— А когда я увидел тебя в своем кабинете шесть лет спустя и узнал, кем ты стала и почему пришла, — понял, что не ошибся в тот раз. Правильно поступил.
Разве не так? И еще у меня есть к тебе просьба.
— Какая? — прошептала Марина, все еще глядя в свой бокал и как будто окаменев.
— Во-первых, всегда смотри мне в глаза — спокойно и уверенно, — улыбнулся Вербин. А затем, когда Марина подняла на него взгляд, посуровел и добавил:
— И второе… Больше никогда не возвращайся к этой теме. Сейчас ты захотела спросить меня, сама заговорила. Я ответил тебе, и хватит об этом. Проехали.
Навсегда. Договорились?
Она не успела даже кивнуть, потому что сидевший за дальним столиком мужчина вдруг обернулся.
До этого Марина вообще не видела лиц сидящих в кафе людей: их было немного, и они ее не интересовали. К тому же тот, что обернулся сейчас, все время сидел спиной, разговаривая со своим собеседником.
Но сейчас их взгляды внезапно встретились, и Марина с ужасом узнала Вадима…
Черт! Он что, преследует ее? Нет, непохоже, потому что и сам бывший супруг, недавно получивший окончательную отставку, выглядел страшно удивленным.
Вербин заметил, как изменилось выражение лица Марины, и проследил за ее взглядом.
— По-моему, мы с этим товарищем уже встречались, — заметил майор. — Он что, повсюду таскается за тобой? Выслеживает?
— Да нет, — затрясла головой Марина. — Вовсе нет. Никогда он за мной не следил, да и незачем ему… Откуда я могла знать, что мы его здесь встретим?
Ей было ужасно неудобно перед Вербиным за то, что снова все так глупо получилось: опять нарвались на Вадима. А вдруг он снова полезет в драку?
Но нет, все обошлось. После секундного замешательства Вадим увидел рядом с Мариной Вербина и понимающе усмехнулся. Но с места не встал — только скользнул взглядом и отвернулся. Спустя пару секунд обернулся снова, на этот раз помахал рукой приветственно и больше уже не обращал внимания на бывшую свою супругу.
Слава богу!
Вадим сидел за столиком не один, но его собеседника Марина не знала: наверное, это был какой-то новый знакомый. Неприятный какой-то субъект средних лет с довольно длинными светлыми волосами, зачесанными назад и убранными за уши. Угреватое длинное лицо, напоминающее лошадиную морду, а на носу — очки в металлической оправе. Вид довольно стильный, в общем-то, но и отталкивающий.
Собеседники были увлечены разговором. Тот, очкастый, пил пиво, делая большие глотки и двигая при этом острым кадыком, который был отчетливо виден из расстегнутого ворота рубашки. Вадим же нервно двигал рукой по столу пустую чашечку из-под кофе. Когда двое собираются в кафе и один пьет пиво, а другой кофе — это очень неравноценно. Потому что кружку пива можно пить долго, а с чашечкой «эспрессо», если ты не итальянец, долго не просидишь.
— Пойдем отсюда, — сказала Марина, поднимаясь из-за столика и нервно сжимая в руке сумочку. — Извини меня за то, что я привязалась к тебе с серьезными разговорами. Пришли в кафе поболтать, а я и привязалась. Да еще этот Вадим…
— Тебе неприятно, что он увидел нас с тобой вместе? — уточнил Вербин, на что Марина в ответ даже изумленно засмеялась.
— Нет, что ты, — совершенно искренне сказала она. — Наоборот, пусть смотрит. Пусть знает, что у меня есть друзья, которые могут меня защитить от его приставаний. Хотя надо сказать, — на этот раз Марина, выйдя на улицу, уже сама взяла Вербина под руку, — что после вашего знакомства, — Марина хихикнула.
— Вадим больше ни разу не появлялся у меня дома. И не звонил. Честное слово.
Они вышли на улицу. К ночи стало подмораживать, и поднявшийся ветер гнал осенние листья, хрустящие под ногами. Лужица перед входом в кафе затянулась чуть заметным ледком.
— И как я не заметила его машины? — удивилась Марина, указывая на припаркованный рядышком «гольфик» Вадима. — Вот растяпа. А еще называюсь милиционером…
В городе оказалось две школы для глухонемых детей и один закрытый интернат. Искать детей при таком раскладе было уже гораздо легче — всего три объекта, но стоило Марине наведаться в первую же такую школу, как стало ясно, что и на этом пути легко отнюдь не будет.
Снова началось то же, что было и в обычных школах — ахи и вздохи и пожимание плечами.
— Вроде вот этот мальчик похож на Груздева из шестого класса, — говорила завуч, тыча пальцем в предъявленную ей фотографию. — А девочка эта — ну прямо вылитая Аня Гнезд и лова из пятого. И на Катю Токареву тоже очень похожа.
Сгрудившиеся во время перемены в учительской педагоги тоже не могли сказать ничего определенного.
— Тут дети раздетые, — заметил учитель истории. — А мы ведь наших воспитанников голыми никогда не видели…
— А лица? — уточнила Марина, которая от всей этой бестолковщины и неразберихи начала терять самообладание. — Лица ваших воспитанников вы видели?
В конце концов удалось даже встретиться самой с некоторыми из детей, на которых указали учителя. После урока в кабинет директора школы привели троих детишек: одного мальчика и двух девочек.
Ну и как с ними разговаривать?
Едва увидев детей, Марина ощутила свою полную беспомощность. Когда ребенок с младенчества ничего не слышит и не может говорить, это накладывает сильный отпечаток на всю его личность. Такой ребенок может быть не глупее своих нормальных сверстников, но он иначе видит мир, иначе общается с окружающим миром.
Общаться через переводчика, владеющего языком знаков? Дурацкая ситуация, но пришлось беседовать именно так, с помощью одной из учительниц.
— Тебя когда-нибудь снимали на видеокамеру? — спросила Марина у мальчика, который спокойно сидел перед ней на стуле и глядел прямо ей в глаза своим безмятежным взором. До него не долетал ни единый звук, он жил в абсолютной тишине. Голубые глаза его были устремлены на губы Марины, когда она задавала вопрос.
После короткой паузы, в течение которой мальчик обдумывал заданный ему вопрос, он поднял лежавшие до того на коленях руки и сделал несколько мелких жестов.
— Володя не понял, что такое видеокамера, — пояснила учительница.
Она в свою очередь замахала руками возле лица, быстро-быстро, после чего ребенок кивнул. Он напрягся и принялся делать жесты в ответ.
— Его снимали, — переводила учительница. — Много раз снимали. На новогоднем вечере, и дома тоже — папа снимал, и еще дядя… Когда шефы приезжали с завода, они тоже фотографировали Володю вместе с другими ребятами… Знаете, — добавила учительница. — Кажется, он все-таки не понимает, что такое видеокамера. Он явно имеет в виду фотоаппарат.
Марина откашлялась.
— Спросите его, фотографировал ли его кто-нибудь, когда он был обнаженным, — попросила она и встретила осуждающие взгляды переводчицы и сидящей сбоку директрисы школы. Мальчик понял вопрос и густо покраснел.
— Нет, никогда, — перевела учительница. — Это неприлично.
Точно такой же разговор состоялся и с двумя девочками. Понимать друг друга трудно, все смущались, и девочки сидели будто каменные. Трудно определить, были они искренни или нет.
— Надо бы поговорить с их родителями, — задумчиво заметила Марина.
Учительница и директриса переглянулись.
— Попробуйте, конечно, — сказала директор школы, поджимая губы и глядя в окно на школьный двор, где налетевший внезапно ветер раскачивал ветки густого кустарника. — Только родители ведь тоже глухонемые. Еще неизвестно, захотят ли они вообще с вами общаться.
Очень трудно работать, когда тебе никто не хочет помочь. В последнее время Марина почувствовала это с особенной силой. На инспектора ИДН в школах глядят как на неизбежное зло, а потому привычное и не слишком опасное. Когда же ты приходишь и говоришь, что из «полиции нравов», отношение к тебе оказывается двояким. С одной стороны, вроде бы серьезный человек и занимаешься каким-то важным делом, но с другой…
Директор школы сразу начинает нервничать. Ему неприятно, что именно к нему вдруг пришли из «полиции нравов». Как же так? Почему? Учителя стесняются, не понимают, чего от них хочет эта странная женщина в форме старшего лейтенанта.
«Полиция нравов»? А что это такое? И нет ли тут чего-нибудь безнравственного?
А поскольку все почти педагоги заботятся о своих детях, то они стараются защитить их от тебя. Не дай бог, задашь им не тот вопрос, смутишь.
— Медицинская экспертиза, — твердо сказала Марина, набрав предварительно в легкие воздуха. — Если от детей в разговорах ничего узнать нельзя, а с родителями беседовать бессмысленно, как вы говорите, то что ж делать? Будем проводить медицинскую экспертизу.
— Нет, — вырвалось совершенно непроизвольно у директрисы. Она даже вздрогнула и перестала безучастно смотреть в окно. — Кто вам такое разрешит?
Кто вам позволит волновать детей такими вещами?
— Кто разрешит? — Стараясь держаться спокойно, Марина пожала плечами. — Прокуратура разрешит. И наш областной комитет по образованию тоже разрешит. Не думайте, что это невозможно. Мы расследуем чрезвычайно опасное преступление, и некоторым детям и взрослым придется слегка поволноваться.
Марина произнесла это, а потом, очаровательно улыбнувшись, негромко добавила:
— Вы ведь не хотите, чтобы какие-то подонки продолжали мучить ваших детей?
Так что о медэкс-пертизе я в ближайшие дни договорюсь. До свидания.
Она легко встала со стула и уже с высоты своего роста с затаенным удовлетворением посмотрела в побагровевшее лицо директрисы. Вот так! Сказала и сейчас уйду!
Но настоящим испытанием для Марины оказался визит в интернат для глухонемых детей. Это вам не школа! Сюда помещают тех детей, от которых отказались родители, либо тех, у кого родители умерли или находятся в заключении. Триста детей, от семи до семнадцати лет, и все глухонемые. Да это бы еще что! Среди них много умственно отсталых, ведь до интерната с ними никто не занимался.
Едва Марина переступила порог интерната, у нее закружилась голова от топота сотен ног и от одуряющей вони, доносящейся из столовой, расположенной на первом этаже.
На каком сале здесь жарили и какие овощи отваривали — с этим следовало бы разбираться отдельно, и еще неизвестно кому — комитету по образованию или Управлению по борьбе с экономическими преступлениями…
Но сейчас у Марины была иная задача. В кабинете директора девушка-секретарь объяснила, что директор, господин Быков, болен и неизвестно, когда поправится.
Заметив, что Марина смущенно оглядывается, девушка улыбнулась:
— А, вы не привыкли к нашему шуму. Это дети. Они же сами не слышат, какой шум производят. Так что привыкайте. Вы ведь к нам на работу пришли устраиваться? — добавила она, взглянув в удивленное лицо Марины.
— Нет, с чего вы взяли? — нервно отреагировала та, с ужасом представив себе, что при определенных обстоятельствах это могло бы быть правдой: она ведь учительница по образованию, а с этой девушкой они, наверное, ровесницы…
— Нет, не на работу.
Она расстегнула плащ и продемонстрировала серый мундир с погонами:
— Я тут по одному делу. По срочному, так что мне бы с кем-нибудь быстро поговорить.
Поговорить оказалось возможным только с заместителем директора по внеклассной работе. Пока Марина спускалась этажом ниже, она в очередной раз подумала о том, что не все люди одинаковы. Например, те, которые работают здесь, видимо, бескорыстны, добры, сострадательны.
У педагога всегда есть выбор при поиске работы. Но чтобы пойти работать сюда, в интернат для глухонемых детей, необходимо иметь определенные душевные качества. А зарплата тут вряд ли намного выше, чем в других местах…
Интернат выглядел так, как, наверное, испокон веку и выглядят на Руси богоугодные казенные заведения. Облупившаяся зеленая краска на стенах в коридоре, облезлая побелка на потолках, расшатанные двери учебных кабинетов и спален, поскольку жилые помещения шли вперемешку с классными.
Заместитель директора как раз закончила вести урок в компьютерном классе, там ее и застала Марина. Немолодая женщина с серыми глазами и гладкими волосами, зачесанными назад, выглядела усталой и задерганной.
— Мы можем поговорить прямо здесь, — сказала она. — А то ко мне в кабинет долго подниматься. Меня зовут Кира Владимировна. Что у вас за дело ко мне?
Вместо ответа Марина вытащила из сумки приготовленные снимки детей и протянула их женщине.
— Это кадры из видеофильмов, — пояснила она. — Из фильмов про педофилию.
Посмотрите внимательно: эти дети никого вам не напоминают?
За закрытой дверью класса продолжался шум и топот бегущих ног, но Кира Владимировна не обращала на это внимания: во-первых, давно привыкла, а во-вторых, углубилась в изучение фотоснимков. Смотрела она довольно долго, не отрываясь.
— Вам кто-нибудь знаком? — не выдержав, спросила Марина. — Это вполне могут быть дети из вашего интерната.
Кира Владимировна как будто с неохотой оторвалась от изучения снимков и посмотрела внимательно на Марину.
— Нет, — сказала она, медленно покачав головой. — Должна вас огорчить, милочка. Наших детей на этих фотографиях нет. И вы ошибаетесь, — добавила она, возвращая Марине снимки. — Наших детей тут и не может быть. У нас ведь закрытое заведение, дети не выходят на улицу без сопровождения взрослых. Это попросту невозможно.
От внимания Марины не укрылось три обстоятельства: слишком долгое разглядывание фотографий — это раз. Слишком категоричное утверждение, что знакомых детей на снимках нет, — это два. Если дети совсем незнакомы, зачем так долго на них смотреть? Да и как можно на все сто процентов отвергать такую возможность? Третье обстоятельство — руки Киры Владимировны, когда та возвращала фотографии, явственно дрожали.
Но выдавать свои вдруг возникшие подозрения Марина не стала. Кто знает, а вдруг сидящая перед ней женщина просто утомлена? А руки дрожат от нервного тика…
— Вы не хотите посмотреть еще раз? — спросила она. — Или показать фотографии другим педагогам? Вдруг кто-нибудь узнает детей.
— В этом нет никакой необходимости, — твердо заявила Кира Владимировна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39