https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/infrokrasnye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Глядя на Валентину в тусклом свете канделябров, он медленно улыбнулся.
— Ваша аббатиса совершила большую ошибку, — сказал он девушкам. — Я, видите ли, примерно представляю, что она сделала. Она вывезла шахматы из аббатства. О, не надо так смотреть на меня, мои дорогие. И разве это не странное совпадение, что ваша аббатиса, как сказал мне ваш дядя, отправилась через весь континент именно в Россию? Видите ли, персона, которая приобрела библиотеку Вольтера, пыталась подкупить Мирабо и меня, персона, которая последние сорок лет мечтает наложить руку на шахматы Монглана, это не кто иная, как Екатерина Великая, императрица всея Руси.
Шахматная партия
А теперь
Мы будем в шахматы играть с тобой,
Терзая сонные глаза и ожидая стука в дверь.
Т. С. Элиот. Перевод А. Сергеева
Нью-Йорк, март 1973 года
Раздался стук в дверь. Я стояла, уперев руку в бок, посреди своей квартиры. С празднования Нового года прошло уже три месяца. Я почти позабыла ту ночь с предсказательницей и странные события, которые ее сопровождали.
Стук стал более настойчивым. Я нанесла на большое полотно, стоящее передо мной, еще один мазок берлинской лазури и бросила кисть в банку с льняным маслом. Рамы были открыты нараспашку, чтобы комната проветрилась, но мои клиенты из «Кон Эдисон», похоже, жгли мусор прямо под окнами. Подоконники почернели от копоти.
У меня не было настроения принимать гостей. Интересно, думала я, пересекая большую прихожую, почему не сработал домофон? Последняя неделя выдалась довольно трудная. Я пыталась завершить работу с «Кон Эдисон» и проводила долгие часы в баталиях с менеджерами своего дома и компаниями, занимающимися хранением имущества. Подготовка к надвигающемуся путешествию в Алжир шла полным ходом.
Мне только что пришла виза. Я уже обзвонила друзей — ведь у меня теперь больше года не будет возможности с ними увидеться. В частности, мне хотелось встретиться перед отъездом с одним приятелем, хотя он был таинственным и недоступным, словно Сфинкс. Я и не предполагала, как отчаянно буду нуждаться в его помощи после событий, которые в скором времени должны были произойти.
Проходя по коридору, я взглянула на свое отражение в одном из зеркал, висевших на стене. Копна растрепанных волос
была в красную полоску из-за киновари, на носу виднелись, брызги малиновой краски. Я вытерла нос тыльной стороной ладони, а руки протерла о свой наряд — полотняные штаны и мягкую рабочую рубаху. Затем открыла дверь.
За ней оказался наш швейцар Босуэлл в униформе цвета морской волны с нелепыми эполетами, фасон которой, несомненно, выбирал он сам. Кулак швейцара повис в воздухе. Босуэлл опустил руку и уставился на меня поверх своего длинного носа.
— Простите, мадам, — прошамкал он, — но некий бледно-голубой «роллс-ройс» снова заблокировал въезд. Как вы знаете, мы просим гостей оставлять подъезд свободным, чтобы не мешать машинам доставки.
— Почему вы не позвонили по домофону? — сердито прервала его я.
Проклятье! Мне было отлично известно, о чьей машине идет речь,
— Домофон не работает уже неделю, мадам.
— Так почему бы вам, Босуэлл, не починить его?
— Я швейцар, мадам. Швейцары не занимаются починкой. Это работа администратора. Швейцар отмечает гостей и следит, чтобы подъезд к дому оставался свободным,
— Хорошо-хорошо. Скажите моей гостье, чтоб поднималась.
По моим сведениям, в Нью-Йорке был только один счастливый обладатель светло-голубого «роллс-ройса корниш» — Лили Рэд. Поскольку было воскресенье, я почти не сомневалась, что ее привез Сол. И он наверняка уже успел убрать машину, пока Лили поднималась наверх, чтобы поиграть у меня на нервах. Однако Босуэлл все стоял и хмуро смотрел на меня.
— Дело еще в маленьком зверьке, мадам. Ваша гостья настаивает на том, чтобы пронести его в здание, хотя ей было неоднократно сказано, что…
Но было поздно. Из-за угла коридора, оттуда, где были двери лифтов, вылетел пушистый комок. По кратчайшей траектории он пронесся к дверям моей квартиры и стрелой метнулся мимо нас с Босуэллом в прихожую. По размеру он был не больше метелки из перышек, которыми обметают пыль с хрупких вещей, и при каждом подскоке пронзительно взвизгивал.
Швейцар посмотрел на меня с величайшим презрением и ничего не сказал.
— О'кей, Босуэлл, — произнесла я, пожав плечами. — Давайте сделаем вид, что ничего не произошло. Этот зверек не причинит вам хлопот, он вылетит отсюда, как только я найду его.
В это время из-за того же угла появилась Лили. Она шла танцующей походкой, на плечах ее красовалась соболиная накидка с капюшоном, с которой свисали длинные пушистые хвосты. Ее светлые волосы тоже были завязаны в три или четыре хвоста, торчащие в разные стороны, так что невозможно было определить, где кончается прическа и начинается накидка. Босуэлл вздохнул и закрыл глаза.
Лили демонстративно проигнорировала швейцара, чмокнула меня в щеку и просочилась между нами. Для человека ее комплекции было довольно сложно куда-либо просочиться, но Лили носила свои полные формы с гордостью, что придавало ей некоторый шарм. Проходя мимо нас, она произнесла грудным голосом:
— Скажи швейцару, чтоб не поднимал шума. Сол будет ездить вокруг дома до нашего ухода.
Я посмотрела вслед уходящему Босуэллу, издала сдавленный стон, который сдерживала последние несколько минут, и закрыла дверь. К несчастью, мне предстояло провести очередной выходной с самым несимпатичным мне человеком в Нью-Йорке — с Лили Рэд. Воскресенье летело коту под хвост. Я дала себе слово, что отделаюсь от нее как можно быстрее.
Моя квартира состояла из одной большой комнаты с высоким потолком, большой вытянутой прихожей и ванной. Из комнаты выходили три двери: одна вела в гардеробную, другая — в кладовую, а третья скрывала шкаф-кровать. Комната представляла собой настоящие джунгли из больших деревьев и экзотических растений, расставленных так, чтобы между ними оставался запутанный лабиринт дорожек. По этим джунглям в живописном беспорядке были расставлены и разбросаны стопки книг, груды марокканских подушек и множество безделушек из лавки древностей на Третьей авеню.
Безделушки принадлежали к самым разным стилям и культурам. Здесь были расписанные вручную пергаментные лампы из Индии, керамика из Мексики, фарфоровые птички из Франции, хрусталь из Праги. Стены были увешаны неоконченными картинами, краска на которых еще не просохла, старыми фотографиями в резных рамках, антикварными зеркалами. С потолка свешивались наборы колокольчиков и бумажные рыбки. Единственной мебелью в комнате был черный концертный рояль, стоявший у окон.
Лили двигалась по лабиринту, как вырвавшаяся на волю пантера, передвигая и перекладывая вещи в поисках своей собаки. Она сбросила накидку из собольих хвостов на пол, и я остолбенела, увидев, что под ней на Лили практически ничего не надето. Она была сложена, как итальянская керамическая статуэтка пятнадцатого века: с тонкими щиколотками, развитыми голенями, которые расширялись кверху и переходили в трепещущий избыток желеобразной плоти. Лили втиснула свою массу в приталенное платье из пурпурного шелка, заканчивавшееся там, где начинались бедра. Когда она двигалась, то напоминала свежее заливное, дрожащее и полупрозрачное.
Лили перевернула подушку и подхватила пушистый клубок, который путешествовал с ней везде. Она прижала его к себе и принялась кудахтать над ним слащавым до омерзения голосом.
— Ах, мой дорогой Кариока, — приговаривала она, — он спрятался от своей мамочки. Противный маленький песик…
Меня затошнило.
— Бокал вина? — предложила я, пока Лили ставила Кариоку на пол.
Он бегал вокруг, тявкая от возбуждения. Я отправилась в кладовку и достала из холодильника бутылку вина.
— Полагаю, у тебя отвратительное шардонне от Ллуэллина, — прокомментировала Лили. — Он многие годы пытается раздать его.
Она взяла предложенный бокал и отхлебнула из него. Бродя между деревьями, она остановилась перед картиной, над которой я работала до ее появления.
— Скажи, ты знаешь этого парня? — вдруг спросила Лили, показывая на рисунок: там был мужчина на велосипеде, одетый во все белое. — Ты выбрала этого парня в качестве модели, после того как встретила его внизу?
— Какого парня внизу? — спросила я, сидя на табурете рядом с роялем и глядя на Лили.
Ее губы и ногти были выкрашены в ярко-красный цвет, и в сочетании с бледной кожей это делало ее чем-то похожей на дьяволицу, соблазнившую Старого Морехода на жизнь после смерти. Затем мне подумалось, что это вполне уместно. Муза шахмат была не менее вульгарна, чем музы поэзии. Они всегда предпочитали убивать тех, кого вдохновляли.
— Мужчина на велосипеде, — твердила Лили. — Он был одет точно так же, весь в белом, капюшон надвинут на глаза. Хотя я видела его только со спины. Мы чуть не наехали на него, ему даже пришлось вырулить на тротуар.
— Правда? — спросила я с удивлением. — Но я выдумала его.
— Это было жутковато, — сказала Лили, — словно бы… словно бы он ехал на этом велосипеде на встречу со смертью. И было что-то зловещее в том, как он шнырял вокруг твоего дома…
— Что ты сказала?
В моей голове зазвенел сигнал тревоги. «И вот, конь бледный, и на нем всадник, имя которому смерть». Где я это слышала?
Кариока перестал лаять и начал издавать подозрительно тихие хрюкающие звуки. Выдернув одну из моих орхидей, он принялся за сосну. Я подошла, схватила его и засунула в гардероб, закрыв за ним дверь.
— Как ты смеешь запирать мою собаку в гардеробе? — воскликнула Лили.
— В этом доме собак разрешается держать только в клетке. Теперь скажи, что за новости ты принесла? Я не видела тебя несколько месяцев.
«И была бы рада не видеть еще дольше», — добавила я про себя.
— Гарри собирается устроить для тебя прощальный ужин, — сказала она, сидя на скамейке у рояля и разливая остатки вина. — Он сказал, ты можешь назначить дату. Гарри все приготовит сам.
Маленькие коготки Кариоки царапали изнутри дверь гардеробной, но я не обращала на это внимания.
— Я с удовольствием приду, — сказала я. — Почему бы нам не устроить ужин в ближайшую среду? К следующим выходным я, возможно, уже уеду.
— Прекрасно! — сказала Лили.
Теперь из гардеробной раздавались глухие удары: видно, Кариока кидался на дверь всем своим мускулистым тельцем. Лили встала.
— Могу я забрать собаку из гардеробной?
— Ты уходишь? — с надеждой спросила я. Выхватив кисти из банки с льняным маслом, я отправилась
сполоснуть их в раковине, словно Лили уже уходила. Та минуту помолчала, затем сказала:
— Я вот думаю, какие у тебя на сегодня планы?
— Я собиралась поработать, — ответила я из кладовки, наливая в горячую воду жидкое мыло и наблюдая, как образуется мыльная пена.
— Ты когда-нибудь видела, как играет Соларин? — спросила Лили, робко оглядывая меня огромными серыми глазами.
Я положила кисти в воду и уставилась на нее. Это прозвучало подозрительно похоже на приглашение. Лили давно взяла за правило не посещать шахматные матчи, если не участвовала в них сама.
— Кто такой Соларин? — спросила я.
Лили взглянула на меня с таким изумлением, как будто я спросила, кто такая королева Англии.
— Я забыла, что ты не читаешь газет, — проговорила она. — Он же у всех на устах. Это политическое событие последних десяти лет! Считается, что он лучший шахматист со времен Капабланки, прирожденный гений игры. Он только что приехал из Советской России, впервые за три года…
— Я думала, лучшим в мире считается Бобби Фишер, — сказала я, отмывая кисти в горячей воде. — Что за шумиха была в Рейкьявике прошлым летом?
— Отлично, ты все-таки слышала об Исландии, — сказала Лили и попыталась протиснуться в кладовую. — Факт в том, что с тех пор Фишер не играл. Ходят слухи, что он не будет защищать свой титул и не будет больше играть на публике. Русские потирают руки от предвкушения. Шахматы — их национальный вид спорта, и они грызут друг друга, стараясь забраться на вершину. Если Фишер сойдет с дистанции, то останутся только претенденты из России.
— Таким образом, прибывший русский — основной претендент на титул, — сказала я. — Ты думаешь, этот парень…
— Соларин.
— Ты думаешь, чемпионом станет Соларин?
— Может, да, а может, и нет, — сказала Лили и снова вернулась к своей любимой теме. — Самое удивительное в том, что многие верят, что он лучший, но притом за ним не стоит Политбюро, а это неслыханно для игрока из России. Последние несколько лет ему фактически не давали играть.
— Почему не давали? — Я положила кисти на сушилку и вытерла руки полотенцем. — Если они так мечтают победить, что это становится вопросом жизни и смерти…
— Очевидно, у него нет советской закалки, — сказала Лили, достала из холодильника бутылку с вином и налила себе еще. — На турнире в Испании три года назад был какой-то скандал. Глухой ночью Соларина быстро отправили обратно в матушку Россию. Сначала говорили, что он заболел, потом — что у него нервный срыв. Такие вот истории, а затем наступила тишина. С тех пор о нем ничего не было слышно. До этой недели.
— Что произошло на этой неделе?
— На этой неделе, как гром среди ясного неба, в Нью-Йорк вдруг прилетает Соларин, причем в окружении парней из КГБ, как в клетке. Он заявляется в шахматный клуб Манхэттена и говорит, что хочет участвовать в турнире Германолда. Разразился скандал по всем статьям. Во-первых, для участия в этом турнире должно быть приглашение. Соларин приглашен не был. Во-вторых, это турнир пятого сектора, куда входят только США. А СССР — это сектор четыре. Можешь представить, в какой ужас пришли организаторы турнира, когда узнали, кто он такой.
— Почему они не могли отказать ему?
— А в том-то и чертовщина! — ликующе воскликнула Лили. — Джон Германолд, спонсор турнира, был когда-то театральным продюсером. После того как Фишер стал сенсацией в Исландии, ставки на шахматы взлетели до небес. Теперь это огромные деньги. Германолд убьет за то, чтобы на билетах красовалось имя Соларина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91


А-П

П-Я