– Сильный стал, да? Может, ты ещё побьёшь меня? Ну, и что? Ударь!
– И стукну!
– Стукни!
Вовка толкнул меня:
– Иди, жалуйся!
– Никуда не пойду. Можешь даже ударить меня. Я же за класс говорю. Не за себя! Ты не меня толкаешь и дёргаешь за косу, а класс.
– Вот привязалась. Что тебе нужно?
– Я хочу помирить тебя с Пуговкиной!
– А я не хочу! При чём тут класс и Пуговкина? В огороде бузина, а в Киеве дядя!
– А потому, что ты не можешь спокойно учиться.
– Никто мне не мешает! Просто запустил математику немного.
И тут мне пришла в голову счастливая мысль: а что, если попросить дядю Васю помочь Вовке. Мне дядя Вася всегда помогает. Объясняет он так хорошо, что мёртвый и тот поймёт. Уверена, дядя Вася не откажется, если хорошо попросить его.
– Хочешь, познакомлю тебя с дядей Васей?
– Какой ещё дядя Вася?
– Ну… он помогает мне! Тоже по математике… Ему же всё равно, что одной помогать, что двум… Знаешь, он так всё разъясняет, как в рот кладёт… Он сам на инженера учится. Заочно. Ну, что тебе, трудно, что ли, подтянуться для класса? Тебя же все уважать тогда будут, а твой отец скажет Пуговкиной с гордостью: «Вот…»
– Ну, ты! – толкнул меня снова Вовка. – И чего ты суёшь свой нос!.. Тоже мне… Пуговкина? – Он поддёрнул брюки. – А этот… дядя Вася… Согласится он?
– Согласится! Согласится! – закричала я. – Договорились?
– Ладно! – отвернулся Вовка. – Ребят подводить не собираюсь! Попробую!
Ура! Я своего добилась! Когда человек что-нибудь захочет сделать, он всегда добьётся. Не надо только бояться трудностей.
26 ноября
Соревнование за поездку в Москву идёт на высоком уровне, как сказал наш пионервожатый. Но на путях к столице вдруг неожиданно появилось самое глупое препятствие.
Новая игра!
И эта игра так увлекает всех, что я уже не уверена, увидим мы Москву или же она достанется другому классу.
Вместо того, чтобы тратить силы на ученье, мальчишки сходят с ума и на уроках, и на переменах, мешая друг другу соревноваться.
Начал это безобразие Славка.
Перед первым уроком он вылез на середину класса, встал на четвереньки и, подняв высоко ногу, завопил:
– Я – фар! Я – зар! Я – кар! Я пожираю огонь! Выпиваю цистерну нефти! Когда чихаю – с неба падают звёзды. Когда хохочу – трясётся космос! Я – фар! Я – зар! Я – кар! Мы подумали сначала, что Славка сошёл с ума, но некоторые ребята заинтересовались дурачеством Славки. Первым присоединился к безобразию Бомба. Подскочив к Славке, он боднул его головою и закричал:
– Я – сур! Я – мур! Я – гур! Когда шевелю пальцами – рушатся города! Когда смотрю на моря – они высыхают!
– Я – кар! – завизжал Славка.
– Я – мар! – завопил Бомба.
А ведь им по четырнадцать лет каждому. В их годы Моцарт был членом Болонской Академии, Тихо де Браге учился в университете, Пушкин писал стихи, а советский астроном Амбарцумян читал лекции!
Всё это я тут же сказала всем, а Пыжик ещё кое-что добавил из своей Книги разных мыслей, но ребятам больше понравилось это безобразие, чем умные объяснения. Почти половина класса в первый же день стала подражать Славке. Даже тихоня Ломайносов и тот начал кричать:
– Я – мор! Я – жор! Я – нор! Когда смотрю на географию – океаны превращаются в пятёрки. Когда чихаю – учителя падают на колени, когда…
Но тут я влепила ему затрещину, и он поспешно сел за парту, а после второго подзатыльника – раскрыл учебник географии и, покосившись на меня, стал повторять урок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36