Кажется, оно начиналось на «Мэн…».
— Мэнжрекар? — предложил Никсон.
— Возможно, — неуверенно согласился Чарльз.
— Или Мэнтри? — Сержант, по всей вероятности, был большим поклонником этой игры.
— Я точно не помню.
— У вас же была карточка с фамилиями участников, — напомнил Никсон.
— Я знаю, но я… я просто смотрел игру. Так, для общего впечатления. Мне нравится смотреть удары, а не на игроков.
— А как насчет боулеров?
— А-а, это были Бедсер и… Трумэн. Во всяком случае вначале.
— Очень хорошо. Теперь не опишете ли вы саму игру? Все, что вспомните. Какие-нибудь любопытные инциденты, случаи с игроками… Может, калитка упала… Замену боулера и так далее.
Минут пятнадцать Чарльз мучительно вспоминал, пока Бэйтс продолжал задавать ему наводящие вопросы. Это был жесткий допрос, и он прекрасно понимал, что показал себя не с самой лучшей стороны. Несколько раз Никсон громко фыркал, затем нервно вытащил из кармана газету и уткнулся в нее.
— Наверное, это все, — сказал Чарльз наконец.
— Боюсь, что этого мало, но больше я ничего не в состоянии припомнить. Дело в том, что я никак не мог сосредоточиться на игре. Я думал совсем о другом.
— Вы все еще настаиваете, что были на стадионе? — мрачно спросил Бэйтс.
— Да, я там был.
— И вы все еще утверждаете, что не появлялись на Клэндон Мьюз после полудня.
— Я и близко там не был. После «Овала» я сразу же отправился домой и оставался там до самого вечера.
В этот момент в дверь постучали — инспектору звонили по телефону. Стенографист закрыл свой блокнот и откинулся на стуле. Никсон избегал взгляда Чарльза и смотрел в окно. Интересно, подумал Чарльз, звонила ли уже Кэтрин и что она поняла из записки, оставленной у портье. Полиция, кажется, закончила с вопросами, но, возможно, понадобиться где-нибудь расписаться, да и чтобы отпечатать всю эту ерунду, потребуется немало времени…
Бэйтс вернулся в комнату.
— Ну что ж, мистер Хилари, — бодро сказал он, — у нас тут небольшие новости; можно сказать, нам весьма повезло. Мы нашли женщину, которая видела, как какой-то мужчина выходил из квартиры вашей жены на Клэндон Мьюз вчера примерно в половине четвертого. Она утверждает, что смогла бы опознать его.
— Слава Богу! — воскликнул Чарльз. — Я же говорил вам, что не имею никакого отношения к этому делу, инспектор! Теперь вы убедитесь, что я говорил правду.
— Я тоже надеюсь на это, сэр, — тон инспектора стал значительно мягче. — Возможно, вы согласитесь принять участие в процедуре опознания прямо сейчас, тогда мне больше вас не придется беспокоить, — и он объяснил, в чем заключалась сама процедура.
— Хорошо! — с готовностью воскликнул Чарльз. — Давайте поскорее покончим с этим.
Во дворе полицейского участка на Гейт-стрит уже ждала группа мужчин. К ним присоединился Чарльз и еще несколько человек, которых отловили прямо на улице. Большинство из них были возраста Чарльза и внешне на него похожи. Все двенадцать без головного убора.
Через несколько минут во дворе появился инспектор Бэйтс и выстроил всех в одну линию вдоль забора. Затем привели и женщину. Она была среднего роста, скромно одета, на вид лет сорока. Лицо довольно приятное и серьезное. Она быстро прошла вдоль ряда мужчин, коротко взглядывая в лицо каждому. Остановилась напротив Чарльза.
— Вот этот человек, — сказала она после весьма непродолжительного раздумья.
Чарльз с ужасом уставился на нее.
— Послушайте, я вас ни разу в жизни не видел…
— Зато я вас видела, — сказала она.
Наступила мертвая тишина. Одиннадцать человек с любопытством смотрели на Чарльза. Затем сержант Никсон увел женщину, остальные разошлись.
Чарльз почувствовал, как кто-то крепко схватил его за руку выше локтя.
— Вам лучше вернуться в участок, — заявил ему Бэйтс.
Глава 4
— Чарльз Эдвард Хилари, вам предъявлено обвинение в том, что третьего июня сего года вы убили вашу жену Луизу Мэри Хилари. Чарльз Эдвард Хилари, признаете вы себя виновным?
— Нет.
Со своей скамьи в Олд-Бейли, где находится Центральный уголовный суд в Лондоне, Чарльз ответил улыбкой на жалкую улыбку Кэтрин. Теперь по крайней мере окончится ожидание. Уже скоро…
Со времени его ареста прошло семь долгих недель — семь недель, вместивших целую жизнь, полную тревог и волнений. Вначале самым главным его чувством было ощущение невероятности того, что его заключили в тюрьму по обвинению в убийстве, что все то, о чем он раньше знал только по книгам, случилось именно с ним. Произошла, он был в этом абсолютно уверен, глупейшая, чудовищная ошибка! Пройдет время, и полиция, безусловно, выйдет на след настоящего убийцы, а его выпустят на свободу. Затем, когда после бесед с адвокатом он понял всю серьезность своего положения, им овладели более тяжелые переживания. Ярость по поводу чудовищности всего происшедшего, разъедающая душу обида на несправедливость судьбы, сыгравшей злую шутку над ним и Кэтрин в момент наивысшего счастья. Боль при мысли о Кэтрин и о том, что ей предстоит пережить. Пронзительное одиночество в долгие, бесконечные бессонные ночи. Отчаянные и позорные приступы жалости к самому себе, сменявшиеся обжигающим душу страхом, когда он давал волю воображению. Надежда терзая его, приходила на смену отчаянью.
Теперь, когда он слушал список присяжных, им вновь овладело ощущение невероятности всего совершавшегося. Сама мысль о том, что вся эта процедура была затеяна лишь для того, чтобы определить и взвесить степень его вины, его — Чарльза Хилари, который знал о смерти Луизы не больше, чем судебный пристав, казалась фантастикой! Еще более невероятным казалось то, что через несколько часов или дней эти незнакомые ему люди, которые сейчас принимали присягу, смогут торжественно объявить, что именно он убил свою жену — он, столь же неповинный в этом, как и сам судья… Произнести чудовищный приговор и послать его к месту казни!
Невероятно, но факт — вот он, сидит здесь на скамье подсудимых, главный герой и виновник самого скандального судебного процесса из многих на счету Олд-Бейли. Он может чувствовать себя непричастным ко всем судебным приготовлениям, они кажутся ему нереальными, зато вполне реальными были и полицейский, стоявший на страже у него за спиной, и волнение галерки, и репортеры, уже заносившие в книжечки любопытные подробности его внешнего вида и поведения. Но реальнее всего была веревка!
Он облизнул губы и нервно осмотрел зал суда. Публика, набившая зал до отказа, была, должно быть, лишь частью толпы, стремившейся пробраться сюда. Вне всякого сомнения, они ждали с пяти утра из-за Кэтрин; это из-за нее газеты готовили дополнительные тиражи, а процесс был у всех на устах в каждом отдаленном уголке Англии. Она к тому времени стала почти членом семьи для нескольких сотен тысяч телезрителей. Нет ничего удивительного, что процесс вызвал такой интерес, но было противно думать о том, что они обсуждали между собой. Во всяком случае, если они ждут пикантных, интимных подробностей из жизни своего поверженного кумира, их ожидает жестокое разочарование. Это было, пожалуй, единственным преимуществом того обстоятельства, что он выбрал ограниченную защиту: обвинение не выйдет за рамки приличий. По словам Мёргатройда, процесс не вызовет особых сенсаций и треволнений. Он закончится быстро, хотя надежд на оправдание мало, резюмировал он четко и определенно.
Чарльз взглянул на галерку. Так и есть, все пялятся на него с нескрываемым любопытством. Только Кэтрин, сидящая рядом с братом в части зала, отведенной для членов суда, пытается взглядом ободрить его. Она бледна, смертельно бледна, но с виду столь же спокойна и выдержанна, как и на протяжении всего следствия. Чарльзу казалось, что только теперь он оценил ее по достоинству. Он молил Бога придать ей сил и мужества в те мучительные часы, что ждали их впереди.
Пригладив парик и одернув судейскую мантию, сэр Фрэнсис Дьюк, королевский прокурор, торжественно поднялся и начал речь.
— Достопочтенные судьи! Мне выпала честь выступать здесь, на этом процессе, от лица обвинения вместе с моим достопочтенным коллегой мистером Форбсом. Обвиняемый Чарльз Хилари имеет честь быть представленным также моими достопочтенными коллегами мистером Лео Мёргатройдом и мистером Холлисом…
Дьюк был блестящим прокурором. Высокий, крепкого телосложения, он обладал способностью одним своим видом внушать доверие судьям. Он отличался весьма ограниченным и консервативным взглядом на жизнь, хотя и не был тем ревностным фанатиком, который с удовольствием отправит человека на виселицу за измену жене, если не найдет достаточно поводов обвинить его в убийстве. На него можно было вполне положиться в том, что он изложит доводы обвинения полностью и со знанием дела, а также внимательно выслушает и противную сторону. Методы его не отличались особой зрелищностью, а личность — особым обаянием, да ведь и данный процесс не требовал особого блеска, — во всяком случае, со стороны обвинения. Факты достаточно ясно говорили сами за себя.
— Достопочтенные судьи, — опять начал он. — Как стало известно суду, в пятницу днем, а именно третьего июня сего года, без четверти четыре пополудни в гостиной ее дома номер один по Клэндон Мьюз в Кенсингтоне, где она жила совершенно одна, было обнаружено тело Луизы Хилари. Тело обнаружено мальчиком-посыльным по имени Артур Мэйсон, который зашел, чтобы доставить железнодорожный билет из агентства «Уайд Уорлд Трэвел Эйдженси». Постучав в дверь и не получив ответа, а также зная, что миссис Хилари должна была его ждать, он заглянул в верхнюю прорезь ящика для газет. К своему ужасу, он увидел чьи-то ноги на ковре в гостиной и сразу понял, что случилось неладное. Он немедля направился к ближайшему телефону и набрал три девятки. Спустя несколько минут прибыла полиция, выбила дверь и обнаружила мертвую Луизу Хилари. Ее задушили.
— Следствию удалось установить сравнительно ограниченный период времени, в который могло быть совершено это убийство. Незадолго до трех пятнадцати того же дня Луиза Хилари звонила по телефону в агентство, спрашивая, почему до сих пор не доставили билет до Парижа, который она заказывала заранее. Подлинность ее голоса подтвердил один из служащих по имени Уильям Харбин, который и раньше имел с ней дело по такому же поводу. Поэтому мы можем со всей определенностью утверждать, что в три пятнадцать Луиза Хилари была еще жива, тогда как без четверти четыре, когда мальчик-посыльный позвонил в полицию, она была уже мертва. Из этого можно заключить, что Луиза Хилари была убита в течение этого получаса. Отсутствие каких-либо следов насильственного вторжения в дом говорит о том, что убийца был впущен самой Луизой Хилари и, что его ждали. По мнению обвинения, нет никаких сомнений и в том, кто именно был этот гость. Во время обычного осмотра места преступления полицией обнаружены бутылка рома, находившаяся в гостиной, а на стакане, из которого пила Луиза Хилари? — несколько четких отпечатков пальцев, которые, как было установлено впоследствии, принадлежат ее мужу Чарльзу Хилари. Самое тщательное расследование, проведенное полицией, не смогло дать доказательств того, что в доме в тот день мог побывать еще какой-то мужчина.
— Кроме того, достопочтенные судьи, отпечатки пальцев оказались не единственной уликой, найденной полицией. На постели Луизы Хилари обнаружено письмо, отправленное накануне вечером и полученное ею, по всей вероятности, рано утром. Вы сможете ознакомиться с этим письмом, представленным в качестве доказательств со стороны обвинения. Я думаю, что на данный момент будет вполне достаточно, если я зачитаю два или три абзаца. Я бы хотел, кроме всего прочего, обратить ваше внимание, господа судьи, на тот факт, что Хилари обращается к своей жене просто по имени — «Луиза!», выражая тем самым явно негативное свое к ней отношение, тогда как более естественным и чисто формальным было бы обращение
«Дорогая Луиза!». Теперь я предлагаю вашему вниманию самые существенные отрывки из этого письма:
«Не могу поверить, что ты до конца понимаешь, в какое отчаянье ты повергаешь меня, продолжая отказывать мне в разводе. Я не могу ни спать, ни работать, бесконечно обдумывая всевозможные выходы из сложившейся ситуации. Именно это занимает все мои мысли. Кэтрин переживает еще больше, чем я. Желание иметь семью и детей, вести нормальную жизнь вполне естественно для нее. Она не может больше мириться с нашими встречами украдкой, к которым ты нас принуждаешь.
Я мог бы понять твой отказ сделать меня свободным, если бы ты сохранила остатки любви ко мне, но ты совершенно ясно дала понять мне еще до того, как мы расстались, что наш неудавшийся брак оставил в тебе лишь чувство досады. Что же ты выиграешь, продолжая отказывать мне? Какую ощутимую пользу получишь, ставя препятствия на моем пути?
Луиза, я в полном отчаянии, в таком отчаянии, что с трудом нахожу силы написать тебе это письмо. Ты ломаешь мне жизнь. Если бы ты разрешила мне встретиться с тобой и еще раз поговорить, возможно, мне удалось бы заставить тебя понять, что ты делаешь. Я позвоню тебе утром и спрошу, могу ли я зайти завтра».
Сэр Фрэнсис положил письмо, вытерев уголки рта белым носовым платком.
— Это «завтра», леди и джентльмены, и был день убийства.
Он помолчал, затем обратился к присяжным через головы притихшей публики:
— В свете того, что случилось впоследствии, трудно представить себе более компрометирующее послание. Обвинение не обязано устанавливать мотив преступления для того, чтобы установить вину обвиняемого. Но в данном случае этот мотив совершенно ясен. Рассмотрим ситуацию, которая привела к написанию этого письма. Чарльз Хилари в результате неудавшегося брака живет отдельно от своей жены. Он страстно влюбляется в некую Кэтрин, которую мы все знаем как мисс Кэтрин Форрестер, привлекательную ведущую телепрограмм. Он сделал ее своей любовницей и страстно желает жениться на ней. Он несколько раз умоляет жену дать развод, но она все время отказывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27