– Думаю, что и Лаврик этого не знал.
– Не понял, – бесстрастно обронил Полынов.
– Ты вообще в курсе, чем он занимался? – осторожно спросила Лилечка.
– Если бы был в курсе, меня бы здесь не было, – рассмеялся Никита, но тут же погасил улыбку. – Но общее направление его исследований мне известно.
Так что ложь от правды отличить сумею.
– А если тебе известно общее направление его исследований, то какого хрена ты удивляешься, что я ничего не знаю?! – возмущенно фыркнула Лиля.
– Фу, Лилечка, – опять поморщился Никита. – Раньше ты не была такой вульгарной. Давай все по порядку. Будто я олух царя небесного и не бельмеса не смыслю в генной инженерии. Что конкретно делалось на точке «Минус»?
– В том-то и дело, что конкретного направления исследования не имели, – все еще раздраженно сказала Петрищева. – Изучались спонтанные мутации организмов под воздействием био-СВЧ-генератора Цзян Канчена. Слыхал о таком?
Полынов кивнул.
– Ни о какой генной инженерии речи не шло, – продолжала Лиля. – Если генная инженерия базируется на строго научном подходе, когда рекомбинантная молекула ДНК целенаправленно конструируется из фрагментов донорских молекул ДНК с заранее известными функциями генов, то в опытах Лаврика все было основано на элементе чистой случайности. И Цзян Канчен, и Лаврик набрали во время экспериментов громадный фактический материал, но на вопросы: как, почему и каким образом происходит данная мутация, ответов не нашли. Если ты помнишь, именно против чисто «алхимического» подхода в исследованиях и выступил Петрищев на ученом совете в институте.
– Помню, – с умным видом кивнул Полынов, хотя, конечно, ничего не помнил. Другие интересы были у него в то время в Пущине. – Только это не объясняет, почему Петрищев вскоре переманил Лаврика в свою лабораторию, а затем военное ведомство взяло патронаж над исследованиями. Что-то у тебя ниточки в рассказе не связываются… Нигде в мире вояки не субсидируют исследования из чисто научного интереса.
Лилечка недовольно передернула плечами.
– Ты просил с самого начала, я тебе и рассказываю.
– Хорошо, молчу и слушаю, – согласился Полынов.
– Так вот, одна из серий экспериментов дала весьма любопытные результаты. Клетки хомячка, используемого в эксперименте в качестве реципиента, неожиданно помолодели.
– Да что ты говоришь! – все же не удержался от саркастического замечания Полынов.
– То и говорю, – спокойно сказала Лиля, но не преминула парировать колкостью:
– Ты действительно как ребенок. От жизни отстал, форму надев, что ли? Во многих лабораториях мира сейчас ведутся исследования по рекомбинации гена, ответственного за старение организма, а ты не в курсе? Или под дурачка косишь, как у вас в армии выражаться принято?
Похоже, армейская форма Полынова сбила ее с толку, и она, как и жители Каменки, принимала его за служивого – а значит, и все разборки последних дней считала чисто армейским делом. Полынов не стал ее разубеждать. Пусть ее. Сговорчивей будет.
– Ведутся-то они ведутся, но пока безуспешно, – уклончиво сказал Никита. – Ладно, уговорила, но только наполовину. Могу понять, почему твой будущий муженек переманил к себе Лаврика. Но Министерство обороны он чем заинтересовать смог? Вечной молодостью, что ли? Не смеши меня.
– А вот как раз этим самым и заинтересовал. Только не само министерство, а высшее руководство. Почему, тебе тоже надо объяснять?
Полынов покачал головой, вспомнив, кто десять лет назад пришел в стране к власти. Да и сейчас в правительстве трясущихся дедуганов хватает…
– Одного не пойму, – усмехнулся он, – при чем тут тогда сверхсекретность? Точка «Минус», срочная ликвидация базы, теперешний карантин… Сдается мне, подруга, что ты лапшу на уши вешаешь. Эти самые каннибалы из Пионера-5 – они что, вечно молодые?
– Все абсолютно не так, – вздохнула Петрищева. – Как впоследствии оказалось, клетки хомячка помолодели в результате мутации организма. Такое, сам знаешь, редко, но бывает и уже давно описано.
В частности, во время локальных мутаций раковых клеток в результате облучения. Однако в данном случае речь идет о глобальной мутации на наследственном уровне. Буквально за две недели хомячок претерпел сильные внешние изменения за счет стремительной перестройки костных тканей и превратился чуть ли не в иное существо, а через три недели сдох. Как показали дальнейшие исследования, в результате мутации он полностью потерял иммунитет ко всем болезнетворным микроорганизмам, причем оказался подвержен даже тем заболеваниям, которыми хомячки в природе не болеют. Лаврик создал своего рода быстротечный СПИД, и самое страшное в нем то, что любое – подчеркиваю, ЛЮБОЕ – живое существо подвержено этому заболеванию и, соответственно, является его переносчиком.
До сих пор Полынов слушал Лилечку, как говорится, вполуха, удивляясь про себя больше не той чуши, которую она, по его мнению, несла, а тому, что она думает, будто в столь глупую версию он может поверить. Версию, в которую не мог поверить и дебил. Но последние факты заставили его изменить мнение.
Слишком безумно все выглядело, а потому могло оказаться правдой.
– Возбудитель заболевания установлен? – спросил он.
– Нет. Его и Лаврик не смог обнаружить, а уж мне с моими возможностями, – Лилечка обвела рукой лабораторию, – это и подавно не удастся. Я здесь могу лишь определить, был ли заражен биологический объект «болезнью Лаврика» или нет.
– И как успехи? Много зараженных объектов обнаружила в зоне карантина?
– К счастью, пока всего два. Оба – люди. Но, думаю, по мере стерилизации зоны в поселке появится больше.
– Хорошо… – протянул Никита. – Допустим, я тебе поверил. Но почему эти так называемые мутанты становятся каннибалами?
– Не знаю, – пожала плечами Лиля. Голос у нее внезапно стал бесцветным, апатичным. Она потеряла интерес к разговору и задумалась о чем-то своем. – Вот у Лаврика по этому поводу была гипотеза… – продолжала она машинально, словно по инерции – Впрочем, у него на каждый случай была масса гипотез. Но ни одну он не доказал. Правильно его Петрищев «алхимиком» обзывал.
Полынова немного покоробило, что она своего мужа по фамилии назвала, но он не стал язвить по этому поводу. Какое ему-то дело до их отношений в семье?
Давно у него в душе все перегорело, и даже пепла не осталось. Практически никаких былых эмоций его встреча с Лилечкой не воскресила.
– И что же это за гипотеза? – спросил он, – Которая? – будто очнулась Лилечка. Видно, далеко она была в своих воспоминаниях.
– О каннибализме.
– Устала я, Кит, ох как устала… – внезапно невпопад сказала она. – Противно в чужом дерьме копаться… И страшно.
В глазах у нее проявилась безмерная женская тоска. Не нашла, видимо, счастья, голубушка, в белокаменном семейном гнездышке.
– На это ты завтра Володе с Димой за бутылкой шампанского пожалуешься, – остудил ее чувственность Никита. – А я не специалист по утешению соломенных вдовушек. Меня другое интересует.
Его слова задели Петрищеву похлеще пощечины.
Куда только тоска в глазах делась. Она вздрогнула, глаза гневно блеснули, на щеках проступили красные пятна.
– Наслышана о твоих интересах и похождениях… – зло процедила она, сверля его ненавидящим взглядом. – Между прочим, мне тут одну штучку сегодня на анализ подсунули… Гнойный тампон из взорванных «Жигулей» – его взрывом из салона выбросило.
Обгорел, но уцелел. Результаты анализа тебя не интересуют?
Никита изобразил на лице крайнее недоумение, заломил бровь.
– Ну? – равнодушно спросил он, а про себя чертыхнулся. «Надо же, какое невезение – взрывной волной его тампон выбросило…»
– Любопытного паразита я в крови на тампоне обнаружила, – продолжала Лилечка, пристально вглядываясь в лицо Полынова. – Подцепить его можно исключительно в Центральной Африке. Лечение, в общем-то, пустяковое, но квалифицированную помощь можно получить лишь в Институте медицинской паразитологии и тропической медицины в Москве. А вот если туда не обратиться, то последствия для зараженного будут весьма плачевны. Яйца паразита разносятся кровью по всему телу, но вызревать они почему-то предпочитают в коре головного мозга. Вскоре из яиц вылупляются личинки, что вызывает вначале сильные головные боли, затем обмороки, длительную потерю сознания и, наконец, – кровоизлияние в мозг с летальным исходом… Ну а первичные признаки заражения – тошнота, вялость и все остальные симптомы бледной немочи. Кстати, а что это ты, дорогой мой, такой бледненький?
Никита саркастически усмехнулся.
– Твои Володечка с Димочкой третьи сутки за мной гоняются, нормально выспаться не дают, – ответил он. – Ты мне зубы тропическими паразитами не заговаривай.
– Ну, как знаешь, – оборвала его Лиля. – Только замечу, что нематода в тебе – необычная. Очень крупные яйца. Или это – очередной организм-мутант?
– Какой еще паразит-мутант? – плюнул Никита, а про себя подумал: "Неужели соврал мне Киллигру?
Про горилл и все такое?" Но времени размышлять не было, и он сказал:
– Давай ближе к нашим баранам – то бишь каннибалам. Третий раз спрашиваю, почему люди, инфицированные «болезнью Лаврика», начинают друг друга поедать? Что, тропические паразиты на них так влияют? Или это сверхсекретная информация, которую мне из тебя надо калеными щипцами вытаскивать?
Петрищева отвела от него взгляд. Ничего она по лицу Полынова так и не поняла. Возможно, она стала неплохим микробиологом, но о психологической подготовке «тихушников» не имела ни малейшего представления. Черта с два по их лицам прочитаешь, что у них на душе делается.
– Ничего сверхсекретного в этом нет, – пожала она плечами. – Засекречивают методы экспериментов, а не результаты. О каннибалах, так о каннибалах… – Она вздохнула. – Лаврик собрал обширный материал по поведению инфицированных животных.
Уже на третий день скорость мутации организма достигает максимально возможной. Буквально на глазах начинают расти зубы, меняться форма черепа, челюстей, всего скелета. На три-четыре градуса поднимается температура тела, но животное не становится вялым и апатичным, как практически при любом другом заболевании, а, наоборот, его активность резко возрастает. Симптомы заболевания весьма напоминают симптомы бешенства – особь утрачивает все поведенческие характеристики, свойственные ее виду, и превращается, что особенно странно было наблюдать на кроликах, в хищника. При этом почему-то предпочитает нападать на своих сородичей, чем на особей иного вида. Лаврик по этому поводу выдвинул гипотезу, что метаболизм мутанта требует однородных его телу клеток для перестройки организма, но, по-моему, от его теории больше попахивает откровенным дилетантизмом, чем достаточно аргументированными выводами.
– Да уж, обоснования действительно на грани фантастики, – хмыкнул Никита.
– Почему? – неожиданно не согласилась Петрищева. – В свое время никто и представить не мог, что возможно такое заболевание, как иммунодефицит.
– Не надо, девочка, ля-ля! – грубо одернул ее Никита. – Единичные случаи, связанные с полным расстройством иммунной системы, были известны.
– Как и единичные случаи положительных спонтанных мутаций, – опять не согласилась Лиля. В нее словно вселился бес противоречия. Хотя, может, все объяснялось гораздо проще – за три недели в Каменной степи не с кем было словом о работе перемолвиться.
– Например?
– Да сколько угодно. Не единичны случаи, когда петух перестает кукарекать и начинает нести яйца.
Также известны случаи, когда некоторые люди без всякого хирургического вмешательства самопроизвольно меняют пол… В медицинскую энциклопедию давно заглядывал?
– Повторяю: не надо ля-ля! – рассердился Полынов. Его стала раздражать словоохотливость Лилечки на посторонние темы. – Самопроизвольная трансверсия у некоторых низших животных вообще не случайность, а закономерность. А вот превращение в другой вид – это уже из области мистики.
Петрищева холодно улыбнулась.
– А кто здесь говорит о другом виде? По-твоему, так собака, заразившись бешенством, мутирует в другой вид? Или человек, заболевший слоновьей болезнью, мутант? По-моему, Лаврик выдавал желаемое за действительное, приписывая облученным на генераторе особям межвидовые мутации. Я думаю, все объясняется намного проще: мутировал не сам организм облученной особи, а какой-то доселе безвредный вирус.
Он-то и вызывает «болезнь Лаврика», совместившую в себе симптомы бешенства и скоротечного СПИДа.
Полынов внезапно поймал себя на мысли, что против воли увлекся спором. Сказалась ностальгия по оставленной научной работе, а это категорически недопустимо. Тем более в его теперешнем положении. Он хотел оборвать ушедший в сторону разговор, но в этот момент над степью особенно оглушительно шарахнула молния, и тонны воды наконец обрушились на землю, загрохотав по крыше вагончика.
– Вот и природа за твою версию обеими руками голосует, – усмехнулся он.
Лиля не ответила, только зябко передернула плечами и покосилась на окно. Видно, представила, что там сейчас делается снаружи. Плафон под потолком мигнул, и ослепительная молния за окном разлиновала лабораторию сквозь жалюзи черно-белыми полосами.
– Дискуссия окончилась, – сменил тон с насмешливого на жесткий Полынов. – Мне нужны методики, по которым работал Лаврик.
Петрищева выпрямилась на табурете и твердым взглядом посмотрела ему в глаза.
– Ого! Губа не дура. Только у меня их нет. Ни в компьютере, ни в голове. А если бы и были, то я никогда не передала бы их ни тебе, ни Федорчуку, ни кому бы то ни было. Может, для тебя угробить два десятка спецназовцев за три дня ничего не стоит, и даже более – в порядке вещей, но для меня полторы тысячи жителей поселка Пионер-5, погибших от эпидемии, значат много. Я детей хочу родить, а потому не желаю, чтобы трагедия Пионера-5 когда-нибудь повторилась.
Полынов как-то сразу поверил в ее искренность.
В голове на мгновение мелькнула похабная мысль:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46