https://wodolei.ru/catalog/stalnye_vanny/Kaldewei/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Причем была я там вместе с подругой, шофер которой лежит сейчас мертвый в комнате для медитаций. И нас обязательно спросили бы, почему мы не заявили о двух пулевых отверстиях, которые появились в машине.
Я ретировалась из здания ООН и помчалась по ступенькам в сторону улицы. Я понимала, что должна сразу же отправиться к властям, но пребывала в ужасе от случившегося. Сол был убит в комнате через минуту после того, как я покинула ее. Фиске был убит через несколько минут после начала перерыва. Оба убийства произошли в общественных местах, и рядом находились ничего не подозревающие люди. Оба раза на месте преступления был Соларин. У него имелось оружие, верно? И он был там. Оба раза.
Итак, мы играем в игру. Хорошо, но если так, я хочу знать ее правила. Направляясь по холодной улице к своему безопасному, теплому офису и обдумывая произошедшие события, я чувствовала, как страх и растерянность уступают место решимости. Я должна поднять завесу таинственности, окружающую эту игру, установить правила и игроков. И быстро. Потому что фигуры двигались слишком близко от меня, чтобы я могла спать спокойно. Я не подозревала, что совсем недалеко от меня скоро будет сделан ход, который перевернет всю мою жизнь…
— Бродский в ярости, — нервно сказал Гоголь.
Едва завидев, как в двери отеля «Алгонкин» вошел Соларин, телохранитель вскочил с мягкого кресла в фойе и, забыв про свой чай, кинулся навстречу шахматисту.
— Где вы были?
Бледная кожа Гоголя была белее простыни.
— На улице, дышал воздухом, — спокойно ответил Соларин. — Здесь вам не Россия. В Нью-Йорке люди ходят гулять, не уведомляя перед этим власти о своих перемещениях. Вы думали, я собираюсь перебежать?
Гоголь не ответил на улыбку Соларина.
— Бродский не в духе.
Он нервно огляделся вокруг. В фойе никого не было, только на другом конце помещения пила чай какая-то старуха.
— Германолд уведомил нас этим утром, что турнир, возможно, перенесут до окончания расследования смерти Фиске. У Фиске была сломана шея.
— Я знаю, — сказал Соларин.
Он взял Гоголя под локоть и повел к столику, где остывал чай. Там Соларин кивком показал телохранителю, чтобы тот садился и допивал чай.
— Я ведь видел тело. Вы что, забыли?
— В этом-то и проблема, — сказал Гоголь. — Вы были с ним наедине незадолго до того, как все случилось. Это плохо. Мьт не должны были привлекать к себе внимание. Если начнется расследование, вас наверняка начнут допрашивать.
— Это мои трудности. Вам-то чего переживать? — спросил Соларин.
Гоголь взял кусок сахара, зажал его между зубами, а потом принялся цедить через него чай.
Старуха, сидевшая в конце фойе, встала из-за стола и направилась к их столику. Она была одета во все черное и двигалась с трудом, опираясь на палку. Гоголь взглянул на нее.
— Извините, — вежливо сказала она, подойдя к мужчинам. — Боюсь, мне не подали сахарина к чаю, а сахар мне нельзя. Нет могли бы вы, джентльмены, поделиться со мной?
— Конечно, — сказал Соларин.
Взяв сахарницу с подноса Гоголя, он достал несколько розовых пакетиков и вручил их пожилой женщине. Она тепло поблагодарила его и отошла от стола.
— О нет…— простонал Гоголь, глядя на лифты. Бродский шагал через комнату, прокладывая путь мимо столиков и цветастых кресел.
— Я должен был отвести вас к нему сразу, как только вы пришли, — вполголоса сказал Соларину телохранитель.
Он вскочил, чуть не свернув поднос. Соларин остался сидеть.
Бродский был высоким мужчиной с хорошо развитой мускулатурой и загорелым лицом. В темно-синем деловом костюме в тонкую полоску и шелковом галстуке он выглядел как европеец-бизнесмен. Бродский подошел к столу, двигаясь уверенно и напористо, словно прибыл на деловые переговоры. Остановившись перед Солариным, он протянул ему руку. Соларин пожал ее, не вставая. Бродский сел рядом.
— Я доложил секретарю о вашем исчезновении, — начал он.
— Но я ведь не исчез, а просто вышел прогуляться.
— По магазинам, да? — усмехнулся Бродский. — Милый портфельчик. Где вы его купили? — спросил он, указывая на портфель, стоявший на полу за креслом Соларина.
Гоголь его даже не заметил.
— Итальянская кожа, — продолжал Бродский. — То, что нужно советскому шахматисту, — добавил он с сарказмом. — Не возражаете, если я загляну внутрь?
Соларин пожал плечами. Бродский положил портфель на Колени, открыл и принялся исследовать его содержимое.
— Да, кстати, кто была эта старуха, которая отошла от стола когда я появился?
— Просто какая-то старая леди, — сказал Гоголь. — Просила отсыпать ей сахарина.
— Не так уж он был ей и нужен, — проворчал Бродский, копаясь в бумагах. — Она ушла сразу, как только я появился.
Гоголь посмотрел в ту сторону, где сидела женщина. Она ушла, и на столике осталась одинокая чашка.
Бродский положил бумаги обратно в портфель и вернул его Соларину. Затем он со вздохом взглянул на Гоголя.
— Гоголь, ты кретин, — обыденным тоном, словно речь шла о погоде, констатировал он.—Наш драгоценный гроссмейстер трижды обвел тебя вокруг пальца. Сначала — когда допрашивал Фиске незадолго до его смерти. Затем — когда вышел, чтобы забрать этот портфель, в котором теперь ничего нет, кроме пустого блокнота, нескольких пачек чистой бумаги и двух книг по нефтяной промышленности. Очевидно, все ценное оттуда уже изъяли. А минуту назад он под самым твоим носом передал эти записи агенту, прямо здесь, в фойе.
Гоголь покраснел и поставил на стол свою чашку.
— Но уверяю вас…
— Не нужны мне твои заверения, — отрывисто бросил Бродский и повернулся к Соларину. — Секретарь сказал, что мы должны установить контакт в течение двадцати четырех часов, или нас отзовут в Россию. Если этот турнир отменят, наша легенда полетит к чертям. Рисковать нельзя. Вряд ли нам, поверят, если мы скажем, что решили задержаться в Нью-Йорке, чтобы походить по магазинам и купить портфели из итальянской кожи, — усмехнулся он. — У вас двадцать четыре часа, гроссмейстер, чтобы выйти на вашего человека.
Соларин посмотрел Бродскому прямо в глаза. Затем холодно улыбнулся.
— Можете доложить секретарю, уважаемый, что я уже получил нужные сведения, — сказал он.
Человек из КГБ молча ждал, что Соларин продолжит. Когда тот больше ничего не сказал, Бродский вкрадчиво поторопил его:
— Ну же? Не томите нас неизвестностью.
Соларин посмотрел на портфель у него на коленях. Потом на самого Бродского. Лицо шахматиста напоминало бесстрастную маску.
— Фигуры в Алжире, — сказал он.
К полудню я вся была на нервах. За это время я предприняла еще несколько попыток дозвониться до Нима, но тщетно. Мертвое тело Сола, лежащее на плите, постоянно стояло у меня перед глазами. Я вся извелась, ломая голову над тем, что означают последние зловещие события и как они связаны между собой.
Я сидела взаперти в своем офисе в «Кон Эдисон», окна которого выходили на здание ООН, слушала новости и смотрела, не появятся ли на площади полицейские машины, когда тело обнаружат. Однако ничего подобного не происходило.
Я позвонила Лили, но не застала ее. В офисе Гарри мне объяснили, что он уехал в Буффало проследить, чтобы при погрузке не попортили меха, и не вернется до поздней ночи. Я думала о том, чтобы позвонить в полицию и, не называя себя, сообщить о теле Сола, но они и так скоро должны были обнаружить его. Сколько может труп пролежать незамеченным в здании ООН?
Сразу после полудня я послала свою секретаршу за сэндвичами. Когда позвонил телефон, я ответила. Это был мой босс Лайл. Его радостный голос вызвал у меня отвращение.
— Пришли твои билеты и маршрут следования, Велис, — сказал он. — В парижском офисе тебя будут ждать в следующий понедельник. Переночуешь там, а утром отправишься в Алжир. Твои билеты и документы сегодня доставят к тебе на квартиру. Итак, все в порядке?
Я сказала ему, что все просто прекрасно.
— Что-то у тебя голос не слишком радостный, Велис. Неужели поездка на черный континент тебя не прельщает?
— Напротив, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал искренне. — Мне как раз не помешает сменить обстановку. Нью-Йорк начинает действовать мне на нервы.
— Тогда отлично. Счастливого пути, Велис. Не говори, что я не предупреждал тебя.
Разговор прервался. Спустя несколько минут пришла секретарша с сэндвичами и молоком. Я закрыла дверь и попыталась поесть, но мне кусок в горло не лез. Сосредоточиться на книгах по истории нефтяного бизнеса тоже не удавалось. Я сидела и тупо смотрела на стол.
Около трех часов в дверь постучала секретарша. Она принесла мой портфель.
— Его передал охраннику какой-то мужчина, — сказала она. — С портфелем он оставил записку.
Дрожащей рукой я взяла конверт и, дождавшись, пока секретарша выйдет, нашарила в столе нож для бумаг, вскрыла конверт и вытащила записку.
«Мне пришлось поместить твои бумаги в другое место, — говорилось в ней. — Пожалуйста, не ходи домой одна».
Письмо не было подписано, но «обнадеживающий» тон не оставлял сомнений в авторстве. Я отложила записку и открыла портфель — все было на месте, кроме, конечно же, моих записей о Соларине.
В половине седьмого вечера я все еще сидела в офисе. За дверью моего кабинета стучала на пишущей машинке секретарша. Кроме нас, почти все уже покинули здание. Я завалила секретаршу работой, чтобы не оставаться одной. Однако как мне попасть домой, я пока не имела ни малейшего представления. Я жила неподалеку, поэтому вызывать такси было глупо.
Пришел уборщик. Он как раз вытряхивал пепельницу в корзину для мусора, когда зазвонил телефон. Я чуть не уронила его со стола, торопясь взять трубку.
— Что, засиделась на работе? — произнес хорошо знакомый голос.
Я чуть не расплакалась от облегчения.
— Если это сестра Ним, — сказала я, с трудом сдерживая эмоции, — то, боюсь, вы позвонили слишком поздно. Я только что упаковала свои вещи. Теперь я полноправный член общества Христовых невест.
— Какая жалость и какая потеря, — бодро сказал Ним.
— Как это ты догадался искать меня здесь так поздно? — спросила я.
— Где же еще искать такого преданного и самоотверженного работника зимним вечером? — усмехнулся он. — Ты — одна из самых завзятых сверхурочников в мире. Как поживаешь, дорогая? Я слышал, ты пыталась связаться со мной.
Прежде чем ответить ему, я подождала, пока уборщик не выйдет.
— Боюсь, у меня серьезные неприятности…— начала я.
— Естественно. У тебя всегда неприятности, — невозмутимо заявил Ним. — Это и придает тебе шарма в моих глазах. Мой разум притупляется, когда долгое время не происходит ничего непредвиденного.
Я посмотрела на спину секретарши, маячившую за стеклянной дверью кабинета.
— У меня очень большие неприятности, — прошипела я в трубку. — За последние два дня два человека были убиты практически у меня под носом! Меня предупредили, что это как-то связано с тем, что я пришла на шахматный турнир…
— Ух ты! — присвистнул Ним. — Что ты делаешь, говоришь через носовой платок? Я едва слышу тебя. Предупреждали о чем? Повтори!
— Предсказательница предвидела, что меня подстерегает опасность, — сказала я ему. — И теперь это случилось. Эти убийства…
— Моя дорогая Кэт! — рассмеялся Ним. — Ты поверила гадалке?
— Она не единственная, — сказала я, вонзая ногти в ладонь. — Ты слышал об Александре Соларине?
Ним помолчал немного.
— О шахматисте? — спросил он наконец.
— Он один из тех, кто сказал мне…— начала я слабым голосом, сознавая, что все это звучит слишком фантастично, чтобы поверить.
— Откуда ты знаешь Соларина? — перебил меня Ним.
— Вчера я была на шахматном матче. Он подошел ко мне и сказал, что я в опасности. Он очень настаивал на этом.
— Может, он перепутал тебя с кем-то? — спросил Ним. Но теперь его голос звучал глухо, словно Ладислав погрузился в размышления.
Возможно, — признала я. — Но сегодня утром в здании ООН он повторил все предельно ясно.
Один момент, — перебил Ним. — Кажется, я понял, в чем проблема. Предсказатели и русские шахматисты преследуют тебя, нашептывая в уши таинственные предостережения. Прямо из воздуха появляются трупы. Что ты сегодня ела?
— Хм… Сэндвич и немного молока.
— Яркий пример паранойи на почве недоедания, — бодро сказал Ним. — Собирай вещи. Встречаемся через пять минут внизу, в моей машине. Мы поедим нормальной пищи, и все твои фантазии быстро исчезнут.
— Это не фантазии, — сказала я.
Какое облегчение, что Ним решил проводить меня! Теперь я попаду домой без приключений.
— Я в этом специалист, — парировал он, — Кстати, с того места, где я стою, ты выглядишь слишком худой. Но красный костюм тебе очень идет.
Я огляделась. Затем посмотрела в окно, в темноту улицы перед зданием ООН. Уличные фонари только что зажглись, но большая часть улицы была в тени. Я заметила около таксофона на автобусной остановке темную фигуру. Фигура подняла руку.
— К слову сказать, дорогая, — сказал голос Нима по телефону, — если ты так боишься за свою жизнь, лучше тебе не мелькать в освещенных окнах после наступления темноты. Это просто совет, разумеется.
И он повесил трубку.
Темно-зеленый «морган» Нима стоял перед офисом «Кон Эдисон», Я выбежала из здания и запрыгнула на пассажирское место, которое в этом автомобиле было слева от водительского. Сиденья в машине были старые, обшивка деревянная, сквозь щели в полу была видна мостовая.
На Ниме были потертые джинсы, дорогая приталенная куртка из итальянской кожи и белый шелковый шарф с бахромой.
Когда машина набрала скорость, его волосы цвета меди растрепал ветер. Интересно, почему среди моих знакомых так много людей, которые любят ездить зимой в открытых кабриолетах с опущенным верхом? Ним вел машину, а теплый свет уличных фонарей отсвечивал в его волосах золотыми искрами.
— Заедем к тебе домой, тебе надо переодеться во что-нибудь теплое, — сказал мой друг. — Если хочешь, я пойду первым, чтобы осмотреться.
Глаза Нима по странному капризу природы были разного цвета: один — карий, другой — голубой, У меня всегда создавалось впечатление, что он одновременно смотрит сквозь меня и на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91


А-П

П-Я